Анима

Анима

Они обещали, что он будет молчать, но продержался он недолго. Сразу после того, как серебристо-серый бок Оумуны – третьего по величине и значимости корабля Альянса – занял иллюминатор, Ro-se с болью ощутила нечто, что двинулось в ее мыслях против воли. Чужой неприязненный голос.

Он сказал: я уже отсюда чую их запах… И Ro-se затопил страх, потому что образ, возникший в голове, был мерзок.

Тонкая маска на ее лице, гладкая и шелковистая, как кожа, не позволила страху прорваться, но Ro-se запнулась, когда считала церемониальные шаги. И еще раз потом – когда воспользовавшись приглашением Третьего Канцлера, покинула свой небольшой корабль и впервые ступила на оживленную палубу Оумуны.

Что такое «падаль»?

Они воняют, принцесса, неужели твой нос забит фильтрами? Гворки – самое мерзкое, что когда-либо рождалось во Вселеннной.

Он лгал, потому что не мог чувствовать запахов – его тело осталось в храме, настолько слабое и тусклое, словно в нем теплилась лишь пара крошечных капель жизни. И в то же время говорил правду, потому что действительно верил в то, что показалось Ro-se коротким красочным видением – Третий Канцлер был уродлив, как сочащаяся вонью

падаль

Он лгал. Потому что Вселенная была прекрасна, и каждое ее дитя тоже было прекрасно – это знание не  просто билось в груди Ro-se, разгоняя тепло по телу. Оно распространяло токи дальше, потому что имело границы только с виду, под пышными одеждами, маской, перчатками оставаясь тем единственным, что было неотличимо от самой материи Вселенной.

Стоило вспомнить об этом, и страх перед голосом прошел.

Ты ведь знаешь, кто я?

Марионетка кучки древних старух, которые выжили из ума настолько, что решили, будто могут слышать, о чем шепчутся звезды.

Я не звезда. И не принцесса. Меня зовут Анима, я душа Вселенной.

Я и есть Вселенная.

Третий Канцлер был учтив и витиеват в пожеланиях, когда самолично сопроводил Ro-se до каюты, которую отдали в ее распоряжение на время путешествия. Ее послушницы разместились рядом, и ей не пришлось быть одной, чтобы отвлекаться на что-то, кроме созерцания космических просторов, которые она видела в первый раз и в то же время знала так же хорошо, как узоры на собственных пальцах. Под напевы и почти невесомые прикосновения к волосам, которые больше не сковывал тяжелый головной убор, она внимала гораздо более глубокой мелодии, которой не могло помешать враждебное дыхание в мыслях.

Должно быть, ему тоже страшно – знать, что от тебя остался всего лишь голос…

Его корабль упал недалеко от храма сверкающей вспышкой, оставившей в вечернем небе неровную, расплывающуюся линию. Жрицы знали, что так произойдет, потому что звезды давно нашептывали им о битве, в которой не могло быть победителя. Она шла далеко и в то же время совсем рядом, потому что Ro-se видела ее неясные очертания во сне. От взрыва она проснулась и больше не смогла уснуть.

Жалкое зрелище, да? – спросил он невесело, когда увидел себя ее глазами – в воспоминании, в котором его принесли к храму на руках, как младенца. – Обычно это я ношу женщин на руках, а не наоборот.

Ro-se решила не обращать внимания. Пока его голос был не громче пения послушниц, из-за него не стоило волноваться.

Как это работает, скажи? Я был без сознания и в то же время как будто все понимал и чувствовал. Твои шаманки что-то со мной сделали?

Жрицы, их зовут Слышащие.

Как у них получилось достать меня из тела?

Просто они умеют внимать всему живому.

Знаешь, я бы не отказался вернуть свое себе. Без обид, принцесса, в твоей голове слишком одиноко.

Тс-с-с.

Третий Канцлер старался, но все это походило на одно и то же затянувшееся пиршество. Он взял за традицию отмечать каждый воображаемый закат на Оумуне ужином на двоих – в зале для приемов, где за длинным столом он прислуживал ей как слуга. Наливал золотистое вино в кубок и вкладывал в ее пальцы, улыбаясь тонкой, извилистой улыбкой.

- Вино? – повторила Ro-se.

- Лучшее изобретение землян, только ради этого стоило потерпеть их несколько циклов. Пейте – мятежникам недолго осталось.

Ro-se едва смогла пригубить странный напиток, потому что взбешенный голос в голове снова причинил боль – сильнее, чем раньше.

Все, что смогли принести в этот мир гворки, – это разрушение. Они жрут планеты, словно куски мяса, миллионы миллионов лет и ничего не оставляют взамен. Скажи, Анима, ради чего их терпишь ты?

Какое значение имеет тело, если твоя душа остается бессмертной?

Его ненависть была обжигающе-красной, но все равно не похожей на закат, и Ro-se, прикрыв глаза, почувствовала, как под маской ей впервые стало тесно и жарко. Третий Канцлер заметил это и осведомился, хорошо ли она себя чувствует.

- Я понимаю, как вам должно быть непросто, - сказал он, отставляя в знак солидарности свой кубок, и складывая конечности под острым подбородком. – Подготовка к казни – это очень изматывающее занятие, особенно когда ты палач.

- Я… просто устала.

- Да-да, конечно. Вы можете отдыхать в вашей каюте, сколько пожелаете, никто не посмеет вас побеспокоить. Все мы понимаем, насколько значимо то, что вы, Анима, делаете для нашего мира. Благодаря вам он становится чище и лучше.

Ro-se едва смогла осилить спуск по бесчисленным коридорам – ее пошатывало от едва сдерживаемой ярости, которая не принадлежала ей и в то же время успела сплавиться с другими чувствами настолько, что не могла быть чьей-то еще. Послушницы быстро освободили Ro-se от платья, а волосы – от стягивающих  жгутов, и расселись у ног, заводя успокаивающую песнь.