Авантюристка

Пролог

1895 г.
г. Ставрополь




Ранним утром, когда безоблачное небо на востоке окрасилось нежным румянцем зари, обещая дивный солнечный день в преддверии лета, на заднее крыльцо дома, принадлежащего купцу Коршунову, вышла дородная баба лет сорока. Авдотья потянулась, шумно вздохнула и застыла с блаженной улыбкой на лице, любуясь кипельно-белым кружевом цветущего у ограды чубушника.

Рыжая пушистая кошка, любимица купчихи по кличке Лиска, прыгнула на крыльцо. Не ожидавшая ничего подобного Авдотья торопливо перекрестилась.

- Тьфу ты! - пробормотала женщина, склонившись к трущемуся о ноги животному. – Напугала, окаянная.

Приласкав кошку, Авдотья, переваливаясь с боку на бок, торопливо засеменила к сараю за дровами. Выбирая поленца потоньше да посуше, дабы растопить самовар, повариха сноровисто складывала их в льняной передник, когда до её слуха донеслись тихие звуки, походившие на мяуканье котёнка.

- Неужто окотилась? - обернулась Авдотья, подозрительно глянув на крыльцо, где безмятежно намывалась рыжая Лиска.

Покачав головой, повариха высыпала из передника собранные поленца и направилась к тому месту, где, как ей показалось, должны были быть котята.

Каково же было её изумление, когда вместо котят её взгляду предстала корзина, в которой хныкал младенец, завёрнутый в одеяльце на вате. Тут же лежал небольшой узелок.

- Матерь Божья! – перекрестилась Авдотья, подхватила корзину и поспешно, сколь позволял её немалый вес, зашагала к дому.

В кухне уже хлопотала Анфиска, складывая на поднос чашки, блюдца, и прочую посуду для чаепития.

- Ну, и где тебя черти носят? – недовольно бросила горничная, не поворачивая головы, по тяжёлой поступи безошибочно угадав появление кухарки. – Алевтина Георгиевна уж проснулись. Велели чаю на террасе накрывать.

- Ох, Анфиса, - поставила корзину на стол Авдотья.

Не успела повариха продолжить, как дитятко вновь подало голос.

Анфиса едва не выронила из рук тяжёлый поднос и поспешила водрузить его обратно на стол.

- Вышла я щепы набрать для самовара, а там вот… - кивнула на корзину повариха. – Вот так в сарае и стояла за поленницей.

Горничная заглянула в корзину и всплеснула руками:

- Это ж как же… и собаки не лаяли… да чьих же это младенчик-то будет?

На глаза Анфисе попался лежащий в корзине узелок, который она тотчас развязала. Три белых детских рубашечки, серебряный крестик филигранной ювелирной работы на шёлковом гайтане да записка, вот и всё добро, что в нём оказалось. Поскольку ни горничная, ни повариха грамоте не уразумели, сообща было решено передать находку в руки хозяйки дома, потому как хозяин только два дня тому назад отбыл из Ставрополя в Пятигорск по своим торговым делам.

Алевтина Георгиевна, увидав младенца, и думать позабыла о припозднившемся завтраке. В записке, что обнаружила прислуга, оказалась только одна строка: "Милостивый государь, прими младенца. Звать Елена". Первое, что пришло в голову Алевтине Георгиевне, что прижил её супруг Яков Иванович ребёночка на стороне, потому к ним в дом и подкинули.

Однако же младенец требовал к себе внимания и с каждой минутой кричал всё громче и громче. Отложив записку, купчиха распеленала ребёнка.

- Да она же мокрая, - взяла девочку на руки Алевтина Георгиевна.

- И голодная, поди, - добавила Анфиса, с любопытством взирая на подкидыша.

- Я молока согрею, - поспешила на кухню Авдотья.

На вид девочке было не более полугода. Завёрнутая в тёплый капот хозяйки дома, малышка согрелась и принялась посасывать палец, взирая на склонившуюся к ней женщину большими карими глазами. На мягких пухлых щёчках виднелись две крошечные ямочки, чёрные как смоль волосы завивались в кольца, образуя на голове кудрявую шапку.

- Ну, что цыганёнок, - пробормотала Алевтина Георгиевна, прижимая к себе хрупкое тельце.

- А может, и вправду цыгане подкинули? – тотчас ухватилась за эту мысль Анфиса.

- Да откуда у нас цыгане? – покачала головой купчиха. – Уж почитай года два как их в наших краях не видно. Да и не бросают они детей своих.

Вскоре вернулась Авдотья. Малышку накормили, и, насытившись, она уснула. Три женщины собрались в спальне у купчихи и, то и дело, поглядывая на спящего в хозяйской постели ребёнка принялись в полголоса гадать о том, кто же всё-таки мать подкидыша. Обсуждая происшедшее, стали перебирать, чей же это может быть младенец, и пришли к выводу, что в своём окружении никого из вдов или девиц в тягости не замечали.

У Алевтины Георгиевны голова шла кругом от различных предположений, но более всего склонялась она к тому, что кто-то неведомый, зная об их с мужем бездетности, подкинул им дитя, предполагая, что они не откажутся удочерить девочку. После долгих разговоров решено было оставить ребёнка в доме до приезда хозяина.

Соседнюю с хозяйской спальней комнату, служившую бельевой, спешно передели в детскую. На чердаке нашлась детская люлька, видимо, когда-то служившая прежнему поколению Коршуновых. Дворник Ванька люльку отмыл и очистил, и для пущей красоты покрыл лаком. Анфиса, да и сама Алевтина Георгиевна немало вечеров провели за шитьём одёжки для подкидыша. Ленты, кружева, дорогие ткани, ничего не пожалела купчиха, извлекая из сундуков добро, что за ней давали в приданое.

За два месяца, что Яков Иванович отсутствовал дома, Алевтина Георгиевна успела привязаться к найдёнышу и уже иначе, чем «моя Алёнка» малышку не величала. Однако ж зная крутой нрав своего супруга, писать ему о том, что случилось в его отсутствие, не стала, надеясь по возвращению из поездки уговорить мужа оставить девочку.

Коршунов вернулся домой в самой середине лета. Результатами поездки был он чрезвычайно доволен и настроен весьма благодушно, чем Алевтина Георгиевна и воспользовалась. Спрятав Алёнку от греха подальше в комнате у горничной, купчиха за послеобеденным чаепитием завела разговор издалека. Мол, прожили мы с тобой Яша в любви и согласии целый десяток лет, а детей Господь нам так и не дал. Яков Иванович согласно кивал, но никак не мог уразуметь, к чему его супруга клонит. Алевтина Георгиевна ещё посокрушалось по данному поводу, а после приступила к самому главному в своём рассказе. Осторожно подбирая слова, поведала она Коршунову историю о том, как нашла Авдотья в дровяном сарае младенца, при котором был узелок с тремя детскими рубашками да запиской.

Яков Иванович был утомлён сытным обедом да разморён полуденной летней жарой, но жену выслушал со всем вниманием и ни разу не перебил, а когда она умолкла, взирая на него с немою мольбою в прекрасных голубых глазах, заговорил:

- Из всего, что ты мне тут, Алечка, наговорила, понял я лишь то, что младенца ты желаешь при себе оставить.

- Всё так, Яков Иванович. Сам посуди, что это, как не знак свыше? Да и дело это Богоугодное, - тотчас оживилась Алевтина Георгиевна. – Вон и отец Иоанн мне тоже самое сказал.

- А ты, смотрю, я уже и к батюшке сходила за советом, - недовольно обронил Коршунов, тяжело поднимая из кресла своё грузное тело.

Яков Иванович прошёлся по маленькой уютной гостиной, напоминая медведя невесть каким образом попавшего в кукольный домик. Остановившись у камина, что ему совсем не нравился, но который так желала иметь у себя в гостиной Алевтина Георгиевна, он потрогал кончиками пальцев многочисленные фарфоровые безделушки, выставленные на каминной полке, поморщился и вновь повернулся к супруге:

- Видишь ли, Алечка, - вздохнул он. – Это ж такая волокита, это ж столько бумаг надобно собрать, дабы подкидыша себе оставить. Это ж человек, не может же она без метрики расти, как трава придорожная.

- Яша, но ты ведь у меня такой умный, - подольстилась к супругу купчиха. – Придумай же, как всё сделать без проволочек.

Яков Иванович вновь тяжело вздохнул. Сам он давно смирился с тем, что детей у них нет, и вряд ли уже появятся, на судьбу не сетовал, жену свою любил и не пенял ей на неспособность зачать и выносить дитя. Бывало, и сам думал о том, чтобы взять сироту на воспитание, но посчитал, что Алечка оскорбится таким предложением, потому молчал. А вот нынче, когда она сама о том заговорила, засомневался вдруг. Ну, кто его знает, чей это ребёнок? Может родители его пьяницы горькие или того хуже, разбойники какие? Вдруг дурная кровь?

- Ну, а взглянуть я могу на Алёнушку твою? – полюбопытствовал он.

- Нашу Алёнушку, Яша. Нашу, - поправила его Алевтина Георгиевна и поспешила за младенцем в комнату к Анфиске.

Внушительного мужчины с русой окладистой бородой Алёнка испугалась, скуксилась и заплакала, спрятав личико на плече Алевтины Георгиевны. Глядя на то, как пухлые детские ручонки обхватили шею его супруги, Яков Иванович смягчился. Дрогнуло сердце в груди, тронули его детские слёзы.

- Будь, по-твоему, Алечка, - улыбнулся в бороду Коршунов. - Назавтра в управу поеду, узнаю, чего делать-то надобно.

Слово своё Коршунов сдержал. Ох, и намаялся он с бумажною волокитою, что сопутствовала делу об удочерении неизвестного младенца. Из управы направили его в Приказ общественного призрения, где девочку по документам приняли в детское отделение, оставив на попечении семьи Коршуновых.

В Ставропольском городском полицейском управлении было заведено дело о подкинутом младенце, и помощник пристава с особым рвением взялся за расследование. Поскольку на младенце был обнаружен крестик, в Кавказскую духовную консисторию направили письмо с просьбой навести справки по метрическим книгам городских церквей о крещении незаконнорожденной девочки, наречённой Еленой. Из консистории пришёл ответ, что в указанный период метрических записей о крещении незаконорожденных младенцев женского полу с таким именем не обнаружено. Расследование зашло в тупик и за сим было прекращено.

Только спустя год супруги Коршуновы получили документы об удочерении найдёныша. К тому времени уже всё их окружение знало историю о подкидыше, и, поразмыслив, Яков Иванович и Алевтина Георгиевна решили перебраться на новое место жительство, дабы не нашлось доброходов, желающих открыть Алёнке обстоятельства её появления в купеческой семье.

Новым местом жительства был избран Пятигорск. В этом городе у Якова Ивановича имелись довольно обширные деловые связи, а потому переезд и устройство на новом месте почти не вызвали затруднений. Своё доходное дело в Ставрополе Коршунов продал давнишнему другу и конкуренту купцу Замятину, давшему хорошую цену и за несколько торговых лавок, что держал Яков Иванович, и за дом, который семья Коршуновых оставляла навсегда. Занимаясь переездом из Ставрополя, Коршунов несколько раз бывал в Пятигорске, где по сходной цене приобрёл двухэтажный каменный особняк с небольшим и весьма запущенным парком, ранее принадлежавший обедневшей дворянской семье Лесковых.

Большая часть средств, оставшаяся после покупки имения, пошла на расширение торгового предприятия Якова Ивановича. До того в Пятигорске он держал небольшую скобяную лавчонку с одним приказчиком, торговавшую различными мелочами, необходимыми в любом хозяйстве. Устроившись на новом месте, Коршунов выкупил ещё несколько помещений, нанял работников, и торговля у него пошла довольно бойко. Полученного дохода вполне хватало на то, дабы постепенно увеличивать оборот изначально вложенного капитала и жить вполне пристойно.

Яков Иванович с азартом взялся восстанавливать обветшавшее дворянское гнездо в былом его великолепии. К приезду семьи и прислуги, последовавшей за хозяевами, особняк полностью отремонтировали, оставалось привести в порядок парк, что Коршунов посчитал нужным оставить на усмотрение супруги, полагая, что подобная забота её развлечёт и доставит удовольствие.

И он оказался совершенно прав. Алевтина Георгиевна была очарована старинной усадьбой и особенно парком, где вековые липы, окаймлявшие небольшой пруд, соседствовали с разросшимися кустами чубушника, по весне наполнявшими воздух дивным тонким ароматом. В парке имелся мраморный портик у небольшого фонтана. К сожалению, прежние хозяева не больно-то стремились сохранить то, что имели, и изящное строение в стиле ампир оказалось наполовину разрушенным, а фонтан, забитый опавшей листвой и грязью, давно не работал.

Стараниями нанятого садовника этот уголок парка удалось превратить в прекрасное место для отдыха. Изуродованный временем и варварским отношением портик к следующему лету увивали тёмно-зелёные лианы быстро растущего плюща, фонтан очистили, и он вновь услаждал слух новой хозяйки тихим мелодичным журчанием. Это место стало самым любимым у Алевтины Георгиевны. Здесь она могла подолгу сиживать на деревянной скамейке с изогнутой удобной спинкой и наблюдать за Алёнушкой, которой тоже полюбились долгие прогулки в парке.

Алёнушка росла крепким, здоровым и на редкость смышлёным ребёнком. К четырём годам она стала очаровательной непоседой, стремившейся всюду засунуть свой маленький носик. Жажда к познанию нового в ней была столь велика, что супруги Коршуновы решили нанять гувернантку, дабы направить сию неуёмную жизненную энергию в полезное русло.

Училась Алёна старательно и во многом преуспела. Поразительной оказалась её способность к языкам. Mademoiselle Беляева, нанятая к ней в гувернантки не могла нарадоваться успехам своей воспитанницы. К десяти годам девочка бегло говорила на французском, превосходно считала и писала почти без ошибок. Прекрасное воспитание, данное на деньги родителя, однако не мешало оставаться Алёнке непоседой и сорвиголовой.

Иногда Алёнке удавалось ускользнуть от бдительного ока своей гувернантки, и она с упоением пускалась в опасные приключения. Девочка довольно хорошо изучила окрестности и завела себе друзей из числа местных сорванцов. Сообща, компания, состоявшая в основном из детей работников, занятых у Коршунова и самой Алёнки частенько устраивали довольно рискованные авантюры, такие, как строительство плота и испытание его в водах местного пруда. Благо затея сия закончилась вполне благополучно: обошлось порванным и намокшим платьем, а также строгим внушением от Якова Ивановича. Смирения юной барышни хватило ненадолго, и вскоре она нашла себе новый объект для изучения.

Неподалёку от Пятигорска, в двух верстах от дома Коршуновых располагалась роскошная усадьба, некогда принадлежавшая князьям Самбуровым. Нынешними хозяевами имения были Белозерские, коим оно досталось в наследство после трагического случая, унёсшего жизни всей княжеской семьи. Белозерские жили уединённо, званых вечеров и раутов не устраивали, в местном обществе появлялись нечасто и оттого вызывали немалое любопытство у соседей.

Десять лет уж минуло с трагической ночи, когда в имении случился пожар, полностью уничтоживший маленький деревянной флигель, куда перебрались прежние хозяева на время ремонта большого дома, а слухи и по сей день ходили самые невероятные. Многие не понимали, как случилось так, что во время пожара никто не смог выбраться из горящего здания. Погиб сам князь, его супруга, двое малолетних детей и несколько дворовых из домашней прислуги. Поговаривали о поджоге, но доказательств тому не нашли.

Но Алёнку влекло в усадьбу нечто иное. Наслушавшись россказней Анфисы, что иногда на месте сгоревшего флигеля в тот самый день, когда случился пожар, появляется призрак погибшей княгини, Алёнка вместе с сыном дворника Алёшкой решили непременно удостовериться, так ли это на самом деле.

В назначенный день, дождавшись, когда совсем стемнеет, Алёшка пробрался под окна покоев барышни и кинул в окошко маленький камешек, как и было условлено заранее.

Алёнка, переодетая в мальчишеское платье, выбралась из окна и бережно поддерживаемая своим приятелем, благополучно спустилась на землю. Поначалу дети не испытывали страха, но стоило ночью оказаться за оградой небольшой усадьбы, как всюду стали мерещиться опасности. Высоко держа фонарь над головой, Алексей первым ступил на узкую лесную тропинку, ведущую к бывшим владениям князей Самбуровых. Идти по лесу было до ужаса страшно, Алёнка то и дело прижималась к тёплому боку своего спутника, всякий раз зажмуриваясь, когда до её слуха доносилось то уханье совы, то хруст веток, то шелест листвы и травы, в разыгравшемся воображении походивший на шёпот всякой лесной нечисти.

Вскоре послышался отдалённый лай собак на псарне. Стало быть, усадьба была совсем близко. Перелезая через высокую ограду, ни Алёнка, ни Алёшка не на мгновение не задумались о том, что в усадебном парке должен быть сторож и, возможно, даже с собаками. Спускаясь с внутренней стороны ограды, девочка больно оцарапала ладошку о кирпичную кладку. Насилу удержав слёзы, она лишь коротко шмыгнула носом и вытерла кровь с ладони о штаны и без того изрядно испачканные.

То место, где ранее находился сгоревший флигель, находилось в противоположном конце огромного парка и предстояло незамеченными пробраться через всю территорию усадьбы. Погасив фонарь, Алёшка взял за руку свою подружку и повёл её туда, где, по его мнению, должно было быть пепелище. Пробираться пришлось почти наощупь. В двух шагах тьма сгущалась такая, что хоть глаз выколи. У Алёнки тряслись колени, а вскоре и зубы начали выбивать барабанную дробь. Каждый шорох заставлял замирать на месте и прислушиваться к ночному парку.

- Лёшка, - тихо позвала своего спутника девочка. – Заблудились мы, кажется.

- Тихо, - шикнул на Алёнку двенадцатилетний парнишка, ещё крепче сжимая мокрую от страха ладошку. – Идёт кто-то.

Дети замерли, спрятавшись за белеющей во мраке мраморной статуей. Мимо, громко стуча колотушкой прошаркал сторож, освещая себе путь керосиновым фонарём.

- Боязно, - тихо пискнула Алёнка, вжимаясь в холодный мрамор постамента.

Вскоре шаги сторожа стихли, и пятно света от фонаря уже с трудом можно было различить сквозь скрытую во тьме зелень.

- Лёшка, давай вернёмся, - тихо прошептала девочка, дёргая парнишку за рукав кафтана.

- Экая вы трусиха, барышня, - усмехнулся парнишка. – Говорят, княгиня только в этот день приходит на пепелище. Это же потом ещё целый год ждать придётся, - торопливо зашептал он.

- Я не трусиха, - топнула ногой Алёнка. – Ну, а коли сторож вернётся, коли поймают, что тогда?

- Выкрутимся, - уверенно заявил Лёшка и потянул свою подружку за собой.

Пока дети добирались до места, набежавшие было с вечера тучи, рассеялись, и огромная луна воцарилась на небосводе, заливая всё вокруг мертвенно-бледным светом. Идти стало значительно легче. На месте сгоревшего флигеля нынче была обыкновенная поляна, но траву на ней, в отличие от остального парка, никто не косил. Высокая, почти в пояс, она легко колыхалась на ночном ветру, словно какое-то дивное серебристое море.

- Туточки это, - прошептал Алёшка, плюхаясь прямо на траву. – Ждать теперь надобно.

Алёнка вздохнула и тоже опустилась на землю, пождав под себя ноги. Высоко над головами шумел ветер в кронах вековых лип, в траве неумолчно трещали сверчки, серебристой рябью подёрнулся пруд перед огромным трёхэтажным домом. Дивная летняя ночь словно бы убаюкивала двух детей, тайком пробравшихся в чужую усадьбу.

Алёшка растянулся на животе и таращился на поляну, опасаясь пропустить появление призрака, а Алёнка, свернувшись калачиком, задремала. Пробудилась девочка от озноба, сотрясавшего всё тело. Поутру выпала обильная роса, промочившая одежду, а прохладный ветерок довершил дело. Зябко поёжившись и обняв себя за хрупкие плечики, Алёнка ногой толкнула спящего Алексея:

- Лёшка, чего теперь-то? Проспали мы княгиню.

Открыв глаза, мальчишка несколько раз недоумённо моргнул, приходя в себя.

- Ох, и влетит нам, - почесал в затылке Алёшка. – Выбираться надобно, барышня.

Поднявшись на ноги, Алёнка изумлённо вздохнула, зачарованно уставившись на вызолоченный восходящим солнцем огромный особняк и подёрнутый лёгкой рябью пруд. Дом походил на сказочный дворец, зависший над хрустальной поверхностью гигантского зеркала водоёма. Чувство восторженного удивления распирало грудь.

- Боже! Как же хорошо тут. Как красиво, - прошептала она, приложив ладони к бешено бьющемуся сердечку. – Хотела бы я жить здесь.

Алёшка поднялся следом и остановился рядом с девочкой.

- Красиво-то красиво, барышня. Да текать нам надобно, пока не поймали, - взял он её за руку.

Увлекая хозяйскую дочку за собой, Алексей помчался к ограде, стараясь избегать открытых участков парка. Дети вполне благополучно добрались до высокого кирпичного забора. Подсадив девочку, Алексей и сам уже собирался взобраться вверх, как кто-то ухватил его за сапог.

- Попался, воришка!

Алёнка, сидя верхом на стене, тихо вскрикнула, прикрыв рот ладошкой. Алёшка дёрнул ногой, и сапог остался в руках у сторожа. С минуту мальчишка и здоровый усатый мужик смотрели друг на друга. Бросив сапог на землю, сторож ухватил парнишку за босую ногу и потянул на себя:

- Врёшь! Не уйдёшь! – прошипел он, стягивая мальца на землю с высокой стены.

- Прыгай! Беги! – повернулся Алексей к девочке.

- Нет! – отчаянно замотала головой Алёнка. – Руку, руку мне дай, - протянула она ладошку своему приятелю.

Борьба была недолгой, слишком неравными оказались силы. Сторожу всё же удалось стянуть мальчишку со стены и, выкрутив ему за спину руки, он со злорадной улыбкой уставился на девочку.

- Ну, что, пострел, сам спустишься, али мне подмогу звать? – обратился он к ней, принимая её за мальчишку.

Шмыгнув носом и натянув поглубже картуз, Алёнка осторожно спустилась со стены. Сердце от страха колотилось где-то в горле. В голове царил хаос, и ни одной спасительной мысли не приходило на ум. Вытерев нос рукавом, как это обыкновенно делали дети дворовых, Алёнка жалобно захныкала, надеясь разжалобить сторожа:

- Дяденька, отпустите нас. Мы ничего не брали.

- А это мы поглядим, - схватил её за шкирку мужик и потащил своих пленников к барскому дому. – Пущай барыня с вами разбираются, - подталкивая сопротивляющегося Алексея тычками в спину, добавил он.

Поскольку утро было довольно раннее, и хозяйка усадьбы ещё изволила почивать, сторож решил запереть своих пленников в сарае, где хранилась хозяйственная утварь. По дороге к сараю, проходя через двор конюшни, мужик замешкался, склонившись в поклоне перед юношей лет восемнадцати в алом доломане Лейб-гвардии Гусарского полка Его величества, легко сбежавшим по ступеням заднего крыльца.

- Постой, Дементий, - остановился молодой человек, разглядывая странную процессию. – Это кто такие?

- Воришки, Сергей Кириллович. Нынче утром в парке поймал, - ещё раз поклонился мужик.

- А ну, пойдите сюда, - поманил барин сорванцов к себе пальцем. – Зачем в усадьбу залезли? – строго поинтересовался он.

Алёнка открыла было рот, но Алексей больно наступил ей на ногу и шагнул вперёд:

- Не серчайте, барин. Не брали мы у вас ничего. Сказали, что в вашем пруду рыбы золотые водятся. Мы только поглядеть хотели.

- Звать-то тебя как? – усмехнулся офицер.

- Алёшкою, - потупил взгляд мальчик.

- А приятеля твоего? – перевёл он взгляд на щуплую фигурку позади рослого светловолосого парнишки.

- Алё… - хотела было назваться девочка, но тотчас спохватилась и поправилась, - Алексашкою, ваша милость, - подражая простому говору, тихо отозвалась она.

- Александр? – уточнил офицер.

Алёнка судорожно закивала, отчего картуз, скрывавший две довольно толстые косы, едва не свалился на землю.

- Ну, что же, рыбы золотые в пруду имеются, - улыбнулся молодой человек, вспомнив о причуде своего батюшки, пожелавшего в усадебном пруду развести золотых карпов, - но тайком пробираться в чужие владения – не хорошо, - покачал он головой. – Отпусти ты их, Дементий, - повернулся он к застывшему с раскрытым ртом сторожу.

- Да, как же отпустить, барин?! Выпороть обоих, дабы другим неповадно было.

Услышав про порку, Алёнка едва не застонала в голос: «Только не это, только не это!» - мысленно умоляла она. Мало того, что раскроется её принадлежность к женскому полу, так ещё и от маменьки с папенькой ничего утаить не получится.

- Отпусти, я сказал, - нахмурился офицер.

- Как прикажете, барин, - насупился сторож и повёл детей к усадебным воротам.

Уходя с заднего двора, Алёнка несколько раз оглянулась, пытаясь ещё раз увидеть того, кому они с Алёшкой оказались обязаны своим освобождением.