Ангст

Пролог

— Эй, кто там? Я не держу приют для бездомных. Спускайся или проваливай! — заворчал хриплый голос.

Видно, я стоял слишком долго после того, как о моем присутствии оповестил ржавый колокольчик под потолком. Не слишком дружелюбно, как и всё в этом городе. Я спустился в подвал под унылые всхлипы своих сапог.

Тесный зал с картинами на обшарпанных зеленых стенах встретил запахом плесени и чеснока. Посетителей не было. Лишь низкорослый полноватый бармен суетился за ржавой стойкой. Его редкие седые волосы казались зеленоватыми при свете пыльной лампочки. Ловким движением он достал два граненых стакана.

– Вымокли? За грубость простите, мальчишки докучают. — Бармен вытер руки о замасленный фартук с буквами Т-М К. — Ну, добро пожаловать. Располагайтесь, я налью лучшее пиво в Бренвите.

— Благодарю. — Повесив плащ на гвоздь, я подошёл к стойке: — А вы?..

— Теодор-Марк Кальт к вашим услугам, — поклонился бар- мен и хрипло рассмеялся, видимо, над моим выражением лица. — Вам, приезжим, такое сложно, знаю. Просто Тодди в честь деда. Распространенное имя у нас, между прочим.

Я кивнул. Голова раскалывалась, и думать над странной выходкой бармена не было сил. Едва опустившись на стул, я чуть не рухнул — ножки оказались расшатанными. Да как же меня угораздило застрять в этой дыре?

Пока бармен наполнял бокалы, я блуждал взглядом по залу: деревянный сервант без стекол, картины на стенах и букет бумажных цветов на стойке совсем не вписывались в мое представление о баре. Барахолка какая-то.

— Вот так удача! — Бармен похлопал по деревянной бочке и уселся напротив. — Эйдос отправил к нам ищейку, и вы попали прямиком ко мне.

Я поморщился — пиво оказалось кисловатым, с привкусом плесени. Лучшее пиво в городе. Серьезно?

— Журналиста. Не любите приезжих?

— Ну, отчего же? Любим. Приезжаете все такие важные, одеты с иголочки, изъясняетесь иначе, кожа чистая. Надолго ли пожаловали?

— На месяц, возможно, больше. Нужно подготовить материал для статьи. Курить можно? — Взглянув на бармена, я заметил мелкие багровые пятна на его лице и шее. Такие же, что у хозяйки Гестхауса. Значит, люди здесь и правда болеют. Интересно, через сколько появляется эта дрянь? По коже пробежал холодок.

— Журналист, значит, коллега. — Он толкнул железную пепельницу в мою сторону. — И чего вам не сиделось в такую погоду?

— В Гестхаусе? Нет уж, я лучше бы на вокзале жил. — Меня передернуло от мысли о тесной комнате с нарисованным на стене окном.

— А что Гестхаус? Хорошее здание, не аварийное. Раньше пекарня была, потом перестроили. А что хозяйка недобрая, так потому, что нет никакой нужды гостям угождать. Сегодня вы здесь, а завтра знать нас забудете.

— Задерживаться не хотелось бы. — Я закурил, стараясь перебить кисловатый вкус. — Только без материала нет мне пути назад, а вы, местные, оберегаете тайны своего Бренвита с завидным усердием. Вы вот первый человек, кто со мной заговорил, за несколько часов, что я здесь. К чему это? В соседних городах живём, на поезде всего пара часов...

— Не соседние города, а два разных мира, а мост между ними — Огромная ошибка! Вот взорвут его, и снова заживём. И ищейки пропадут с улиц нашенских.

— Тодди, — я смягчил тон, глядя на красное лицо бармена, — у вас есть семья?

— Доченька Либи, Либерти, — улыбнулся он, сменив гнев на милость. — Красавица, зарабатывает хорошо. У нас это редкость большая.

— Чем занимается?

— Венки плетет для могил. — Старик махнул рукой, отгоняя муху от своего бокала. — Люди здесь мрут хуже вот этих жужжащих.

— Это сплела она? — указал я на бумажный букет лилий в стеклянной вазе.

— Не, это от мамки моей осталось. Нашел среди старых вещей и притащил сюда. Недурно? — Бармен смахнул пыль с бумажных лепестков. — Умелица была, и дети её любили, тётушкой Берти звали. Вот мне рассказывали...

Слова бармена заглушил раскат грома. Единственная лам- почка с треском потухла. Вот чего не хватало для полного счастья. Стойка пошатнулась — бармен карабкался на нее, ворча себе что-то под нос.

Сложно было разглядеть, что он делал, но лампочка снова загорелась, правда, на этот раз совсем тускло.

Тодди занервничал:

— Шутовский сын! Теперь точно никто не придет. Допивайте и проваливайте. Нечего здесь вынюхивать, поплачусь ещё за свой болтливый язык.

— Старина, — я схватил бокал, который чуть не свалился со стойки, — куда вы торопитесь? Может хоть, дождь переждем? Погода нелётная.

— Мне какая печаль? До Гестхауса бежать вам, а я поднялся на второй этаж — и дома.

— Упёртый старик! — Я достал несколько мокрых купюр из кармана брюк и кинул ему под нос. — Сложно составить компанию?!

Бармен посмотрел на деньги, улыбнувшись беззубым ртом:

— Это лишнее, но оставь — пусть сохнут. — Он полез в сер- вант, достал закуски. — Но тебя, журналист, недооценил, каюсь.

***

Стояла глубокая ночь когда Тодди в очередной раз наполнил бокалы. Лампочка всё ещё горела, освещая скромный ужин: сигареты, чесночные гренки и пару сушеных рыб.

— Занятно, что ты пришёл именно сюда. Сейчас на каждом углу выпивальни, а вот раньше на этой улице был я один. Знал бы ты, сколько молодежи ко мне ходило! Больше не ходят, оно и к лучшему. А то, видите ли, я их дурному учу.

— Выпивальни... Лучше бы сделали что-нибудь с этой вонью, — поморщился я.

Дождь прошел. Теперь с улицы несло квашеной капустой и тухлыми яйцами.

— Много ты смыслишь! — засмеялся Тодди, — Встречал пьяниц, пока шел сюда, синюшных по-нашенскому?

— Было дело. — Я почесал затылок, вспоминая свой путь от вокзала. — Много встречал на вокзале и лавочках под навесами.

— Так это ещё погода, говоришь, нелётная. Этих синюшных здесь толпы ходят, вот стекло мне недавно разбили. — Тодди указал на окно под потолком, обтянутое тканью.

— А управляющий что?

— Ему-то чего тревожиться? Пока молодежь занята, нет этих забастовок. А то выходят на улицы, перекрывают мост, забрасывают поезда бутылками.