Ангел ракового корпуса.

Легенда

Во все времена людям было свойственно создавать себе красивые сказки, мифы, легенды. В этом вымышленном мире добро побеждало, а зло забивалось в самые темные углы и пряталось там до тех пор, пока не находился новый герой, желающий сразиться с ним. Но моя легенда не об огнедышащих драконах, и даже не о принце – спасителе красавиц. Моя легенда о художнике, чье искусство и любовь перешагнули грань под названием Смерть.

Жизнь художника никогда не бывает простой и легкой. Чтобы заработать на искусстве нужно либо иметь очень полезных знакомых, либо найти до сих пор не занятую нишу, либо умереть – после смерти твои картины станут куда дороже и популярнее. У Олега не было ни первого, ни второго, а третьего он никогда не желал. Несмотря на постоянное недоедание, старые вещи и постоянную, просто катастрофическую, нехватку красок и холстов, он не плакал над судьбой. Иногда ему становилось тоскливо от того, что он не мог воплотить всего того что задумал, выплеснуть все что в нем было на холст, отдать это людям. Но он быстро справлялся с собой. Все же над головой была крыша студии, да и картины его продавались, пусть и редко. И Олег не останавливался, все дальше и дальше улетая в своих мечтах и совершенствуя свое мастерство.

Однажды к нему в студию пришла молодая женщина. Олег задержал дыхание, увидев ее, боясь вспугнуть прекрасное видение, что появилось рядом с ним. Она же, робко опустила глаза и сказала, так тихо, что он едва различил ее шепот: «Я хотела бы, чтобы Вы написали мой портрет, но у меня очень немного денег». Конечно, он не отказал.

Как можно было отказать воплощению собственной музы? Ее прекрасные синие глаза в обрамлении длинных черных ресниц, точеный профиль, словно классическая статуя была оживлена самим Пигмалеоном, и прислана в скромную обитель молодого художника. Ее густые русые волосы, с легкой зеленинкой, заплетенные в причудливую прическу из перевитых кос. Даже ее излишняя худоба была красивой. Он оценил тени, лежащие в ямочках под торчащими ключицами и длинную шею, с проступающими венами на ней. Все в этом волшебном существе показалось ему идеальными. И это дало силы решиться: «Не нужно денег. Я с удовольствием напишу Ваш портрет, ведь Вы так красивы». Она чуть заметно улыбнулась и кивнула головой. С этого дня Олег не видел вокруг себя ничего кроме Нее.

Она приходила, когда свет в студии был наиболее идеален для рисунка, и уходила вместе с закатным солнцем, а Олег все никак не мог выбрать какое же освещение подходит ей лучше. Она была хороша в утреннем свете, тогда ее глаза становились прозрачно синими и словно светились изнутри. А днем она, вся в солнечных лучах, была словно восхитительный цветок с нежными лепестками, тянущимися к солнцу. Закатное солнце дарило золотой блеск ее волосам и играло теплыми желто-розовыми лучами на ее бледной коже. Все это завораживало Олега на столько, что он часами мог просто стоять за мольбертом, не прикасаясь к краскам, просто любуясь ею. Она терпеливо позировала. Ни разу она не заговорила о чем-то, что не касалось портрета. Она почти всегда старалась поддержать его, когда он рассказывал что-то о себе, улыбалась, но легкая грусть в глазах не могла обмануть художника. Он понимал, что какая-то личная трагедия в ее жизни преследует эту молодую, но уже такую несчастную женщину.

Лишь однажды Олег позволил себе подойти к ней решительно и взять за руку. Он долго держал ее запястье, чувствуя учащенный пульс под тонкой кожей своей мечты. Смотрел ей в глаза не в силах оторваться от глубины бесконечности, что отвечала его взгляду. И когда осознал себя, его губы уже скользили по тонкой, бледной шее, покрывая ее поцелуями. Она не сопротивлялась, лишь откинула голову назад, принимая его ласки. Пол студии, покрытый пятнами краски всех возможных цветов, стал любовным ложем для двух малознакомых, но влюбленных людей. Одежда была безвозвратно испорчена, но дрожащим в исступлении любовного танца телам, было все равно. Они свершали не просто акт физического единения, они творили искусство! Искусство любви, взаимного обладания, жертвенности и страсти. Этот единственный раз, позволенный ими друг другу, остался в памяти обоих прекрасным и совершенным. Нельзя было испортить его взаимным унижением, и, понимая это, они даже не пытались повторить свершенного. Он продолжал писать портрет, Она продолжала позировать.

В один из дней она пришла с опозданием. Ее глаза были чуть припухшими. Олег не смог не спросить в чем же дело, но Она лишь отрицательно качнула головой и села на свое место. Олег нахмурился, но ничего не сказал. Когда он продолжил писать, то заметил, что ее прическа не так пышна, как раньше. Ее косы стали значительно тоньше, а кожа еще прозрачнее и белее чем была. В душу закралось сомнение, бороться с которым было бесполезно, и оно переросло в уверенность: это ее последний портрет. Он понял это. Понял и то, что именно Он держит ее в этом мире. Пока не закончен портрет, она, возможно, будет жить. В этот день он положил на холст всего два мазка. Сделал это намеренно не верно, чтобы потом их переписать и это принесло бы еще один день.

Он ошибся. Она исчезла. Не пришла и через два дня, и через неделю. Он не знал ни ее телефона, ни адреса, ни места работы, ничего. В отчаянии он стоял у окна и искал ее глазами на улице, но не находил. Через три недели телефон, погребенный под старыми холстами, зазвонил. Олег кинулся разгребать завал, и, выудив за шнур звонящее пыльное нечто, с содроганием поднял трубку.

Случилось именно то, чего он так боялся. Звонили из приемного покоя ракового корпуса. И именно он – Олег, оказался единственным, кого Она хотела увидеть.

Олег не помнил путь до больницы, как оказался в палате, осознал себя, когда посмотрел в измученные синие глаза. Она лежала на подушке столь бледная, что трудно было различить, где заканчивалась ткань больничного белья, а где начиналась она. Столь бледным и прозрачным он себе живого человека не представлял. Ее шикарных волос не было. Химиотерапия убила их, так и не вылечив ее. Она улыбнулась и закрыла глаза.