Беги, если сможешь

Пролог

Рената

Острые камни впиваются в наметившийся живот, мешая удобнее лечь и занять позицию. Но я лежу на твёрдой, угловатой поверхности, не обращая внимание на дискомфорт и тянущую боль из-за напряжения в пояснице. Руки уверенно удерживают приклад, глаз привычно сосредотачивается на шкале оптического прицела, сканируя горную местность и выискивая цель.

Расстояние до стойбища чуть больше двух километров, что позволяет мне остаться незамеченной и отслеживать его передвижение. Чёрная борода, топорщащая в разные стороны, колючие, близко посаженные, угольные глаза, выедающие взглядом нутро, неровный, глубокий шрам, перечёркивающий лицо от века до кадыка и змеёй уползающий в густую растительность, красно-белая тряпка, намотанная на лысый череп.

Бахрут. Это мерзкое имя вырезано у меня на спине, а в память навечно впечаталось всё, что он со мной делал. Их было семнадцать, но этого я оставила напоследок. Наблюдала, как он нервничал, теряя одного бойца за другим, бесился от беспомощности, не сумев вычислить снайпера, ссался кипятком, когда последний из отряда свалился мешком с дырой в глазнице.

После Бахрут бежал, заметая следы и уничтожая любого, кто мог выдать его конечный пункт. От страха за свою шкуру, он забился в горы, как последняя крыса, прикрываясь погонщиками овец. Наверное, ему казалось, что удалось слиться с нищими пастухами, но он не учёл самого главного – нельзя скрыть рожу убийцы и садиста.

Мне потребовалось полтора месяца, чтобы вычислить и устранить каждого лично. Больше, чем им, чтобы сломать меня и отнять самое дорогое. У них я пробыла шестнадцать дней, показавшихся десятилетием. Мне повезло – парни вытащили. Дрону нет. Ему отпилили голову на моих глазах, а потом заставили меня копать руками могилу и хоронить его.

Помню, как раскалившийся песок осыпался под моим весом, смешивался с кровью от содранных ладоней и ногтей, как от обезвоживания рыдала душа сухой солью, как от усталости я не могла выбраться из ямы, а те ублюдки ржали, плевали и давили тракторной подошвой на пальцы, стоило подползти к краю.

Знаете, что было хуже всего. Не побои, не унижения, не плевки и нескончаемое насилие. Каждый день бесчувственные звери раскапывали труп, насаживали тело на кол, а изуродованной головой играли в футбол на моих глазах. Вечером же я снова рыла и боялась сдохнуть, прежде чем его похороню.

– Люблю тебя, – прочитала по губам безмолвные слова Дрона перед тем, как…

Больно. До сих пор настолько больно, что невозможно дышать. Ощущение, будто в глотку залили расплавленную руду, и она стекает по гортани, несётся по венам, наполняет лёгкие, обволакивает сердце, выжигая внутренности и превращая их в золу. Станет ли легче? Сомневаюсь. Андрей был моей жизнью. Казнив его, они казнили и меня.

Был ли у него шанс? Ни одного. Я узнавала, когда Давид пристёгивал меня к лежаку в вертолёте и настраивал капельницу, протыкая потерявшие чувствительность вены. Требований о выкупе и об обмене не поступало, как и сведений, что нас взяли в плен. День-два, и меня постигла бы та же участь, не приди отряд, рискуя собой.

Мне уже было всё равно. Истерзанная, избитая, изнасилованная, с огромной дырой в груди, с ошмётками вместо сердца. Без воды, без еды. Днём гнила под палящим солнцем, не в состояние отогнать мух, облепивших засохшие следы крови и грязи, спускаемой на меня этими тварями, а ночью приходила в себя от холода и скулила от воспоминаний.

Кажется, я была близка к смерти, видела струящееся, серебристое свечение, слышала смех Дрона, его ласковый шёпот, зовущий меня. Нужно было всего лишь немного сил, оттолкнуться, оторваться от земли, оставить суету, боль, разочарование бренного мира и взлететь. К нему, к свету, к вечности…

И сквозь тихий смех, сквозь невесомый шёпот донеслись взрывы, стрельба, мужские крики на арабском языке. А потом крепкие руки подняли измученное тело и знакомый голос вторгся в сознание:

– Держись, Блошка. Возвращаемся домой.

Совсем не помню дорогу назад, не считая краткосрочного момента при взлёте. Гул лопастей, рёв двигателей, монотонный свист ветра. Ещё были прожектора, полосующие по глазам через закрытые веки, холодная поверхность стола, обжигающая льдом пергамент кожи, нудный писк кардиомонитора, чьи-то тёплые пальцы, сжимающие мои, лишённые жизни.

– Очнулась, – улыбнулся Давид, поправляя прядь волос на подушке. – Долго пришлось тебя ждать. Парни измучались все. Когда, спрашивают, к Ренате пустят? Сколько можно под дверью торчать?

– Долго я здесь? – почти беззвучно прошептала.

– Сегодня восьмой день. Врачи перестраховались и подержали тебя немного в спящем состояние.

– Андрей… – попыталась рассказать командиру, но в горле встал колючий ком, раздирая слизистую.

– Прости, Ренат, – на пару секунд прикрыл глаза Давид, пряча тяжёлый взгляд. – Мы его не нашли.

– И не найдёте, – сглотнула, отворачиваясь к стене и позволяя выпустить боль. – Я сама его хоронила. Много раз. Закапывала и мечтала лечь рядом.

– Не время тебе ещё рядом ложиться, Блошка, – громыхнуло жёсткое за спиной. – Несколько мразей сбежало, в том числе их главарь. Команда рвётся в бой. От тебя нам требуется любая мелочь, способная вычислить и уничтожить каждого.

Думаю, стремление отомстить вытащило меня из чёрной пустоты. И беременность, о которой выяснилось через две недели после спасения из плена. Аборт – первое, что пришло в голову, а потом зудящий вопрос – что если ребёнок Дрона? Его частица, его кровиночка. Единственное, что осталось мне от него.

Замечаю, что Бахрут отошёл за валун, расстегнул ширинку и выписывает узоры мочой по матовой, серой поверхности. Ублюдок. Хуже смерти для воина пустыни придумать нельзя. Сдохнуть со спущенными штанами.

Навожу прицел на пах, и ноздрей касается фантомная вонь немытого тела, с остервенением раздирающего меня. Руки пробивает мелкая дрожь, низ живота каменеет от боли, но палец уверенно потирает курок, а мозг решает сложную задачу. Быстро в голову? Или отстрелить к херам его проклятый член и удовлетвориться долгими мучениями?