Аокигахара

Аокигахара

            Сказала, так должно было произойти. Всё решено изначально…

            Красноречивое приподнимание бровей свойственно для беззаботных сикоми, минараи и, конечно же, майко. Все фривольные девушки в Киото знают, как следует себя вести, чтобы добиться расположения гейши и, в целом, звания «искусницы» танца.

            Но долгий путь вознаграждается, как правило, непотребством хозяев. Две ученицы из трёх проводят остаток дней, разливая сакэ, причём, не считают это чем-то предосудительным. Те же, кому повезёт меньше — находят утешение в злонамеренной аскете, реже — в беспамятстве или забвении.

            Сикоми, к примеру, любят топиться, минараи — вешаться за собственные пояса (символ спокойствия и готовности к перерождению), не понимая, что честолюбие нельзя развить, играясь с дорогими украшениями и двухчасовыми чайными церемониями.

            Богачи, заказывая от десяти до двенадцати майко, стараются компенсировать невежество обаятельных учениц музыкой, хотя это и не всегда получается. Тогда майко становятся утехой для туристов: «Кёрёри то майко но юбэ».

            Но почему-то, несмотря на последствиях «культурного обучения», эта профессия остаётся не менее популярной, чем предпринимательство или служба на Дзиэйтай.

            Иошши принадлежала к тому редкому воинственному типу отступников, которые не боятся трудностей и, испытав раз моральное удовлетворение от победы над собой и — преодоления себя, удваивают усилия. И то — ради достижения цели.

            Поэтому, удивительно, что в лес смерти Иошши завёл только сломленный дух.

            В какой-то момент, человек отказывается от истины, и экзистенциальный вакуум поедает его изнутри, толкая на необдуманные поступки.

            Вся природа надлома.

            Она окликнула ветер, гудящий вдали. Вероятно, какой-нибудь странник смог бы услышать порыв, если бы осмелился подойти ещё ближе.

            С пальцев слетел дырявый окобо, Иошши оглянулась назад: почему-то ей показалось, что рядом с поросшей мхом надписью стоит человек. Стоит у входа в ад и курит.

            Тёмная фигура исчезла и воцарилась пугающая тишина.

            Иошши будто уснула — и непреходящая тревога вновь показала цветные сны и виденья из прошлого, более того, — раскрыв её переживания и потаённые страхи.

— Девушка, вы заблудились? — Спросил старый путник, аккуратно кладя руку на дрожащее плечо Иошши.

— Нет, что вы, я гуляю. — Заявила она.

— Почему же вы босая?

— Окобо порвался. Видите ли, не могу себе позволить что-то приличное.

— Понимаю. — Прошептав ещё несколько слов, едва различимых с шумом листвы, он потянулся к подвязанной сумке. — Возьмите, у меня запасная пара. — Сказал он, протягивая ей два бесцветных деревянных куска, наспех одобренных в местном синто. — Вот, я с вас иен брать не собираюсь.

            Несмотря на его щедрость, Иошши всё равно отстранилась, осознав: удобства мертвецу не к чему. Хотя, жаль огорчать старика…

— Не надо.

— Я без корысти, честно. Вы так ноги сотрёте о камни.

— Да, да. Наверное, сотру.

— И в чём же дело?

— Скоро мне ничего не понадобится, ни обоко, ни ноги. — Сказала Иошши, вытирая слёзы. — Поэтому... извините меня.

            Её влекло к чаще, так трудно было сопротивляться этому тихому зову!

— Подождите! — Почти криком отозвался старец.

— Что? Настаивать будете? Мне не нужна помощь…

— Прибавилось заблудших-то.

            Поворчав, старец зашагал в противоположном направлении и сбросил по дороге сандалии.

            Он не мог смириться с мыслью о том, что ещё одна невинная, блуждая впотьмах, накормит собою червей, насытит их, раззадорит. Но выбор был уже сделан. Назад дороги нет.

            И сущая милость — любоваться закатом, бесцельным мгновеньем и тем, что следует за отнятой скукой — малиновый танец в седых облаках.

            Уже стало традицией — встречать смерть в «Море деревьев», самоубийцы вешались за ремни о ветви могучих гигантов и вспарывали себе животы (это влечение не восходило к сэппуку, поскольку никто из пришедших не принадлежал к благородному сословию самураев и не носил с собой кусунгобу).

            Иошши переехала на крупный, постоянно разрастающийся Хондо, чтобы наконец начать беззаботную жизнь. Ещё в детстве она лишилась обоих родителей и единственной отрадой для неё стал Акайо, известный токийский бизнесмен и политик.

            Когда и он отвернулся, отметив нужду у зарождающейся молодой хикки, вечно погружённой в себя, Иошши окончательно потеряла связь с миром, считая, что все вокруг ей обязаны. И все — предатели. Не в силах помочь её беде.