Багряный листопад

Багряный листопад

Октябрь 1955 года был теплым и сухим. На улицах буйствовал карнавал осеннего многоцветья.

По аллее парка брела молодая женщина, смуглая миловидная брюнетка с карими глазами. Касаясь волос, плеч и рук ее, багряные листья медленно опускались на землю, шурша под ногами.

Звали женщину — Нина Одинцова. Она шла, понуро опустив голову, не разбирая дороги, с единственной мыслью, которая, как раненая птица, билась, отдаваясь в висках и затылке: «Что делать? Что делать? Что делать?»

Ей надо было принять решение, срочно найти выход из создавшегося положения, которое, вообще-то, было самым обычным. Она ждала ребенка.

Беременность — светлый момент в жизни женщины. Но, увы! Далеко не каждой. Вся сложность состояла в том, что Нина не была замужем.

На мучивший ее вопрос, было два ответа: оставить беременность или избавиться от нее.

* * *

По трудовому соглашению, после окончания учебы в институте, она приехала работать на Дальний Восток в город на Амуре. В далекий суровый край, где выплачивали «северные», где один год работы приравнивался к двум. Трудовое соглашение было сроком на три года. Местных кадров в городе не было, Судоверфь, куда она получила назначение, держалась на приезжих молодых специалистах.

Встретили ее хорошо. Обеспечили не только работой, но и жильем. Она отработала положенный срок и осталась еще на один. Вот уже и он подходил к концу. А сама Нина за это время от рядового инженера проектировщика доросла до уважаемого всеми начальника техотдела. И близкий друг у нее появился, ее Володя, потомок амурских казаков, по фамилии Приходько. Красивый, лицом и телом, богатырь, которого она любила. Было ему 26 лет, учебой он себя особенно не обременял, работал на Судоверфи электриком. Жил с родителями, а к Нине захаживал вечерами, и ночевать частенько оставался. Он и был отцом этого ребенка.

* * *

Листья падали, кружились, мысли бежали, неслись, летели. Нина вспомнила, как прошлой осенью, под таким же дождем багряно-золотистой листвы, они шли с Володей по этой самой аллее... Все сияло волшебной красотой… Парившие в воздухе листочки ложились на волосы, трепетно опускались в подставленные ладони, весело пролетали мимо… Володя целовал ее, называл ласковыми словами. И она чувствовала себя самой красивой, самой счастливой женщиной на свете.

И вот снова осень… та же аллея … и листопад. Но нет в душе счастья. Только горечь и тревожные мысли. Они, как маленькие острые кинжалы, ранили душу: «Два варианта… два варианта… Первый — оставить ребенка. Для этого надо, чтоб Володя предложил… или, хотя бы, согласен был на мне жениться… — Нина остановилась. Багряно-золотистый водопад листвы раздражал, мешал думать. — Можно, конечно, и без его согласия…— Она горько усмехнулась.— Родить ребенка не будучи замужем? Но это же позор! И как к этому отнесется Володя?»

Листья кружились в диком танце. Беззащитно качались на ветру потерявшие крону голые ветки. И Нине казалось, что с каждым падающим с дерева листочком в ней что-то теплое, живое умирало. И в уме всплыл второй страшный кровавый вариант: « Сделать аборт… — По телу пробежала дрожь. — Нет, это просто невозможно!»

О втором варианте даже подумать было страшно. Аборты еще с 1936 года были запрещены законом. И преступником становился не только тот, кто производил его нелегально, но и та несчастная, которая решилась на это. Ей выносилось общественное порицание. По существу, это была судимость. Допрашивали обвиняемую, свидетелей, зачитывали приговор. А потом шла бумага еще и на работу. Там собирали общее собрание. И все повторялось, только уже в своем рабочем коллективе. Выспрашивали: «Как? Почему? Кто отец?» И это общественное порицание оставалось в личном деле, как судимость..

«Хорошо было древним римлянкам, — думала Нина,— никто не обращал внимания на то, что незамужняя женщина прерывала беременность. Эмбрион считался частью ее тела, и она сама решала избавляться от него или нет».

Да, так, действительно, было у древних римлян. Но цивилизация с тех пор «продвинулась далеко вперед» и в 1955 году, не в Риме, а в ее родной стране, такие вопросы решали не женщины, а государство.

* * *

Большие надежды Нина возлагала на сегодняшний вечер. Приготовила ужин, купила пол-литра водки. Сама она её не любила, ей нравилось белое виноградное сухое и полусладкое вино. Но сегодня она будет пить водку, Володя любил, когда она составляла ему компанию. Он говорил, что водка освобождает ее от постулатов ложной морали и Нина становится сама собой, такой, как Бог ее создал. Он делал с ней тогда все, что хотел, и ласково называл: «Моя Ева, моя любимая Ева». Нет, Володя не обижал ее. Просто у него были свои оригинальные проявления любви. Так реализовывалась его страсть. А сегодня «Ева» сделала бы все, что угодно, лишь бы он предложил ей выйти за него замуж.

Нина готовилась к его приходу. У нее было красивое, еще ни разу не одеванное белье. Володя любил раздевать ее сам. Ему это доставляло удовольствие.

Все его привычки и причуды Нина знала наперечёт. Вот только не знала, когда лучше сказать о беременности: до свершения любовного таинства или после. Думала, думала и решила, что лучше всего во время этого…

Так и сделала и была очень удивлена, что он никак на ее слова не отреагировал. Ласкал, целовал, называл любимой, а о беременности и рождении ребенка не сказал ни слова. «Не торопится Володя делать мне предложение. Не умолять же его об этом?» — думала Нина, хотя была полностью готова и на это.

А Владимиру, когда она сообщила ему эту новость, было не до ее беременности. У него и мысли-то нормально не работали в тот момент. Только инстинкт, животный инстинкт.