Апокриф

Пролог

Эпиграф: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Мф.5:8

Деревня была без названия и без людей. Да и не деревня это была вовсе. Три дома, что находились невдалеке от большого, красивого, златоглавого города. Три избушки, стоявшие обособленным хутором, среди широких великорусских полей.

Первая представляла собой развалюху, на вид лет восьмидесяти. В ней коротала век Баба Яга. Шустрая старушенция, с традиционно крючковатым носом, смуглой кожей и пронзительными глазами. На тёмнокосой голове платок, левая нога прихрамывающая. Яга имела большое хозяйство, и круглый год хлопотала «по двору». Стабильно к ней приезжали купцы, покупая у бабушки яички, молочные продукты, скотинку и птичек. Для перепродажи на Дорогомиловском рынке.

Вторая изба – это грубо обтесанный сруб, совсем молодой, пахнущий смолой. Здесь на диване полёживала Василиса Прекрасная. Беременная последней неделей. С лялькой помог заезжий Иван-царевич – в недавнем прошлом честный сиделец, а ныне Соловей-разбойник на Рублёвском тракте. Сама Василиса – косая на оба глаза девица, очень душевная и отзывчивая девушка. Дочь алконавта Лешего, что сруб и сделал, а потом помер.

Когда-то озвученные жители были людьми, но в какой-то момент им это надоело.

Третий дом находился чуть в отдалении от первых двух, на естественном пригорке. Неопределенного возраста, массивный и ладный. С высоким крыльцом! Домом владел Бог – личность с проницательными очами, изящным жёстким ртом и гладко выбритым подбородком. Бог любил синий цвет и свою дочь.

Никто не знал, почему всё это было так, но это было так.

В то майское утро Бог сидел на высоком крыльце и курил трубку. В синих подштанниках, подставив солнцу волосатую грудь. Босиком. Бог наслаждался первым настоящим теплом, то и дело поглядывая на православные купола вдалеке. Явно кого-то поджидая с той стороны.

В какой-то момент к дому подъехало синее легковое авто. Оттуда, откуда и ожидалось. Из-за руля вышла девчонка лет десяти, с задорными щёчками и не по возрасту высоким лбом. Джинсовый комбинезон на помочах и джинсовые носки. Туфли тоже джинсовые. Бог напрягся. Девчонка чмокнула дверцей и уверенно прошла в калитку. С размаху взбежала на крыльцо и села рядом с Богом. Блаженно сощурилась в солнечных лучах. Сказала с потягушкой и позёвывая:

— Хочу всегда солнышко!.. А, отец?..

Бог покосился на дочь с тревогой. Пыхнул ароматным дымком. Девчонка беззаботно рассмеялась:

— Видела странную старуху. Продавала тухлые яйца. И видела ещё более странных людей, что покупали у старухи эту тухлятину… — она недоуменно нахмурилась. Глянула в сторону златоглавого города: — А может, это я странная и не понимаю?.. А, отец? – размыслила девочка, поворачиваясь к родителю.

— Ты родилась от Света и Тьмы. А твоей крёстной выступила Свобода… — невпопад ответил Бог. Отложил тлеющую трубку, встал и обронил: — Иди за мной, — зашёл в дом.

…Бог уверенно шагал среди библиотечных стеллажей, дочь – следом. Библиотека была прилично большой, внешне напоминала публичную. Бог остановился рядом с единственным шкафом без книг, зато на полке лежала связка ключей. Бог основательно взялся за лакированное дерево.

— Помоги, дочь, — попросил негромко.

Девчонка сильными жилистыми ручками ухватилась за шкаф с другой стороны, вдвоём они стали отодвигать шкаф от стены.

За шкафом глазам открылась дверь: железная, покрытая облупившейся краской, с мощными запорами и «кормушкой». Такие двери бывают в тюрьмах. Бог подхватил с полки ключи, пощелкал запорами. Девчонка недоумённо моргала.

Дверь со скрипом отворилась. Тюремные двери скрипят всегда и всюду, на всех континентах! Пахнуло сыростью. Бог повёл бровью:

— Зайди туда, дочь.

Девочка осторожно заглянула внутрь. Её глазам предстала клетушка два на три метра, стены выложены камнем, дощатый стол для еды, ведро для туалета, грубая скамья для спанья. Слабенький солнечный свет проникал сквозь маленькое решётчатое окошко под высоким потолком. Обычная тюремная камера! Дочь отшатнулась и затравленно глянула на отца. Тот произнес меланхолично:

— Иди.

Девчонка… сощурилась и… задрожала! А потом… задымилась, кожа налилась красно-жёлтым цветом, глаза затлели, а губы превратились в шевелящиеся угли. Она пронзительно и нечленораздельно вскрикнула. И… тяжело побежала прочь.

Бог мотнул головой. Дунул ветерок, потом ещё один. Под порывом ветра от девочки отлетел сноп искр. Она… сделала ещё скачок вперед. А потом… ветер дунул с такой силой, что девчушка содрогнулась и встала, упираясь против ветра. Искры от неё отлетали здоровенными кусками. Один из этих кусков отлетел вместе с правым ухом, другой… вместе с рукой… третий подхватил всю голову. Искры точно влетали в камеру. Через минуту от девочки не осталось ничего, она по кусочкам была откинут в каменное узилище!

Бог напряженно наблюдал за трансформациями, на лице была заметна обреченность. Ветер стих. Девчонка находилась внутри – в своём обычном виде. Стояла посреди камеры и исподлобья смотрела на отца. Взор отражал тоску смертную.

В синих глазах Бога плавала строгая Доброта. Он последний раз взглянул на девочку. Сказал мягко:

— Ты слишком зачастила в златоглавый город, дьявол… — захлопнул дверь и запер.

Бог почти физически услышал тяжкий детский стон. Болезненно поморщился и пошёл прочь. Очутившись на высоком крыльце, подхватил трубку и раскурил. Попыхтел. Солнышко спряталось за тучку. А от соседской избы послышался натужный крик Василисы:

— Мамочки, рожаю!

Баба Яга разогнулась от овина и истово перекрестилась:

— Дай Бог…

Никто пока не знал, почему всё это случилось, но это случилось.