Баб-эль-Мандебский Пролив

Баб-эль-Мандебский Пролив

Если кто помнит, когда-то давно обучение в институте было бесплатным. Нам ещё и платили за то, что мы являлись на занятия. Стипендия была небольшая, но если жить дома с родителями, то хватало на кино, пирожки и кофе. Правда с этой стипендии вычитали профсоюзные взносы. У меня это был учительский профсоюз, хотя учительницей поработать так и не довелось. Были у членства в профсоюзе свои привилегии: профсоюзам раздавали путёвки в пансионаты за десять процентов стоимости. А пансионатов этих под Питером было много: от Репино до Зеленогорска. Не знаю кто туда ездил летом, но каждую зиму в студенческие каникулы на пансионаты опускалось облако студентов: тех, кому повезло купить путевки подешёвке, их многочисленных безпутёвочных гостей, друзей этих гостей, отдалённых знакомых друзей и просто припёршихся из города на электричке. Тусовки были легендарные, особенно в Репино, в «Буревестнике». Несчётное количество питерских студентов нашли там свою половинку - кто на ночь, кто на несколько месяцев, а кто и на всю жизнь.

В эту зиму мы с подругой, к моему жуткому разочарованию, в «Буревестник» не попали. Пришлось нам поселиться в пансионате в Зеленогорске, с полчаса езды на автобусе от Репино. Нас ожидали две недели полной свободы и независимости на всём готовом - ни родителей, ни учёбы, ни обязанностей. В Питере - шумно и слякоть, чёрный щедро посыпанный солью снег хлюпает под сапожками, и из решёток метро валит пар. 

Тут, за городом, стоит полная тишина. Вокруг пансионата - сосновый лес, заваленный сухим хрустящим под ногами снегом. Прямо от дверей разбегаются накатанные лыжные дорожки. В первый же день мы с Ленкой строим глобальные планы и берем напрокат лыжи: днём будем кататься по лесу, а вечером ездить в «Буревестник». Пользуемся мы ими один единственный раз - в первый день. Весь остаток отдыха лыжи скучают в углу. После бурных вечеров встаём к обеду, болит голова и покачивает, так что какие уж там снег и лес! 

Каждый вечер мы с Ленкой тусуемся в «Буревестнике». Компания большая, много старых знакомых, кто ещё не успел свалить в Америку или в Израиль, но и новые лица появляются. Вот и сегодня туда едем. Я - при полном боевом макияже и в топе без лифчика, на бретельках с голыми плечами. Такая оставляет очень мало воображению, чем мне и нравится. Ленка, как всегда - без косметики и в блузке с широким воротом и длинными рукавами, под которой и вообразить-то ничего нельзя. Она считает, что парням нравится натуральная красота, может поэтому... но это её дела, у меня свои планы на вечер.

Мы снимаем пуховики, шапки и сапоги в чей-то комнате, записывая номер на ладони, а то потом в жизни не найдём, и направляемся в бьющееся сердце «Буревестника» - круглый танцзал с прилегающим баром. Ко мне тут же подскакивает Андрюха из Бонча*. Я его ещё с прошлого года помню, но тогда я была не одна, а тут он сразу решил ко мне приклеиться и прохода мне не даёт. Неплохой он парень, и из него так и прёт врождённая интеллигентность: сразу видно, что сын и внук профессоров. В круглых очках и толстом свитере, он кажется старше и сам похож на профессора. Андрюха всё толкует мне про каких-то хоббитов и обещает, когда вернёмся в город, дать книжки про них почитать. Я вежливо киваю (хоббиты-шмобиты) и смотрю на его друга и сокурсника. Зовут друга Юрик. От одного звука этого имени у меня внутри всё приятно переворачивается и веет воспоминаниями о первой любви, хотя задерживаться на этом сейчас ни к чему. Вот уже несколько дней я пожираю его взглядами, пока без ответа. 

Но сегодня всё будет по-другому...

- Инка, ты хочешь потанцевать? - Юрик берёт меня за руку и я вздрагиваю от его прикосновения, будто меня током ударило, но гораздо приятнее. Мы танцуем медляк, я стараюсь сохранять приличное расстояние, хотя мне очень хочется просто повиснуть у него на шее, крепко прижаться к груди, почувствовать тепло и упругость его тела сквозь тонкую рубашку. Бедный Андрюха!

В нашу идиллию влезает Ленка: 

- Инка, мне тут надоело! - ещё бы, её же никто не пригласил.

- Пошли к нам в номер, я на гитаре сыграю, - предлагает Юрик, и я немедленно соглашаюсь. Почему-то мне, при полном отсутствии каких-либо музыкальных способностей, всегда нравятся парни играющие, или делающие вид что играют, на гитаре. Юрик этот играет совсем неплохо. Мы с Ленкой сидим в номере с ним и с Андрюхой и пьём водку и чай сваренный контрабандным кипятильником - одна спираль - которых в комнатах держать не разрешено. Юрик перебирает струны гитары и поёт:

Баб-эль-Мандебский пролив,

Баб-эль-Мандебский пролив,

Эх, лишь бы знать, лишь бы ждать, 

лишь бы жить!

И на года, и навсегда, Бог весть куда, но не беда,

Куда-нибудь, лишь бы плыть, лишь бы плыть!..**

Мне плевать на то, где этот пролив, и попаду ли я когда-нибудь туда (пролив отделяет Джибути от Йемена и я, совсем другая я, вспомню эту песню попивая пиво в Британском Офицерском Клубе в Адене), но мне кажется, я могу смотреть на певца всю жизнь. Он тоже бросает на меня раздевающие взгляды. У него чёрные волосы, наглые карие глаза и изящный рот. И чем дольше я изучаю его губы, тем больше мне хочется коснуться их пальцами, проследить чувственные изгибы, чуть надавить... - Ленка дёргает меня за рукав:

- Пойдём, а то на последний автобус домой опоздаем.

- Да что вам домой ехать, оставайтесь здесь, выпьем, поиграем ещё, а потом у нас заночуете. Мы найдём где перекантоваться, - предложение Юрика звучит очень заманчиво, по крайней мере для меня.