Авис

Авис

                Авис не сомневался в том, что может изменить мир. Как у красавицы не возникает сомнения в своей красоте, как у жреца – в своей избранности, так и у него было бесконечное твердое убеждение и непоколебимость.

                Только у Ависа не было, если честно, ни одного основания к такому убеждению, к такой твердой и светлой вере в собственную исключительность.

                Его происхождение было недостаточно высоким, чтобы позволить ему иметь положение в обществе, связи при дворе или, на худой конец, капитал. Но не было оно и достаточно низким, чтобы всему назло и вопреки всем насмешкам, стремиться чего-то добиться. Просто – обыкновенная захудалая лавка стала его домом. Даже городская, что было особенно обидно, обычные покупатели, строгие разговоры и большие книги расхода-дохода и всякого учета.

                У Ависа не было усидчивости и трудолюбия, которые позволили бы ему, не покладая рук, заниматься каким-то делом долго, что, как известно, все равно дает какие-нибудь результаты, пусть и не высшие, но все-таки – по вознаграждению. Ему не хватало упорства, и он был вполне себе ленив.

                Также у него не было крепкого и изворотливого ума, который годился бы на что-то большее, чем на мелкие бытовые хитрости. Осваивать что-то трудное ему не хватило бы сообразительности, да и не было возможности. Он и читать-то научился с опозданием…

                И то, благодаря усилиям старшей сестры – Розали.

                Кстати, и семья у Ависа была насквозь обыкновенная. Мать и отец – замученные работой лавочники, чахлые, в вечных болезнях и хвори, но стоящие на ногах, так как без этого им не удалось бы прокормить своих детей. И дети: старший брат – Генрик – человек с хмурым лицом, без тени улыбки, держащий себя в лавке на правах почти что хозяина, сестра – Розали – девушка добрая и добродетельная и Авис, который сам о себе заключил, что он одаренный и особенный, но вот не мог никому объяснить, чем одарен и чем особенен, а потому только загадочно отмалчивался, решив для себя, что все эти обычные люди все равно не поймут его гениальности.

                Авис не был также обладателем большой силы, гибкости или еще чего-нибудь выдающегося, что сделало бы его хорошим воином и, может быть, даже рыцарем.

                У него не было даже красоты…обыкновенная милота черт, конечно, присутствовала, но их выдала ему юность и, всякий наметанный глаз ясно видел, что с течением лет она потребует эту милоту обратно, оставив обыкновенное усталое и сероватое лицо.

                Словом… ничего выдающегося!

                Как назло, словно сговорились все боги разом, в семье у Ависа все было хорошо. Выживали, конечно, тяжело, но дружно. Никто его не принуждал к труду или к нелюбимому занятию уж очень слишком. А если и было, какое принуждение, Авис спихивал все это на Розали, которая, как известно, была девушкой весьма доброй и верила в то, что брат – исключительный человек.

                Не было у родителей Ависа врагов – кругом жили такие же лавочники, что пытались выживать и готовы были помочь в беде.

                Не было никаких ссор и древней вражды, которую мог бы решить Авис…другими словами, все было против его исключительности, что крайне бесило юношу.

***

                Когда умерли родители, во главе лавчонки стал Генрик. Розали примкнула к брату и стала работать еще усерднее – времена изменились, теперь в королевстве не хватало денег еще больше, чем прежде. Да и ничего не хватало, если честно.

                А Авису дело бы тоже нашлось, но он замахал руками на брата и завопил:

-Меня? Да на кухню? Ты с ума сошел! Я – мыслю значительной широтой, в моем уме разгораются конфликты между вопросами человечества, а ты…картошку чистить?!

-А очистка картошки помогает философской мысли, - не сдался Генрик, который, в отличие от отца, матери и сестры, которые всегда покорялись Авису и надеялись на его исключительность, которая не была ничем доказана, терпеть такого не собирался.

                Но оказалось, что Авис не умеет ничего. носить воду ему было тяжело:

-Руки потом и строки вывести не могут!

                Торговать тоже:

-Этот шум, как они все болтливы!

                Чистить овощи:

-Я прожигаю свою жизнь!

                И даже перебирать их:

-Запах гнилья сводит меня с ума!

                Что уж говорить о том, чтобы мыть посуду, стирать белье или, хотя бы, подавать тарелки:

-Это женская обязанность!

                Генрик не выдержал. Он вообще был человеком достаточно терпеливым, но даже его терпению пришел конец:

-От тебя пользы меньше, чем от брошенной в угол тряпки! Или ты начинаешь работать, или ищи, где харчеваться! Тот, кто не работает, не ест за мой счет!

-Твой? – возмутился Авис.

-Прекратите! – Розали метнулась  к ним, весь мир рушился. Дружная семья перестала быть дружной.

                Но прекратить не удалось. Ее оттащили в сторону и дело кончилось слезами, криками и грозно захлопнувшейся дверью. Долетели уже с улицы и прощальные слова Ависа:

-Когда я стану великим, я и думать не стану о семье! Вы умерли для меня!

***

                Авис, кипевший негодованием, начал крутиться по улицам и попал понемногу в круг мятежных поэтов-памфлетистов. Весь их мятеж заканчивался тем, что они писали оскорбительные вирши и периодами попадали в тюрьму. Попасть в тюрьму было равносильно признанию таланта и поэта, попавшего или освобожденного – превозносили, кормили по дворам и всячески хвалили.

                В голове Ависа как щелкнуло: вот оно!

                Он сочинил старательно памфлет и стал ждать, когда его талант справедливо признают и арестуют.

                Но Король, который самостоятельно прочитывал каждое утро бродившие по городу памфлеты, чтобы отслеживать состояние народа, так как считал, что в устах поэта и живет народная мысль, прочтя, наконец, памфлет Ависа, хохотал до слез и даже принес его на заседание к своим министрам.