Азъ есмь путь

текст полностью

Галина Грушина

Азъ есмь путь

Повесть 1.

Акробатка Селена, девушка мускулистая и гибкая как змея, пробралась в каморку атлета Евдокса, едва стемне­ло, и всю ночь хныкала на его могучей груди: Евдокса про­давали, а она оставалась при цирке. Молчаливый и рассеян­ный, атлет не утешал ее, и оттого она заплакала по-настоящему, обиженно поняв, что не дорога ему.

— Хватит, — наконец попросил он. — Куда я денусь? Но­вый хозяин тоже заставит выступать на арене.

Утешая так Селену, в глубине души он был встревожен: кто знает, в какие руки попадешь. Ему шел уже тридцатый год, выступлениям скоро конец, — чем тогда заняться? Не­сколько лет он надеялся, что, сняв золотые пенки с его по­бед, владелец отпустит на волю своего атлета, — но хозяин внезапно умер, а наследники решили продать всю городскую фамилию. Тревожили его также намерения Вестриция Спуринны: сенатор и богач, любитель цирка, тот вбил себе в голову, что Евдокс должен стать зверобоем -— намерение, вызывавшее негодование атлета. Что, если его купит Спуриина? Говорят, будто есть закон, запрещающий насиль­но отдавать слугу в гладиаторы, — но раба от хозяйского произвола не защитит и закон.

Вытянувшись во весь свой немалый рост и сцепив под головой бугристые от мускулов руки, Евдокс упорно глядел в тёмный потолок, рассеянно пропуская мимо ушей сетования Селены. Он никогда не врал, что любит ее. С тех пор как он потерял свободу и вся жизнь его пошла кувырком, он никого не любил.

В цирке никто не знал, что первые двадцать четыре года он прожил как свободный человек. Отец его, весьма состоятельный гражданин славной Антиохии, предоставлял единственному сыну полную волю, радуясь силе, ловкости, здоровью, пригожести своего наследники. Евдокс жил легко и беззаботно. Дочка богатого домовладельца уже была просватана за него, родители сговаривались о сроках, как вдруг все рухнуло в одночасье. Умер без завещания Менодор - знатный старик, покровитель отца. Евдокс часто негодовал, зачем родитель так пресмыкается перед ним, однако юнцу было велено не совать нос куда не следует. Сын Менодора, приняв наследство, зловредно обнародовал документы, и тут все узнали, что отец Евдокса был рабом Менодора, воспитанным в доме хозяина — как предполагали, старик прижил его с какой-то наложницей. Отец не перенес позора и вскоре скончался; дом и деньги забрал новый владелец. Евдокса он не захотел держать у себя и продал.

Поначалу юноша, не приученный ни к како­му труду, негодовал на отца, скрывшего от него прискорб­ную тайну . Лишившись звания свободного человека, превра­тившись в вещь, он жестоко страдал. Если бы не Тефтай и Марфа, смиренные его знакомцы, он бы погиб. Беглецы из Иудеи, они были поденщиками в доме его отца и, когда все друзья отвернулись от Евдокса, единственные ободряли злосчастного юношу, уча его терпению и стойкости, которым сами научились не сразу. Их рас­сказы об Учителе - чудесном пророке, полном любви и жалости к лю­дям, о дивных вечерах у Генисаретского озера дошли до его сердца. Когда на него надели ошейник и затолкали в вонючий трюм, чтобы доставить на родосский невольничий рынок, он довольно легко признал, что самый трудный подвиг, доступный человеку, — не отрубить голову Горгоне и даже не вычистить Авгиевы конюшни; величайший подвиг на све­те — смирение.

Невольничья судьба Евдокса сложилась весьма удачно: хозяин сдал мускулистого парня в цирк, и единственным властелином его сделалась многоликая людская толпа на трибунах. Властелин этот требовал зрелищ и то бранил, то возносил до небес своего атлета. Он жил, как все циркачи, жадно стремясь к победам на арене, тщеславно радуясь дос­тававшимся ему венкам, аплодисментам, подаркам и ничуть не тяготясь обществом грубых и ограниченных сотоварищей. Мягкий и отстраняющий взгляд , снисходительную ус­мешку, стремление к одиночеству, иногда появлявшиеся у него, окружавшие попросту не замечали.

Селена была не первой его сожительницей, но самой цеп­кой. Рабыня богатого еврея, пользуясь расположени­ем хозяина,она сумела накопить денег, собиралась откупиться и, кажется, всерьез мечтала выйти за Евдокса замуж, едва тот получит свободу. Напрасно он ей толковал, что дал зарок никогда не жениться: воля акробатки была еще крепче ее мускулатуры. Строптивость избранника не могла поме­шать её намерениям; мешали дурные времена. Когда Цезарь Тиберий, не терпевший зрелищ, умер и власть принял Гай, все циркачи радовались,. Однако новый Цезарь сразу же натворил ещё худших дел. Перессорить до драки зрителей,

убрать тент в зной назло им или вместо обещанной пышности вывести на арену полудохлых зверей и больных гладиаторов были самыми невинными его шуточками. Он мог погнать на арену зрителей, хлопавших не тому выступавшему. Один почтенный человек, ни с того ни с сего схваченный и брошенный зве­рям, кричал, что ни в чем не виноват; Гай вернул его, отсек ему язык и снова погнал на арену. В другой раз он велел сжечь посреди цирка не угодившего ему сочинителя ателлан. Гимнастов и борцов он не любил, предпочитая возниц и гладиаторов; возницы часто разбивались насмерть, гладиато­ров безжалостно добивали. Недавно у Гая умерла сестра, с которой, все знали, он со­жительствовал, и Цезарь предался скорби. Был установлен такой траур, что нельзя было даже смеяться на улице: про­винившихся тут же бросали в тюрьму. В цирке отменили все представления на неопределенный срок. Денег совсем не стало. Потому и торопились с продажей циркачей наследники, жадничая на прокорм рабов, пере­ставших приносить доход.

— Обещай, что не заведешь новой подружки, — сердито требовала Селена у милого. — А не то я сверну ей шею!

Но Евдокс уже храпел — может быть, нарочно.

2.

Наутро его продали. Несколько атлетов и гладиаторов, в том числе Евдокса, купил некто Никепор, пожилой, плотный, сурового вида мужчина с простонародным лицом. Одетые по-дурацки, в венках и с дощечками на груди, где значились их имена, возраст и свойства, они сидели кучно в загоне и мрачно разгля­дывали нового хозяина. Евдокс усмехался — собственно, это была не усмешка, а обычное выражение его лица: легкое дрожание губ и взгляд искоса, из-под лохматых бровей. Ог­лядев могучую фигуру атлета, его подвижное лицо — ведь лица других рабов были столь грубы, что звериные морды по сравнению с ними казались выразительней, — встретившись с глазами раба, очень светлыми и внимательными, новый владелец насторожённо подошел и прочел дощечку: «Грек Евдокс из Антиохии, 29 лет, атлет и кулачный борец, справа нет двух верхних зубов, шрамы на виске и левом плече, гра­мотный».