Антон и Анна

Антон и Анна

Уже стемнело, когда Антон, отработав смену, возвращался домой в один из отдаленных районов города. Впрочем, отдаленный для такого города, как Светлен-Русс – понятие относительное, потому что все его спальные районы практически вплотную примыкают к центру, а сам город из конца в конец можно пройти пешком за какие-нибудь два часа – не много по нынешним меркам.

            Автобус был забит до отказа разношерстным людом, и Антон, испытав маленькое потрясение от такого его количества в столь неурочный час, уже давно перестал воспринимать вдавленный в застоявшийся воздух гул голосов. Старый трудяга-извозчик резко вздрагивал на просевших рессорах, и Антон всеми своими внутренностями, слившимися, казалось, с монолитным нутром людской массы, чувствовал каждый бугорок и каждую ямку на разбитой дороге.
           Но вот и остановка.
           Сделав выдох, Антон ткнул локтем в чей-то живот, втянув голову в плечи, ушел от удара никелированным предметом по ней, уперся плечом во что-то мягкое и податливое и вывалился из автобуса. Следом за ним на остановку выплеснулся клубок возгласов и мыслей:
          - Проспал, черт!
          - Ой-ой-ой! Куда же вы…
          - …вот так и стойте…
          - Я же вам не кровать…
          - …давно за ним наблюдал…
          - Тише вы, - пробормотал Антон, со сдержанным любопытством рассматривая то место на плаще, где еще минуту назад была пуговица.
         Автобус ушел, и улица опустела.
         Не сказав ничего больше, только вдохнув полной грудью прохладного чистого воздуха, Антон обогнул темневшие тут же кусты и маленькой тихой улочкой медленно побрел домой, с удовольствием ощущая под ногами не скользкую жижу, а надежную мерзлую землю. Голова его слегка кружилась, покуда из легких не выветрились последние остатки автобусной атмосферы. Он шел не спеша, наслаждаясь жизнью вообще, как вселенским феноменом, и связанным с ней своим бытием, и в тот миг, помнится, ему ни о чем не думалось. Вообще. Жизнь затапливала его ощущением своей полноты, душа его почти вошла в равновесие с окружающим миром, но когда, казалось, до полного слияния с ним оставался вдох или два, чей-то окрик, такой неуместный и несвоевременный, неожиданно прозвучавший в тишине, не дал достичь полной гармонии.
           - Молодой человек! Эй!
           Антон оглянулся.
           - Это вы мне?
           - Вам, вам. Пожалуйста!
           На пороге открытой освещенной двери парикмахерской с горящей над ней соответствующей вывеской стояла, переминаясь с ноги на ногу, девушка в белом халате, накинутом поверх выглядывающего из-под него платья.
          - Понимаете, - торопливо стала она объяснять, когда Антон подошел ближе, – закрывать уже пора, а тут мужчина какой-то зашел, в кресло уселся и уходить, похоже, не собирается. А я одна, и помочь мне некому…
           Девушка была очень стройной, даже хрупкой, довольно высокой, с волосами, горящими расплавленным серебром в свете неона. Но лица на фоне светящихся дверей было не разглядеть, лишь абрис, силуэт. Девушка показалась Антону экзотическим, завернутым от холода в марлю цветком, занесенным сюда, в неподходящее совершенно место, неведомым ветром. Он вдруг испугался, что новый его порыв унесет ее еще дальше, с этого крыльца и из этой жизни, поэтому поторопился предложить ей войти, и сам спешно прошел следом.
           Пройдя через небольшой зал ожидания с пустующими стульями вдоль стен, дверь направо из которого вела в женский зал, он попал в комнату еще меньших размеров, залитую ярким электрическим светом. В ней у окна перед одинаковыми зеркалами, умывальниками и тумбочками с принадлежностями, спинками друг к другу стояли два парикмахерских кресла. В одном из них, сильно съехав вниз по спинке и вытянув далеко вперед ноги, полулежал человек и не мигая пристально смотрел на бесконечность своих отражений в зеркале.
             - Вот, полюбуйтесь, - указала из-за плеча Антона девушка. – Молчит и не уходит.
Антона поразил отрешенный взгляд незнакомца: тот словно не видел ничего вокруг. Он оглянулся на девушку и, наклонив голову, постарался ободрить ее взглядом. Потом, подойдя к запоздалому посетителю и положив руку ему на плечо, сказал ему:
              - Пошли, друг. Нам уже пора.
              Незнакомец вздрогнул от неожиданности прикосновения и резко оглянулся, однако в глазах его Антон не заметил ни тени испуга.
             - Надо же! – удивилась девушка. - А я ему прямо в ухо кричала, но он словно ничего не слышал.
             Мужчина в кресле мотнул коротко стриженой головой, словно прогоняя сон или какое другое визуальное наваждение, поднялся на ноги и, ни на кого не глядя, направился к выходу.
«Не по сезону одет ты, братец, - подумал вослед ему Антон, со смешанным чувством удивления и жалости провожая глазами удаляющуюся щуплую фигуру. – Неужели бродяга? Неужели они еще есть у нас?»
             Незнакомец, кутаясь в худой пиджачишко, уже брел по тротуару за окном. Брюки были длинны ему, поэтому он разрезал штанины спереди, и они тащились за ним двумя грязными шлейфами, собирая и увлекая за собой окурки, обрывки газет, пивные крышки и всяческий другой мусор. Антон провожал его взглядом до тех пор, пока тот не исчез за кустом, из-за которого несколькими минутами раньше вышел он сам.
            Убедившись, что бродяга удалился, Антон повернулся к девушке, и только тогда как следует рассмотрел ее. Алые припухлые губы, чуть вздернутый нос – ничего необыкновенного, вот только во взгляде явственно читалась некая напряженность.
             - Вот и все, можете закрывать свой дворец на ночь, - улыбнулся Антон, и глаза девушки слегка оттаяли с ответной улыбкой.
             - Да, спасибо, вы меня здорово выручили.
             Антон пожал плечами:
             - Ничего особенного…
             Девушка засуетилась, запирая на ночь парикмахерскую и, казалось, совсем забыла про Антона. Почувствовав себя лишним, он спустился с крыльца и, оглянувшись, поинтересовался:
            - Может, проводить вас домой? Чтобы вечер гарантированно закончился благополучно?
            - О нет, не стоит. Я живу тут совсем рядом, пять минут идти. Не беспокойтесь, сегодня со мной больше уже ничего не случится, - беззаботно и решительно отшила его девушка.
            - Как хотите, как хотите. До свиданьица тогда, - в тон ей ответил Антон и, кивнув на прощание, повернулся и пошел дальше своей дорогой, с удивлением ощущая в душе росток смутного беспокойства, взявшегося как бы ниоткуда и тут же приставившего к его горлу жесткий палец. Ощущение было таким, словно все время дышал холодным, и вдруг неожиданно попался глоток чересчур горячего воздуха. Сам он тоже жил неподалеку, но девушку этот факт, похоже, не интересовал.
             Сутки спустя, проходя мимо запертых дверей парикмахерской, Антон испытал разочарование от того, что стройная девушка в белом халатике не помахала ему рукой с крыльца, как то совершенно беспочвенно рисовала его фантазия. Двери были закрыты, свет погашен.
             «Никак, втюрился?» - спросил сам себя парень – и не испытал ни малейшего облегчения от того, что вопрос был поставлен правильно. Правильный вопрос, как верный диагноз, но он не пилюля, а лишь руководство к действию. Его юность генерировала тревогу и беспокойство, и это было правильно, и это было ко времени. Но юность не умела тревожиться дольше и сильней, чем необходимо, чтобы сотворить себе знак. Белый халат, словно парус на горизонте души, прохлопал на ветру, и от этого порывистого движения поднялась с нее и улетела прочь легким призрачным облачком пыль повседневности.
                Повеяло праздником.
                С неожиданной, с неведомой ему доселе стороны.
                Это был бриз, легкий и бодрящий, Антон уловил его и подставил ему лицо. «Она будет моей!» - сказал он себе, не вполне еще понимая, что именно он имеет в виду. Но в душе его, затрепетав, уже завибрировала сладкая и тоскливая струна, и необходимость в каких-либо размышлениях и определениях отпала сама собой.
                 Что-то уже случилось с ним, и это что-то было ошеломительно. Это было уже не ощущение полета, а сам полет. Праздник в душе, шампанское и конфети.
                  Но тут же ему вспомнилось, с каким равнодушием девушка взглянула на него вчера при прощании, и радость его померкла. Ничего, принялся подбадривать он себя, надо просто сделать так, чтобы для нее всегда был праздник, когда она рядом со мной. Всегда.
                 «Что ж, - вздохнул он. – Осталось лишь сочинить праздник».
                  За этим занятием ночь для него пролетела тенью, чередой видений и образов, за которыми он все пытался угнаться, позабыв о сне. Зато утром он уже знал, что ему делать.