Ангельская академия

1. Первокурсники

Двери внезапно распахнулись, и Тимофей прошествовал в зал своей неповторимо уродливой походкой. Подтягивая при каждом шаге левую ногу и переваливаясь с боку на бок, он, тем не менее, резво достиг центра громадного зала и уставился на ожидавших. Нестройный ряд шепчущихся желторотых юнцов тут же замолк. Восемь десятков огромных детских глазищ уставились в немом обожании на скособоченную фигуру нового наставника. Но Тимофей не обратил на это никакого внимания. Колючие глаза сверкали из-под седых косматых бровей недобрым огнём, а нечёсаная и давно потерявшая всякий достойный вид грива куда гармоничнее смотрелась бы в преисподней, чем у Престола Господня. Коротко поздоровавшись и представившись, старик сделал паузу, а затем объявил:

— Итак, дорогие первокурсники, вот вы и дожили до первой сессии, — скрипучий голос запнулся, и каркающий кашель резанул по ушам воспитанников.

Откашлявшись, Тимофей поёжился и завернулся в свои давно утратившие белоснежность крылья. Жалость в глазах сопляков была ему в высшей степени отвратительна, и он демонстративно отвернулся от слушателей.

— Для допуска к экзаменам вы должны выполнить самостоятельную работу. Срок вам отпущен — две недели. Задание будет состоять в том, чтобы экспериментально установить зависимость счастья от уровня духовности человека... 

Полный суровости голос почти час звучал, радужным эхом отражаясь от стен. Студенты ангельского колледжа внимали, затаив дыхание. А потрёпанный жизнью ангел с грустью думал: “Господи, пусть хотя бы один из вас…”

***

На исходе дня измотанный идиотскими вопросами преподаватель с наслаждением дремал, погрузившись в розовую дымку грёз праведника. Морщинистая щека возлежала на тёплых листах  апостольского увещевания Папы Иоанна Павла II, а седые космы слегка подрагивали от беззвучного трепета крыльев райских птичек. Но вся выстраданная преподавателем благость вмиг разбилась нежным звоном золотого колокольчика. Разлепив глаза, Тимофей, кряхтя, помянул Господа всуе, про себя заметив, что адские проклятия иной раз уместны даже в небесной обители.
— А! Начальство пожаловало! Ну, проходи.
Вошедший окинул взглядом захламлённость обстановки, аккуратно пристроился на более-менее чистом стуле и наконец обратился к хозяину:
— Вижу, первый день со студентами тебя утомил, — гость снисходительно улыбнулся.
Но хозяину было не до улыбок. Зажмурившись и стиснув кулаки, он с трудом удержался от греховного сквернословия.
— Неужели всё так плохо? — голос, полный неподдельной тревоги враз успокоил Тимофея.
— Ещё бы! А ты решил, что я соловьём запою, восхищаясь тупостью этих обормотов?
— Ну, ну! Не будь столь суров!
— Гавриил, я никогда ни с кем не был суров. А уж тем паче с этими желторотиками. Просто…
— Что?
— Просто, уж сколько я тут, а всё никак не могу привыкнуть, что они воспринимают своё положение, как должное.
— Они — дети. Дети, Тимофей. Не каждому, как тебе, дано подняться из человека до ангела. Большинство для высшего служения рождаются. Это промысел Божий.
— Знаю я про промысел. Знаю! — начавший было остывать Тимофей, снова закусил удила, — Ты чего, собственно, пожаловал?
— Пожелать тебе удачи с первыми твоими учениками.
— И только?
— И поинтересоваться прогнозами.
— Они неутешительны, — Тимофей, махнув рукой уселся, прямо на стопку запылённых фолиантов, — Если они будут творить то, что сегодня я услышал, то борьба с сатаной потеряет всякий смысл. Он просто помрёт от смеха. Понять не могу, как с ними занимался мой предшественник?
— Ему тоже было нелегко. Уж поверь, — и архангел грустно улыбнулся.
— Охотно верю.
— Ну, так как? Если серьёзно.
— Серьёзно? — Тимофей на несколько секунд погрузился в размышления, — Думаю, до грехопадения они меня не доведут, но на потерю рассудка я имею все шансы.

***

Предчувствия Тимофея не обманули. Следующее утро взорвало мозги старика разноголосицей вопящей молодёжи. Давая тривиальные пояснения и отвечая на глупейшие вопросы, старик внутренне содрогался от ужаса в ожидании кошмарных последствий. К середине дня затурканный троицей напористых сопляков, он, совершенно не думая, согласовал какому-то пыхтящему толстяку выделение пяти райских бушелей. 

А уже через день Тимофей рвал седые космы, распекая упитанного ангелочка:
— Зачем, зачем тебе понадобилось аж пять бушелей?!
— В..вы же сами согласовали… для расширения духовного вместилища… —  гундосил пунцовый первокурсник.
— Ты должен был предоставить план работы! Письменный план!
— Но вы же согласовали… — не унимался юный любитель сдобы.
— Ты! Именно ты взялся решать судьбу человека. Ты уже не ребёнок! — Тимофей с каждым словом кричал всё громче, — Увеличение духовного вместилища принесло ему пользу?! Любимая бросила его! Раньше он просто бы ушёл в запой, а твой фокус его добил!
— Но, учитель...
— Молчать! — Тимофей рявкнул столь мощно, что гомон вопрошающих тут же рухнул в бездну тишины, — Ты забыл пятый постулат человеческого общения! Что он говорит? “Большое вместилище душевной красоты может ощутить только тот, кто сам обладает не меньшим объёмом”. Припомнил?
— Но, учитель… — едва слышно промямлил студент.
— Парень умер ни за что! — проорал в бешенстве Тимофей и тут же выскочил из зала…

***

— Гавриил, я не могу… — Тимофей с огромным трудом выталкивал слова, — Я, правда, больше не могу.
— Сможешь, — голос архангела был полон уверенности.
— Да? — старик поднял измученные глаза, — Почему ты так уверен?
— Дело всё в том, что ты учишь как человек. Ты ещё не привык к ангельской природе. Это в людской школе оставление на второй год — позор. У нас это обычная практика. Бессмертные долго взрослеют.
— Наверное, — Тимофей отхлебнул густой амброзии и по привычке скривился.
— Вот-вот! — Гавриил улыбнулся, — Ты даже от божественного вина ждёшь привычной горечи. А её нет, есть лишь твои человеческие воспоминания.
— Мда… А что теперь с погибшим парнем?
— Ничего страшного. Высшим соизволением он восстановлен в системе. Не беспокойся. Теперь дело улаживает опытный специалист.
— Опытный! — передразнил  Тимофей, — А что мне с этими неопытными делать? Только неделя прошла, а фраза “Можно вопрос?” мне уже в кошмарах снится.
— Ну, не фантазируй. Нет у тебя никаких кошмаров. В райские сны они не приходят по определению.
— Зато в явь запросто! Они меня с ума сведут. Вот попомни мои слова. Я и подумать не мог, что простенькое задание вызовет столько вопросов, — Тимофей резко вскинул руку, не давая архангелу вставить слово, — Да, я был готов к тому, что будут вопросы по способам измерения изначального количества отпущенного счастья, что мне будут морочить голову изучением порогового значения при количестве счастья приближающимся к нулю, что будут задалбывать десятками способов проверки длительности нахождения человека в точке минимума… Я был готов к десяткам вопросов. Но не к тысячам! 
— Да, юные ангелы любопытны. Это для тебя непривычно.
— Ещё бы! Что бы они не делали, вопросы сыплются как из рога изобилия. Вот вчера одна пигалица чуть все перья мне не повыдёргивала, пытаясь завизировать план работы.
— И что? — Гавриил с улыбкой отхлебнул амброзии.
— А то! Ей, видите ли, понадобился пропуск в Шамбалу!
Архангел аж поперхнулся.
— Зачем?
— Для проведения цикла опытов над просветлёнными, дабы уяснить наличие экстремума функции…
Гавриил тяжело вздохнул, а потом грустно подвёл черту:
— Ты привыкнешь, Тимофей. Ты привыкнешь…

***

Вторую неделю Тимофей старательно сдерживался, давая пояснения на новые сотни неожиданных вопросов. Преисполнившись стоическим терпением, он раз за разом вспоминал слова Гавриила и топил клокочущее пламя возмущения в ледяных водах разума. Воспринимая непонятливость молодой ангельской поросли в свете сказанного архангелом, Тимофей постепенно перестал видеть лишь глупость детской непосредственности. А в огромных наивных глазищах даже начал различать любознательность и блеск разума.

И когда круглый отличник обратился с совершенно сумасшедшей просьбой, Тимофей безмятежно отреагировал:
— Прости, я не совсем понял. Что тебе нужно для опыта?
— Двадцать четыре часа привнесённого счастья, — не моргнув глазом, отчеканил юнец.
— Э… а какого рода опыт будет поставлен? — Тимофей внутренне подивился собственному спокойствию.
— Я задумался над тем, что этого божественного дара отпускается человеку недостаточно.
— Недостаточно? — Тимофей озадаченно выгнул седые брови.
— Простите, — парень тут же смутился, — Я хотел сказать, что хочу подойти к решению задачи через изучение вопроса увеличения количества отпущенного человеку счастья.
Тимофей внимательно посмотрел в полные доброты и простодушия глаза и согласился…

***

По прошествии двух недель Тимофей, кряхтя, взошёл на кафедру божественной академии. Обведя тяжким взглядом великомученика учёный совет, резанул безо всяких предисловий:
— Учебное задание группа провалила! 
Но ожидаемого взрыва негодования не последовало. Седовласые преподаватели лишь согласно закивали и не выказали ни малейшего возражения. Опешивший от такого докладчик совершенно растерялся. Ситуацию спас Гавриил.
— Тимофей, никто и в мыслях не имел оспорить вашу оценку работы студентов. Но можно изложить поподробнее?

Тимофей глубоко вздохнул и выдал заранее выстраданную речь. В ней он старательно избегал упоминания о нескончаемых и глупых вопросах, не говорил и о совершенно непривычных с человеческой точки зрения темпах усвоения студентами информации, молчал обо всём, что в действительности было лишь следствием его относительно недавнего перерождения. И всё же, как ни крути, а даже по меркам снисходительных слуг Престола Господня картина вырисовывалась удручающая.

— Уважаемый преподаватель, ваши, полные горечи слова безусловно тронули аудиторию. Но все же хочется спросить, неужели ни один студент не заставил ваше сердце наполниться оптимизмом?

Тимофей устало взглянул на пузатого старичка. Страдальчески заломленные руки совершенно не вязались с нереальной белоснежностью крыльев, пушистость которых, в свою очередь, смотрелась нелепо рядом с зеркальной лысиной. Мысленно вознеся молитву, Тимофей пустился в полное вздохов и причитаний повествование. Рассказ о самой светлой голове курса полнился искренней печалью. Старик был далёк от мысли приукрашивать действия студента, но и привнести хоть каплю незаслуженного укора не смог. Он без обиняков рассказал, как были испрошены аж двадцать четыре часа привнесённого счастья, как студент снабдил ими действительно достойного парня, который не пожелал ни секунды истратить на себя. Рассказал Тимофей и все подробности случившегося позднее, без утайки изложив, как молодой человек превратил один день своей девушки в реальную сказку. Когда же рассказ подошёл к кульминации, аудитория просто окаменела. Молодой человек не смог вынести переизбыток отражённого счастья в глазах любимой, и его сердце просто-напросто разорвалось… 

Внезапно разразившийся рёв лысого заставил докладчика прерваться. Испуганно посмотрев на слушателей, Тимофей с ужасом осознал, что весь тысячелетний совет кафедры рыдает.

Первым овладел собой Гавриил. Стараясь сохранить спокойствие, он осторожно уточнил:
— Этот печальный опыт был правильно воспринят студентом?
— Нет! Не правильно! Он решил, что люди просто не могут пережить переизбыток счастья. Тогда как тут имелась банальная невозможность использования чужеродного счастья, — Тимофей уже сам был готов зарыдать, но собрав последние силы продолжил, — Ну, как, как я вас спрашиваю, можно переводить на следующий курс студента, который не знает элементарщины? Ведь даже самим людям доподлинно известно, что сделать себя счастливыми могут только они сами!

Тимофей замолчал. Но тишины в аудитории не наблюдалось. Шуршание крыльев, всхлипывания, причитания и невнятные бормотания начали действовать на нервы. Он резко захлопнул папку и объявил:
— Вот собственно по этому я и оставил почти весь курс на второй год. У вас есть ко мне вопросы?
— Да, — голос принадлежал архангелу, — Что значит “почти весь курс”?

Зал мигом погрузился в тишину. Седые старцы тут же устремили на Тимофея свои бирюзовые очи.

— Я перевёл на следующий курс всего одного студента.
— Кого?
— Игнатия.
Возглас удивления пронёсся по залу, словно порыв осеннего ветра.
— Уважаемый Тимофей, — Гавриил был подчёркнуто спокоен, хотя изумление читалось на его лице крупными буквами, — Вы действительно говорите об Игнате? Об этом хроническом двоичнике?
— Да.
— Но почему?
— Его работа была единственной, что мне понравилась.
— А конкретнее? — оживился только что рыдавший толстяк.
— Он все две недели устраивал своему подопечному чистое небо над головой, — и видя непонимание слушателей, Тимофей пояснил, — Тот человек практически утратил веру. И когда шёл дождь, постоянно говорил фразу “Прогнило всё в небесной канцелярии”. Так вот, за эти две недели он не произнёс эту фразу ни разу!

И Тимофей торжествующе поднял указательный палец.

— Простите, а какое это имеет отношение к поставленной задаче?

Тимофей улыбнулся и пояснил:
— Прямое. Хотя, я это понял, лишь прочитав его отчет.
— Что там было? — хором вопросили сразу четверо или пятеро.
— А там был всего один вопрос. Вопрос студента преподавателю. “А разве можно ради каких-то опытов, вот так запросто, распоряжаться человеческими судьбами?”