Алина (замершая надежда)

Алина (замершая надежда)

Алине двадцать девять лет. Это красивая, стройная блондинка с длинными ногами и ухоженными ногтями. Когда она идет по улице, мужчины оборачиваются ей вслед. Но сейчас Алина выглядит бледно – у нее замершая беременность, и она пациентка гинекологического отделения городской больницы.

Поступила она в понедельник, с обычной мазней на маленьком сроке. А во вторник УЗИ показало – сердце зародыша не бьется. Замершая.

Надо было делать чистку.

Алина не плачет. Только кусает губы и злится, злится, злится…

- Я помру, блин, в этом кресле, - говорит она. - Я просто сдохну…

Это не первая подобная процедура в ее жизни.

Алина родом с солнечной Украины. В холодный Питер она приехала за мужем. Здесь впервые увидела лыжи. Впервые села на снегоход. Привыкнуть и полюбить местный климат не смогла – любить его могли только конченые мазохисты, по ее мнению.

Но на Украине было трудно жить, а в Питере была работа. Деньги.

Еще в студенческие годы у нее был выкидыш – последствие незапланированной беременности, которому она в душе только обрадовалась. Потом, еще до Маськи, аборт. От парня, который впоследствии стал ее мужем. Она только-только получила диплом, жила на съемной комнате в чужом городе. Парень стать отцом не горел. В отношениях да и вообще все было зыбко. Прервала, хотя и жалела.

Потом поженились. Четыре года назад родила Маську. Пошли за вторым. И вот…

В палате отчаянно ревет девятнадцатилетняя девчонка. Это ее первая беременность. И то же самое. Замершая. Сердце не бьется.

Алине и жалко соседку, и в то же время она так расстроена из-за своей беды, что сочувствовать в полную силу не может.

- Ладно тебе, - наконец говорит она. – Еще будут дети. Молодая совсем. Возьми шоколадку…

Девчонка немного отвлекается от слез и, всхлипывая, говорит «спасибо». Шуршит фольгой, закидывает в рот сладкие кусочки. Заедает боль, отчаяние, ужас: а если детей не будет совсем?

Те, кому повезло больше, у кого сердце все-таки бьется, смотрят на них с суеверным страхом: а если бы это случилось с ними? А как этого избежать? Что делать, чтобы не оказаться на месте Алины или плачущей сладкоежки?

А ничего. Ничего не сделаешь.

Те, счастливые, до конца понять их сейчас не могут. Они сейчас как бы по разные стороны зеркала. У одних впереди – волнение, тревога, тонус, может, и неудача, но скорее всего, все-таки роддом со сладкими выписными лентами, воздушными шариками и нервничающей родней.

А у них, тех, кому не так повезло – кресло, ноги на ширине плеч, боль, кровь, унижение.

Подспудное чувство вины где-то глубоко: не смогла. Что-то сделала не так, где-то накосячила, сглупила. Не смогла.

И бесполезно доказывать, что это не так. Так чувствуется.

Скорей бы уже чистка.

Вечером приходит муж, приносит какую-то еду. Алина рада его видеть и в то же время она понимает, что муж ей сейчас не помощник. Завтра ей придется идти в манипуляционный кабинет одной. Без него.

Надо пережить.

Звонит свекровь, взволнованно кудахчет в трубку:

- Тебе бы, Алиночка, в церковь сходить. Как кровить перестанет, сразу в церковь…

Алина что-то вежливо отвечает, а после взрывается:

- Ну какая мне сейчас церковь?! Совсем она, что ли, сбрендила?

Свекровь ее раздражает. Не потому, что она плохая. Просто – чужая.

Не трогайте.

Чистку назначают на среду.

Муж оплачивает хороший наркоз. Алину в забытье перекладывают на больничную койку. На алебастрово белых ногах капли крови.

Медсестра кладет на живот грелку со льдом. Матка должна сокращаться.

В четверг Алина уже приходит в себя. Они с девятнадцатилетней девчонкой шуршат конфетами, находят темы для шуток. В душе, конечно, все равно паршиво, но что поделаешь.

Надо пережить.

В пятницу Алину выписывают. Она переодевается в свою обычную одежду – брючный костюм в тонкую полоску, туфли на каблуке, укладывает волосы, красит ресницы. И сразу становится понятно, какая это красивая, яркая женщина.

- Удачи, девчонки, - говорит Алина. – Выздоравливайте.

И уходит.

Она перетерпит. Переживет. А через полгода можно будет попробовать снова… Все будет хорошо.

За Алиной, как тень, уходит ее молоденькая соседка. Ее глаза уже опухли от слез и, кажется, что солнце никогда не проглянет сквозь тучи. Но это неправда. У отделения ее встречает мама.

Алина мимолетно завидует ей, а потом думает: ну и ладно. Зато у нее есть Маська. А это не хуже.