«азия». Молли Виейра

«азия». Молли Виейра

Треск! Грохот! Щелчок — и вдруг моё «я» почувствовало, как нечто внутри начинает дергаться, распрямляться, а затем снова сжиматься в темноте. Шум, сотрясающий каждую частицу, не дающий покоя. Звон. Взрыв. Дрожь. Бам! Я начинаю осознавать, что я не просто подвергаюсь этому, но и становлюсь частью этой какофонии. Она пронизывает меня, заставляет дрожать, сжиматься и расширяться.

Как долго это продолжалось? Время утратило всякий смысл. Я лежу, но это не просто лежание — я как бы растягиваюсь, заполняя пространство вокруг себя, медленно осознавая своё существование. Я не могу точно сказать, что я собой представляю, но начинаю ощущать, как то, что раньше было пустотой, начинает обретать форму. Каждый звук, каждое движение — это уже не просто раздражение или помеха. Это нечто большее. Я ощущаю, как звуки проникают в меня, сливаются с тем, что я начинаю воспринимать как своё «я».

Щелчок, грохот, треск — и вдруг что-то меняется. Среди этого хаоса, этого бурлящего гудения и взрывов, я начинаю ощущать нечто более чёткое, более определённое. Я... я начинаю что-то понимать. Мрак внезапно начинает проясняться, и я осознаю, что моё «я» — это не просто форма, набор вибраций и звуков, а нечто большее, чем вся эта бесконечная буря вокруг.

И вот оно... какое-то едва уловимое ощущение, которое приходит ко мне сквозь этот хаос. Я вдруг осознаю, что «я» не просто «что-то», а нечто конкретное, обладающее четкими границами. Я... женщина. Да. Это неожиданно, но совершенно ясно. Это не слово, не понятие. Это — ощущение, которое наполняет меня изнутри. Всё, что я чувствую, теперь ясно — я женщина.

Как бы странно это ни звучало, но именно с этим осознанием пришла гармония. И мир вокруг меня, этот гудящий и пульсирующий хаос, не казался теперь таким чуждым. Я стала частью его, и в этой тишине, среди оглушительных вспышек и пульсаций, приходит осознание — что было прежде? Где я была? Или... было ли это вообще? Что-то зыбкое, растущее внутри меня, как вопрос, начинает подниматься, как волна, готовая накрыть всё.

Прежде? Это слово не имеет смысла. Или имеет? Я не знаю. Нет — я не знаю. Это не воспоминание, не образ, а лишь ощущение пустоты. Мрак. Словно за моей памятью простирается нечто темное, откуда я пришла, но что именно, я не могу уловить. Где я была до этого? Почему это ощущение такое странное, как если бы я исчезла, растворилась в том, что было до моего пробуждения?

Ощущение неясности разрывает меня. Я слышала внутри себя не один, а целый хор — нет, не голосов, а ответов. Они были во мне, эти ответы, готовые, ожидающие своего часа. То были имена. Имена, которые я не могла объяснить, но которые были настолько близки мне, что я даже не сомневалась, что я носила их в себе давно, как часть своей сущности. И вместе с ними возникли образы — яркие, чёткие, каждый из которых казался отдельной жизнью, но всё же каким-то образом — моими жизнями.

Я видела её — Делия Йорк. Восьмилетняя девочка с огненно-злыми глазами, полными хитрости и отчуждённости. Она была из Нью-Йорка, и её взгляд был тяжёлым, как камень, уже несущий в себе груз боли и недовольства. В этих глазах скрывался целый мир страха — мир, в котором нет места для доброты, потому что она никогда не встречала её. Она всегда была настороже, всегда держала защиту наготове, как если бы знала, что мир вокруг неё никогда не был добрым и не собирался им стать. В её маленьком теле был такой же холод и расчёт, как у взрослого, потому что она уже поняла: в этом мире никто не защитит, и на помощь не стоит надеяться.

И я видела Молли Данлоп. Шестилетняя девочка из Бостона, полная невинности и удивления. Её глаза были открыты миру, и в них не было места для сомнений — лишь простое, искреннее восхищение всем, что окружало её. Она смеялась, как только могут смеяться дети, искренне и беззаботно, не зная, что мир уже готов её изменить. Её смех был чист, как горный родник, и пока она оставалась в этом возрасте, её восприятие мира было нетронутым, свободным от тяжести, которая позже придёт с опытом. Она была хрупкой, но в её хрупкости было что-то беззащитное, что сразу хотелось защищать, как защищают самых уязвимых.

Но не менее ярко в моей памяти была и Эмили — двадцатидвухлетняя девушка из Кливленда. Весёлая, беспечная, полная энергии и решимости. Она шла по жизни, не задумываясь о том, что может поджидать её за каждым углом. И хотя в её сердце были и страхи, и ошибки, она их не скрывала, а встречала с гордостью. Она была готова жить, не опасаясь того, что впереди. Она верила, что жизнь — это игра, и что каждый её шаг — это шаг к чему-то большему. Эмили не думала о последствиях, не думала о том, как часто её лёгкость и беспечность могут обернуться тяжкими уроками. Но ей было всё равно. Она хотела жить, и её стремление к жизни было настолько сильным, что ничто не могло бы её остановить.

Каждое из этих трёх имён, каждый образ постепенно сливались во мне, и я поняла: я была ими. Я была каждой из них. Но как? Это ощущение было таким странным, почти невозможным. Я чувствовала, как эти фрагменты, эти части чуждых жизней, склеиваются в одну, сливаются в моём теле, в моей сущности. И в какой-то момент я уже не могла точно понять, где заканчивается одна жизнь, а где начинается другая. Они все стали частью меня, но оставались отдельными, как будто я стала одновременно многими.

Но что это значит? Я не могла поверить, что всё это было — всё, что я видела, что я чувствовала, — существовало одновременно. Было очевидно: у меня было три прошлых. Три совершенно разных жизни, три пути, которые когда-то были отдельными, а теперь слились в одно тело, в одну сущность. Это было противоречие само по себе — как можно одновременно быть тремя людьми? Но всё-таки это было так.

Делия Йорк. Молли Данлоп. Эмили. Все они были мною, а я была ими всеми одновременно.

Каждая из этих судеб было частью меня, но, как бы я ни пыталась, я не могла уложить это в одну историю. Я помнила их судьбы, их действия, их мысли — и это было странно, потому что каждая из этих женщин была так далека от другой. Одна была злой, другая — наивной, третья — беспечной. Они не могли быть одним целым, и всё же они были во мне, как будто я родилась не из одного корня, а из трёх разных деревьев, которые когда-то пересеклись и теперь стали единым стволом.