Авторитетный опекун. Присвоение строптивой

Пролог

Вздрагиваю, когда за спиной глухо захлопывается дверь, и так и стою у порога сжавшись, пока не различаю, наконец, силуэт у окна. Сердце ёкает, в крови мгновенно вскипает ненавистный яд радости. Радости от встречи с этим проклятым… опекуном.

Словно не я ещё вчера бежала от него без оглядки! В ночь, в дождь, грязь и неизвестность, готовая терпеть любые трудности — лишь бы никогда больше его не видеть!

Но вот вижу — пойманная и доставленная обратно в его клетку… и в груди предательски теплеет.

Силуэт — этот огромный рост, широкие плечи и грозная волевая стать, не двигается. Я даже не могу понять, смотрит ли Глеб в окно, или на меня, но, судя по позе, его руки небрежно сунуты в карманы брюк. И едва я успеваю подумать об этом, как память предательски подсовывает воспоминания об их горячей тяжести на моём теле, о порочных прикосновениях там, где…

Сглатываю. Нет, я не должна так реагировать на него. Это неправильно. Противоестественно!

— Нагулялась? — Его голос спокойный, но такой холодный, что мне становится не по себе.

— Я… — Понимаю, что надо обязательно что-то ответить, но что?

«Так рада тебя видеть!» — вертится на языке постыдная правда, но я не могу. Это не просто унизительно, но ещё и смешно. Наивные слова глупой девчонки. Очередной влюблённой дурочки, которым он давно потерял счёт. И сколько их, таких, ещё будет — и после, и даже параллельно мне?

— Я давал тебе время, Лина? — Силуэт ведёт плечами, локти резко поднимаются, расходясь в стороны, и я вздрагиваю от лёгкого звяканья пряжки ремня. — Давал. И время, и свободу, которой мало кто в твоём положении может похвастать. Но вместо благодарности ты выставила меня идиотом. Неужели это и был твой выбор? — Едва слышно «вжикает», расстёгиваясь, замок его ширинки, и я невольно пячусь. — Очень глупо. Но так тому и быть. И отныне всё будет по-другому, так, как я скажу. — Тяжёлая пауза, от которой мне становится трудно дышать. — Иди сюда, Лина. Живо!

— Глеб… — Пятиться больше некуда, и я загнанно вжимаюсь спиной в дверь. — Глеб, послушай…

Он зло рыкает на моё неповиновение и в тут же секунду оказывается рядом. Его ручища сгребает мои волосы на затылке, заставляя со всхлипом запрокинуть голову.

— Я знаю, где ты была, Лина, и хорошо представляю, чем там занималась, — рычит он мне в лицо. Отсвет уличного фонаря выхватывает из темноты его черты, и я каменею от того, сколько в них ярости. — Но знаешь, о чём жалею? Только о том, что не избавился от тебя в самом начале, когда ты ещё была целкой и стоила на порядок дороже. А теперь цена тебе — как обычной шлюхе, так что не обессудь…

Швыряет меня животом на свой огромный рабочий стол. Летят на пол пресс-папье и бумаги. Мужские ладони, те самые — тяжёлые и жаркие, снова на мне… но они больше не ласковые. Злые. Грубые. Задирают юбку, безжалостно рвут бельё…

А я всё ещё не верю. Нет, он не станет. Ведь это ОН, и он, конечно, далеко не ангел… Но и НЕ ТАКОЙ!

А внизу, в холле, гости. Там музыка, фуршет, Мариэль блистает идеальной улыбкой, Сигма наверняка травит анекдоты, может, даже, подъехал Абрек, а Галина конечно же испекла мне обещанный именинный торт…

Неловко разворачиваюсь, как раз в тот момент, когда оголённого бедра касается твёрдая мужская плоть. Судорожно цепляюсь за ворот его рубашки.

— Глеб, нет! Не надо, Глеб…

Замираем лицом к лицу, сплетясь дыханием и взглядами, и на мгновенье кажется вдруг — сейчас он меня поцелует. И всё сразу же вернётся к началу, но теперь я смогу сделать правильный выбор…

— Поздно, Лина! — глухо рычит Глеб. — Уже поздно!

Грубо дёргает меня на край стола, вклиниваясь бёдрами между коленей. Платье трещит в его железных кулаках, обнажая грудь… И я всё-таки делаю это. То, что уже поздно, что уже точно не поможет, но чего давно и постыдно хочу — так же сильно, как и боюсь: неумело прижимаюсь поцелуем к яростно сжатым губам Глеба…