Бабайка

Бабайка

На окраине города, где серые многоэтажки тонули в тумане, а редкие фонари едва освещали разбитые тротуары, Семен и Таня начинали свою новую жизнь. Их квартира на пятом этаже пахла чужими воспоминаниями и дешевой краской. Мебель, оставленная прежними жильцами, скрипела и вздыхала по ночам, словно напоминая о былом величии.

Клавдия Ивановна, хозяйка квартиры, сетовала, что давно хочет продать ее, да только никто не берет, так как дешего продавать жалко, а за ее цену все говорят, что дорого.

Семен, худощавый программист с вечно взъерошенными волосами, смотрел в окно на унылый пейзаж и вспоминал, как еще недавно жизнь казалась полной возможностей. Сын обеспеченных родителей, самый умный в классе, он привык к мысли, что мир у его ног. Но судьба, эта насмешница, решила иначе.

Таня, с глазами цвета осеннего неба, сидела за кухонным столом, листая газету с объявлениями о работе. Она выскочила замуж за Семена сразу после школы, очарованная его умом и перспективами. Высшего образования у нее не было, но она все еще надеялась найти "хорошую работу", хотя сама не очень понимала, что это значит.

Они не говорили о том, как внезапно рухнули их мечты. О том, как смерть отца Семена обнажила не богатство, а горы долгов. О том, как пришлось продать всё – дом, машины, даже любимые книги – чтобы расплатиться с кредиторами. Теперь у них была только эта съемная квартира на краю города.

Вечерами, когда Семен возвращался с работы, а Таня делала вид, что весь день была занята поисками места, они сидели в тишине, не зная, о чем говорить. Их окружала чужая мебель, чужие стены, и порой казалось, что и они сами стали чужими друг другу.

В старом шкафу в спальне что-то поскрипывало по ночам. Может, рассохшееся дерево, а может, призраки прошлой жизни, которую они так отчаянно пытались забыть.

Но ни Семен, ни Таня и представить себе не могли, что за этими скрипами скрывалась настоящая бабайка – существо из детских страшилок, пожалуй, самое любопытное на свете. Она притаилась в глубине шкафа, среди старых пальто и забытых вещей, наблюдая за новыми жильцами сквозь тонкую щель.

Увидеть бабайку было непросто. Только в кромешной темноте, только зная, куда смотреть, можно было заметить два тусклых огонька – ее глаза, полные неутолимого интереса к миру за пределами шкафа. Но услышать ее было куда проще. Тесное пространство шкафа было для нее неудобным, и она постоянно ворочалась, выжидая момент, когда можно будет выбраться наружу. От этих движений старый шкаф издавал протяжные, тоскливые скрипы.

Поначалу Семен и Таня пытались найти причину этих звуков. Семен, прикрывая зевок ладонью, осматривал шкаф с фонариком, пока Таня нервно кусала губы, стоя в дверях спальни. Они проверяли петли, подкручивали шурупы, даже пытались смазать дверцы. Но скрипы не прекращались.

"Может, это мыши?" – предположила как-то Таня, но в ее голосе не было уверенности.

Семен только пожал плечами: "Какие тут мыши? Тут и таракана-то не прокормишь".

В конце концов, они оба махнули рукой на эту загадку. "Купим когда-нибудь новый шкаф", – говорили они друг другу, зная, что это "когда-нибудь" может никогда не наступить. А бабайка продолжала наблюдать, ворочаться и ждать своего часа.

Шло время, и тишина, некогда заполнявшая вечера Семена и Тани, стала редкой гостьей в их маленькой квартире. На смену ей пришли ворчание, упреки и скандалы, словно прорвавшаяся плотина горечи и разочарования.

Таня, которая когда-то смотрела на Семена влюбленными глазами, теперь будто видела перед собой чужого человека. Её слова, острые как осколки разбитых надежд, впивались в Семена каждый вечер.

"Ты не мужчина," – говорила она, глядя на него с презрением, от которого Семен съеживался, как от холодного ветра. – "Настоящий мужчина давно бы всё починил. А у нас что? Душевая лейка хлещет, как из ведра, половина розеток не работает. Мы как в пещере живем!"

Семен молчал, уткнувшись в свой ноутбук, делая вид, что погружен в работу. Но каждое слово Тани било его, словно молотком по гвоздям, которые он так и не забил в эту их новую жизнь.

"А деньги? – продолжала Таня, её голос становился всё громче. – На что мы живем? Хлеб да вода! А мне хочется сыра, колбасы. Икры хочется, понимаешь? И-к-ры!" – Она по слогам выговаривала это слово, словно пытаясь вложить в него всю тоску по той жизни, которую они потеряли.

Семен вздрагивал от каждого её слова, но продолжал молчать. Что он мог сказать? Что пытается, что старается? Что ему тоже хочется той прежней жизни, где они были счастливы и беззаботны? Вместо этого он лишь сильнее сутулился над ноутбуком, стараясь стать невидимым.

А любопытство бабайки постепенно сменялось жалостью. Существо из мира теней и детских страхов, неожиданно для себя прониклась сочувствием к Семену. Она видела, как он старался, как гнул спину над ноутбуком до глубокой ночи, как хватался за любую подработку, словно утопающий за соломинку.

Семен ложился, когда за окном уже начинало сереть, а вставал, казалось, раньше несуществующих в городе петухов. Он экономил на всем – на еде, на одежде, даже на мыле, растягивая каждый кусок до полупрозрачной пластинки. Все для того, чтобы принести домой лишнюю копейку, чтобы хоть как-то улучшить их жизнь.

Но Таня, казалось, не замечала его усилий. Бабайка недоумевала, наблюдая, как молодая женщина целыми днями пропадает в социальных сетях, часами висит на телефоне с подругами и мамой. И вечная тема этих разговоров – какой Семен никудышный муж и мужчина.

"Нет, ты представляешь? – звенел голос Тани в пустой квартире. – Опять задержится. Говорит, подработка. А может, завел кого? Хотя кому он такой нужен..."

Бабайка морщилась от этих слов, чувствуя, как они царапают что-то внутри неё, словно острые коготки по стеклу.

"Доченька, – доносился из трубки голос матери Тани, – а ты попробуй его помотивировать. Откажи ему в постели. Пусть знает, что ласка жены нужно заслужить. Может, тогда зашевелится, начнет стараться как следует."