Белый

Белый

Рассвет был уже близок. Хотя полдюжины розовато-красных зарев горели за высокими пальмами на фиолетовом небе всю ночь. То были отблески пламени нефтяных скважин - солнц, великодушно зажженых в нигерийской ночи человеком Запада.

Вакулин, встав со скамьи, плотнее запахнулся в штормовку и шагнул на трап. Когда ночная сырость вот-вот достигнет точки росы, а вахтенное одиночество - дремы, самое время спуститься на причал и проверить швартовые концы. Следить за ними -прямая обязанность вахтенного у трапа.

Российский рыболовный траулер уже третьи сутки стоял под разгрузкой в нигерийском порту. Уж несколько стихли восторги от высоченных ярко-зеленых пальм по обеим берегам извилистой реки (слепящее солнце превращало эту картинку в копию национального флага), примелькались соломенные хижины, деревянные лодчонки, да и сами местные жители, отнюдь не распахнутые к чужакам душой. Да, их джонки, груженые экзотическими дарами - папайей, кокосами, ананасами, бананами (обо все это здесь просто спотыкались), а также колой, пивом и виски, спешили к борту судна с первой же минуты входа в русло реки, облепили же они стальную махину и у причала. Да, местные гиды - в большинстве подростки, приятельски похлопывающие полицейских по плечу, готовно вызывались сопровождать и охранять в экскурсии по городу. Да, девицы, в изобилии заполняющие с наступлением темноты причал и отличающиеся не только полнотой губ и особенностями фигуры, но и - ввиду, наверное, близости с буйством дикой природы - своим взглядом на любовь, охотно предлагали свои услуги. Но громче всего неизменно слышалось: «Найра! Найра!». Деньги, вместе с неменяющейся властью меняющихся военных, правили здесь крепко и жестоко.

За два предыдущих дня Вакулин так и не собрался выйти в город - он планировал сделать это сегодня. Но и стоя на вахте у трапа удалось много подглядеть. Днем шла выгрузка. В жарко-преющем воздухе из судовых трюмов портовые краны переносили стропы с рыбными коробами на «африканские рефрижераторы». Это были обычные грузовые машины с брезентовым тентом, на котором по-английски было написано: «Рефрижератор». И не подкопаешься - тень есть, а по-африкански это уже охлаждение. А глядя на то, как работают грузчики, Вакулину некстати подумалось, что еще долго Нигерия будет страной развивающейся.

Это все от жары конечно! В смысле - глупости в голову лезут.

А в рабочий полдень причал вдруг превратился в бойцовскую арену, и Вакулин, словно с трибуны стадиона, наблюдал за потасовкой двух негров. Из-за чего та возникла,

сказать он точно не мог. Незадолго до этого из разорвавшегося короба вывалилось несколько мороженых рыбин, к которым тотчас устремилось несколько человек из большой, бездельно стоящей на причале толпы. Но, решил Вакулин, это мог быть и племенной раздор: у всех негров (вначале это поражало) на щеках виднелись рваные порезы - принадлежность к тому или иному племени. Итак, два молодых, поджарых и гибких соперника, замкнутые кругом болельщиков, вступили в единоборство. Не сближаясь, соблюдая приличную дистанцию и равный интервал, они прыгали по кругу строго по часовой стрелке, отчаянно клекоча и корча страшные гримасы. Наконец, один, остановившись, стянул («Ну, теперь тебе конец!») с себя футболку, другой - не оставаться же побежденным! - спешно подкатал штаны. После чего «бойня» продолжилась. Но самое интересное - полицейские в черных униформах, с красным бубенчиком на беретах, в более чем достаточном количестве пребывавшие при этом на причале, исчезли неведомо куда - кроме как за хорошо просматриваемыми порталами грузовых кранов тут и спрятаться-то было негде! Но стоило схватке закончиться (круг смешался в кучу, противники, хоть и повисла на плечах и руках группа поддержки, назидательно потыкали у лица друг друга указательным пальцем, и мир был восстановлен), блюстители порядка, возникнув точно из-под земли, невозмутимо продолжили несение нелегкой своей службы.

А вечером, когда с наступлением сумерек грузчиков на причале сменили девицы в ярких разноцветных платьях, Вакулин стал свидетелем сцены, от которой внутри потянуло холодком. Живая и шумная толпа внезапно притихла, насторожилась, напряглась и в считанные мгновенья растянулась в цепочку по самому краю причала. С дальнего его конца очень медленно ехала пятнистая машина, через стекла кабины которой два негра в защитной форме скользили подозрительно-чванливым взглядом по каждому. Стоило машине остановиться, и цепочка посыпалась бы в лодки торговцев, покачивающиеся между бортом и бетонной стенкой. Но хозяева жизни на сей раз проехали мимо.

А сейчас причал был пуст. Спустившись, Вакулин неспешно зашагал по змеящемуся трещинами бетону, делово пиная наброшенные на массивные стальные тумбы швартовые концы. Выполнив свою ответственную миссию, он поднялся на борт. У трапа, тяжело навалившись на леера и кручинно свесив голову, стоял невесть откуда возникший мукомол Тархунский. Впрочем, Вакулин подозревал откуда.

- Сейчас одену бабочку, - без предисловий промолвил мукомол, - И понесу рапорт о списании.

- Не торопись, - посоветовал Вакулин, справедливо полагая, что когда-нибудь (и

почему бы не сегодня?) капитанское терпение от ночных визитов должно лопнуть. - Днем тебя может быть и без бабочки пригласят.

Вообще-то Тархунский был парнем хорошим. А уж специалистом отменным, за что капитаном и ценился. Мукомолы всегда лучшие капитанские друзья: если много сварено муки, значит много выловлено рыбы. И Тархунский, подогреваемый вместе с напарником неусыпным и участливым вниманием «папы», старался вовсю. Шестерни, маховики и винтики мукомолки исправно крутились, полнились рыбной мукой мешки, справлялся об успехах (правда, только по телефону, не спускаясь в душную мукомолку) капитан - жизнь была прекрасна, мир полнился гармонией. Но та безнадежно рушилась, когда судно становилось на рейде или у причала выгружаться. Лишенный своего дела, мукомол вынужден был слоняться по судну, от скуки посещая каюты преимущественно нижней палубы, в которых к вечеру набирался не только чаем и кофе, но и кое-чем покрепче. И тогда-то неизменно рождалась мысль пойти к самому близкому, как казалось в этот момент, человеку на судне и рассказать ему все-все: поведать о секретах процесса варения рыбной муки и о тяготах мукомольной доли. И делать это, по мнению Тархунского, можно было только ночью - днем же у капитана и других дел хватает. Сверх меры тактичный капитан пару раз потерял остаток ночей на просвещение в тонкостях мукомольного дела, а после попросту перестал отпирать. Так что Тархунский теперь скребся в закрытые двери. И сегодня, видимо, отчаяние по поводу наплевательского пренебрежения к своему ремеслу, конечно уж более нужному и ответственному, чем баловство вроде прокладки курса или ремонта главного двигателя, достигло предела. Хватит, натерпелись! При таком-то отношении только списываться и осталось! Хлопнув дверью и сверкнув черной атласной бабочкой, в которой Тархунский летел в рейс, которую бережно хранил сейчас в отдельном кармашке чемодана.