Батарея.

Батарея.

Батарея.

Щелкнуло крохотной песчинкой равнодушное к нашим желаниям зыбко-сыпучее время, и, вот опять, не волею, не прихотью дерзкой людей, а по закону небес, настали в России тяжелые, будто плита, времена. Тяжелые даже настолько, что Людмила Ивановна Пеночкина решила подсуетиться, пока враги окончательно кислород не перекрыли, и заменить в своей крохотной спальне древний, чугунный, какие некогда отливали в былинном Советском Союзе, радиатор отопления.

В просторечии батарею.

А для того следовало прикупить новую.

Людмила Ивановна была нестарая еще пенсионерка и двигалась своим умом правильным курсом, то есть рассуждала о жизни, совести и даже загробном мире не своими домыслами, да их у нее почти и не было, разве, в области кулинарии, но истинами исходящими из уст штатного, то есть, на государственном окладе, а потому неоспоримого и весьма иронично-спокойного российского философа Ускова.

Когда в величавом историческом шествии страны происходило нарушающее походку, словно камушек в туфлю попал, какое-нибудь маломальское событие, Людмила Ивановна терпеливо дожидалась, что скажет по этому поводу столь симпатичный ей Усков, а выслушав, обыкновенно заключала:

- Вот и я так же думаю.

Предвижу, что читатели обвинят меня в ерничанье и скажут, дескать, учение Ускова — это подлинно наше, наш он, наш, потому что во всем и всегда, до восторга полуобморочного, «за», и все тут, а «за» — оно одно и дает всем нам жить.

Да я и не спорю.

Но посмотрим внимательно на жизнь, данную Людмиле Ивановне.

Была у нее крохотная пенсия, так, в аптеку заглянуть, была квартирка в собственности и садовый участок в четыре сотки. Был телевизор, теплое зимнее пальто и пальто демисезонное, были цветы в горшках на подоконниках, были смутные воспоминания о школе и русской поэзии, была взрослая дочь с зятем и два внука. Не приходящие, но изредка звонящие.

Была почти нормальная машина, которую, попользовавшись немного, любезно продали

Людмиле Ивановне жители Европы. Недорого, по совам дилера.

Были больные ноги.

Колено правое к дождю ныло, хоть плачь.

Словом, было в жизни Людмилы Ивановны не больше, чем давалось крепостному рабу России восемнадцатого века, у которого, если верить этнографам, была изба, земельный надел, коровка с лошадкой и лапти.

Про ноги - болели ли? - этнографы, правда, помалкивают.

У нее была еще и голова.

А голова, представьте, безостановочно думала, задавала вопросы, и среди них главным был:

«Для чего?»

То есть, вопрос почти что религиозный.

Уводящий из области опытов в веру.

Вот ведь и профессор Осипов точно подметил, что человека без веры не бывает.

Так, разве, существо без видовой принадлежности.

Но Людмила-то Ивановна и верила.

Вера ее была проста и понятна: оттуда, от Ускова, идет правда.

Без этой веры жизнь ее немедленно превратилась бы в кромешный нигилистический мрак, а ведь это для следящей за собой женщины полнейшее безобразие.

А буквально на днях Усков выступил с ошеломляющей разум обывателей доктриной — к какому-то такому году Россия обязана полностью обеспечить себя радиаторами отопления.

Иначе всему каюк.

Людмила Ивановна мигом поняла одно — батарею нужно брать сейчас.

Вера в Ускова убеждала ее, что некие перемены с батареями начнутся, и когда, по российскому обыкновению, специально подготовленные контроллеры заявятся к ней и строго спросят: «Заменила ли гражданочка радиатор?», у нее будет готова справочка из управляющей компании.

А другие, дурни, пускай побегают потом, поищут. Потомятся в очередях.

Она долго выбирала свою новую батарею, пользуясь завлекательными картинками в интернете, потом оплатила ее переводом, а затем и получила доставкой курьером. Деньги ушли немалые, но Людмила Ивановна была к этому готова — у нее в чулане был годовой запас пшеничной крупы. Расчет был прост — годик на каше и кредит погашен. Не то чтобы она сильно любила пшеничную кашу, просто в пшеничной крупе присутствовал селен, а Людмиле Ивановне очень хотелось дожить до того времени, когда правда Ускова восторжествует, и насмерть перепуганный мир дрожа протянет нам руку любви и дружбы.

В гречке же селена было меньше, а в рисе он и вовсе отсутствовал.

О так вот.

Двое мужчин — слесари из управляющей компании — были оба статные, весьма сильные и с лицами молчаливыми.

Без намека на стыдливость и прочую глупость.

Они были обвешаны сумками, шлангами и катили два баллона с газом, как пушку, словно рыцари времен Столетней войны.

Когда они загрузились со своим скарбом в лифт и поехали к Людмиле Ивановне, лифт просто обалдел и, поскрипывая, вспомнил молодость, когда развозил по этажам плитку, ламинат и мешки со штукатуркой. Не считая маляров.

Людмила Ивановна ждала их у открытой двери, и они вошли, спросили: «Куда?» и занесли и разложили в спальне Людмилы Ивановны следующее.

Перфоратор «Макита», шуруповерт, тоже Макита», отрезную машину «Бош», с десяток ключей, разводных и рожковых, производства китайского, кучу труб и патрубков, отечественных, слава Богу! Еще у них была газовая горелка, не знаю, чей работы, а баллоны с газом слесари оставили на площадке перед лифтом, пощадив пол Людмилы Ивановны.

Пол, в смысле тот пол, что под ногами.

Словом, инструментов, железа и ветоши была целая батарея.

Замена радиаторов требует определенных навыков, из которых главные — неторопливость и презрение к чистоте.

Горячие искры при резке металла били в обои и те обгорали, в стене ковырялись специальной насадкой для перфоратора удобства для сопла горелки, и крошки бетона падали, как пшеничные зерна с ленты комбайна, даже чуть дальше кровати. Дым, пыль и огонь, и вонища, как будто взорвали химкомбинат.

Спустя полчаса Людмиле Ивановне стало нехорошо, и она попросила разрешения у слесарей отлучиться. Прогуляться за молоком.