Беглянка

Глава 7, в которой тайны во множестве превращаются в политику и, немножко, в выживание.

 Дверь у этой "аудитории" оказалась на редкость тугая и скрипучая. Сейчас я даже немножко порадовалась, что весила несколько больше, чем принято для девушек моего возраста. Практически повиснув на ручке всем весом, я смогла приоткрыть проём на ширину, в которую могла попытаться протиснуться. Быстренько переставила ноги, всё так же упираясь, что позволило приоткрыть дверь ещё на ладонь, после чего резко оттолкнулась от ручки, буквально падая в образовавшуюся щель.

 Ну, собственно, я и не удержалась на ногах. Вставать сразу не решилась — голова после такого подвига немного кружилась. Вместо этого начала с интересом разглядывать обстановку комнаты, стараясь не двигать головой.

 А посмотреть было на что! Для начала, весь кабинет был выполнен в тёмных тонах. Полки из тёмного, морёного дуба поднимались так высоко, что были положены дополнительные мостки и настилы на высоте, огороженные перилами. Высокий — выше, чем в коридоре — потолок, украшала обильная лепнина, из которой я сумела разобрать только несколько толстощёких младенцев, держащих открытые книги. Окна поднимались тоже к самому потолку, красиво сужаясь, а в нишах между окнами стояли деревянные колонны и небольшие, вырезанные из белого камня, фигуры людей.

 Несмотря на яркий солнечный день, в комнате царил полумрак, а потолок и вовсе терялся в тени. Я ещё раз поискала глазами преподавателя, и не нашла.

 Странно это, пригласить человека для разговора и самому не явиться...

 Почти над ухом раздалось вежливое покашливание. Я вывернула голову влево и вверх, и обнаружила большой стол для бумаг, наподобие батюшкиного, и Варгаста Врановича, сидящего в удобном кресле за столом.

 — Присаживайтесь сюда, — показал он на скромного вида кресло, стоявшее напротив стола — смею надеяться, что тут удобнее, чем на полу.

 Покраснев как варёный рак, я спешно перебралась на кресло и молча сложила руки на коленях. С одной стороны, он меня позвал, пусть он и начинает разговор первым. С другой — нехорошо прерывать занятого человека: Варгаст Вранович разбирал бумаги, по очереди вынимая их из тоненькой папочки на завязках.

 От нечего делать, я стала разглядывать лампу, стоявшую на столе. Обычно лампы состояли из ножки, свечки и абажура, а эта была... более громоздкой, что ли? Зато светила ровно и пламя не колебалось. Приглядевшись к огоньку, я решила, что это, пожалуй, ближе к плошке с маслом — фитилёк был большой, но горел равномерно.

 Буквально через полминуты преподаватель отложил последний листок и по-отечески мне улыбнулся.

 — Здоров ли Всеволод Всеславович?

 — Да, спасибо, — тихо сказала я и опустила глаза к полу.

 Мне было стыдно.

 — Ну, не смущайся, мы с твоим отцом — давние друзья, — господин Вранович грустно на меня смотрел. — А что ж батюшка твой не написал, что ты поступать будешь?

 Кажется, я покраснела, хотя куда уж больше — не представляла.

 Конечно, он и не мог отписать, ведь я самовольно сбежала! Ночью, никому не сказавшись! Батюшка, наверное, уже всех на ноги поднял — искать дочку... Думает, что меня волки съели...

 Потом... потом по щеке покатилась одинокая слезинка. Потом другая... Через несколько мгновений слёзы лились уже рекой, а я едва сдерживала себя, чтобы не начать реветь в голос.

 — Да что ж это такое? — несколько растерянно проговорил преподаватель. — Переволновалась?

 Я, всхлипывая и размазывая слёзы по щекам, проревела:

 — Сбежала я...

 — Ну, тогда понятно, — спокойно сказал Варгаст Вранович и принялся перебирать свои бумажки дальше.

 Поревев немного, я поняла, что что-то не так. Мне не мешали, но... и не успокаивали, и, кажется, вообще не уделяли внимание. Стыд, сожаление о сделанном, переживания за батюшку — это всё было, а вот непереносимой потребности плакать — уже нет. Я пару раз всхлипнула и решительно вытерла щёки рукавом:

 — Извините меня, Варгаст Вранович, я постараюсь больше не плакать.

 Преподаватель улыбнулся:

 — Может, я могу передать от тебя весточку Всеволоду Всеславовичу?

 Я благодарно кивнула:

 — Да, спасибо... — и опустила глаза. Говорить было стыдно.

 — Ты не передумала учиться? — главный по учебной части наклонил голову, чтобы заглянуть мне в лицо.

 — Нет, не передумала, — помолчав, добавила. — Просто я сейчас подумала, что всё тоже самое можно было сделать... — тут я замялась, подбирая слова — ... лучше? Более удобно для всех...

 — Ну, этого никто знать не может, — мужчина откинулся на высокую спинку кресла и сложил руки на груди. — Собственно, я хотел поговорить совершенно про другое.

 Я настороженно поглядела на преподавателя.