Бар на кости

Бар на кости

Настроение было хуже некуда. Сергей шел по улице в поисках какой-нибудь забегаловки, где можно напиться и забыть о сегодняшнем дне, и обо всем вообще. Сам того не заметив, он оказался в старом районе.

Вокруг высились многоэтажные дома с темными окнами. В одном из таких домов, на его радость, оказался небольшой бар. Он открыл дверь и размашистым шагом вошел внутрь.

Народу было не очень много. Музыки не было, и музыкальный автомат уныло стоял в углу.

Сергей сел за стойку и заказал выпивку. Перед ним появился высокий стакан с водкой. Бармен, худой мужчина неопределенного возраста, смотрел на него с видом ничему не удивляющегося человека.

– В честь чего пьем? – Сел слева от него высокий парень с худым лицом и в черном балахоне.

Сергей невольно улыбнулся, решив, что парень какой-нибудь монах или актер, не успевший переодеться. Человек тем временем прислонил слева от себя косу с зачехленным лезвием и, заказав выпивку, улыбнулся Сергею тонкими губами. Волосы были собраны сзади в низкий хвост. Черные, как смоль. Глаза блестели непонятным красноватым оттенком.

– Жизнь – дерьмо, – наконец усмехнулся Сергей.

– Ну, по чему же? – Заметно повеселел незнакомец. – Вас вот как зовут?

– Сергей.

– А меня можете называть Снэйч. И почему вы считаете что жизнь – дерьмо?

– На работе не ладица, дома бывшая жена достала, а на улице меня сегодня чуть трижды не сбила машина. И где тут радость?

– Авро! – Крикнул Снэйч в зал. – Это ты не проследил?

– Чего?! – Подлетел молодой парень в черном джинсовом костюме. – Нас на линии по пятеро на каждый район, работаем посменно, и сегодня я был выходной. – Отчеканил Авро, убирая не послушный светлый локон с лица. – Я же не валю на тебя каждого самоубийцу. Знаю, что вас тоже навалом на линиях работает.

– Молодежь, – покачал головой Снэйч. – А пить стоит просто за жизнь. Так будет правильнее.

– Ну не скажите! – Запротестовал Сергей, успешно прослушав весь разговор. – Просто за жизнь, это даже не тост. Да и просто этот свет упорно не переваривает людей.

– Это точно, – с улыбкой поддержал его Снэйч. – Вы кем работаете Сергей?

– Я дизайнер в модном журнале, – решил говорит правду Сергей. – А вы?

– А я вот заведую отделом самоубийств в департаменте местной смерти. – Он отхлебнул и продолжил с невозмутимым видом. – Понимаете, пытаюсь привести в порядок штат. Нас отдел стал в последнее время просто отсеивать легкие формы. Вы не представляете, раньше мы оставляли жизнь каждому пятому повешенному, а теперь приходится каждому третьему. Те, кто режет вены, теперь почти все остаются живы. Мы просто переполнены работой, и у нас полный завал. Иногда мы неделями не можем вынести вердикт куда отправить того или иного самоубийцу, а они зачастую оказываются невыносимы и даже пытаются споить наших сотрудников, или что еще хуже, затащить их в постель.

– Так вы начальник отдела? – Спросил Сергей, решив, что его просто дурят, или человек не в своем уме.

– Да, – кивнул Снэйч. – Вы вот, Сергей, должны меня понять. У меня половина персонажа молодеешь. Им всем не больше пятидесяти, а недавно перевели совсем молодого, ему всего семнадцать! И что мне остается делать? Приходится оберегать их от пагубного влияния современных людей. Вы же понимает, сейчас все самоубийцы в основном малолетки лет семнадцати. Они все считают что жизнь – дерьмо, и что они никому не нужны. Они не думают, что рас их произвели на свет, и содержат, значит они для чего-то нужны. Самовлюбленные сукины дети, и нечего большего. – Снэйч со злостью опрокинул рюмку, и, сделав глубокий вдох продолжил. – Вот скажите, какого появилось столько сопливых сук? Я не осуждаю геев, рокеров, готов в конце концов. Готика она всегда была, человеку свойственно любить смерть во всех ее проявлениях, и они по крайней мере зачастую оказываются хорошими ребятами. Хотя не все, но большинство скажу вам по секрету, даже не знают кто такие настоящие готы. Геи, так они всегда были, и они попадают к нам единицами. И то, по серьезным причинам, по крайней мере, в своем понимании. Рокеры, неформалы, тоже единицы. В основном лишь розовые сопливые девахи, которые считают что это круто – подохнуть ради собственного самолюбия.

– А это не так? – Поднял бровь хмелеющий дизайнер.

– Человечество изживает само себя. – Покачал головой Снэйч. – Раньше были рыцари и прекрасные дамы. Железные латы, длинные платья, и кодекс чести. А посмотрите что мы имеем сейчас: молодые парни загибаются от переноса лишнего килограмма, а девушки щеголяют почти без одежды. И те и другие зачастую являются хроническими алкоголиками и не знают как обходиться без ругательств и пяти минут. Парни бьют девушек, девушки являются шалавами. Нет, мир обречен, в нем нет системы выживания, а механизм самоуничтожения работает как замедленная бомба. Люди гниют изнутри. Из их плоти не вырастит и цветка.

– Система выживания? – Переспросил заинтересовавшийся Сергей.

– Ну да, – кивнул Снэйч. – Нам о нем еще в школе рассказывали. Каждый человек по своей сути это машина для работы. Каждому дано то, без чего он не способен обходиться. Что ему нужно для жизни. Кто-то является рабочей силой, кто-то умственным гениями. Если бы человек мог изжить вирусы «гения» и «лени», наша с вами планета была бы раем на земле. Если стереть грани между людьми и всех заставить работать, с подобающими условиями для труда, мы бы не знали проблем. Но вы же понимаете что это невозможно.

– Ну почему же, – пожал плечами Сергей. – Ведь были же колхозы и…

– Нет, вы не поняли. – Твердо заявил Снэйч. – В человеке изначально зародилась любовь к наживе. Чтобы спасти человеческий разум надо стереть все границы. А у нас как? Есть хорошее место на работе, и туда попадает родственник, родственник друга, подруги, даже если они ничего не знают об этой работе. Цены растут, зарплаты падают. В мире живет версия хозяина и чернорабочего. Человек экономит на всем, и на всех кроме себя самого. Человек не достоин жить, если он делит других на плохих и хороших. Даже злодеи в какой-то степени оправдывают свои действия. Их рождает общество, которое отказывается нести вину, если только это не принесет ему пользы. Звезда телевидения лучше купит себе коньки за тысяч долларов или евро, чем отдаст хоть одну из них в приют или больницу. Им это не надо. Мир продался за ляжки и груди.