Береза

Береза

Не знаю, наступали ли вы в темноте на что-то мягкое. На что-то теплое. На что-то орущее благим матом в темноту. Так, что сердце само заходится в мучительном трепете и пытается влететь в ваше горло или прямо под черепную коробку. В коробке прятаться проще, потому что - там – темно и уютно.

Не знаю, подпрыгивали ли вы выше, чем можете по состоянию своего здоровья. На ступеньках, не задумываясь о том, что есть необходимость приземлиться и приземлиться удачно, без вывихов и растяжений. Чувствовали ли вы в себе «эффект черной березы», способной, как известно, выдрать свои корни, вместе с землей, и взлететь в небо. И улететь отсюда куда-то в даль, куда-то в «кы», «вы» и «на», хотя куда – в общем-то, и неизвестно.

Не знаю, читали ли вы романы. Когда любая женщина или мужчина, всего лишь черным по белому, и ничего общего с вами, с вашей жизнью и пониманием не имеет. И не хочет иметь.

Я – не знаю.

Но знаю, что вся жизнь состоит из неожиданных неожиданностей. Есть и другие, ожиданные и даже приятные, но жизнь состоит не из них. Хотя в ней все это и присутствует, но не определяет. Почему-то.

Вася Уюткин возвращался с работы. Ну, да, задержался немного. Выпил пива, а что такого-то? Бывает. Как обычно, в подъезде, какая-то сволочь, вполне впрочем, известная, выкрутила лампы накаливания, не поленилась литровые банки вскрыть, открутив три винтика, чтобы добраться до лампочки. А телефон как-то внезапно сел. Когда на него столько звонков поступает, сколько поступило, любой телефон отключается. Потому, что невыносимо слушать и невозможно терпеть.

Так вот, мягко, по-кошачьи, переступая ногами ступеньки, цепко вцепившись в поручень, перебираясь с этажа на этаж, Вася шел домой и составлял предложения. Нет, не руки и сердца. Их у него уже не было, отдал. Да и как было не отдать? При такой-то настойчивости и круговой поруке. В общем, не было у Васи сердца, потому он и составлял предложения на то, что уже звучало в его голове. В голове у него много чего звучало, и голоса эти были очень далеки от дружелюбия. Скорее, голоса звучали характерно, по-рабочему, как ненасытная циркулярная пила по бревну. И не трудно догадаться, кто был бревном. Являлся. Не запыливался.

Предложения путались, Вася переступал ступеньки, мягкое сидело тихо, затаившись в темноте. И они встретились. Это – судьба. Это – точно судьба. Я не знаю, почему во всех приличных домах, выключают лифт ровно в полночь, в этот час, когда все темное в человеке, вынуждено, медленно поднимается с этажа на этаж и составляет предложения, иногда прошептывая их, иногда проговаривая.

Дикий, остужающий кровь и вздыбливающий волос, крик человеческой и нечеловеческой муки, пронзительный, потому что пронзающий и вопиющий, побуждающий, потому что иначе невозможно и помыслить. Сердце, которого как бы и нет, выскочило. Вася подпрыгнул. И полетел, левитируя с этажа на этаж, пересчитывая ступеньки, которые не пересчитал из-за занятости головы сложносоставными предложениями, чувствуя себя березой и поленом, отбрасывая копыта и сумку с хлебобулочными изделиями и макаронами, и кефиром в мягкой упаковке.

Люди, которые ждали и люди, которые спали, все эти люди – затаились. Возникла и пустила корни гнетущая тишина. Множество людей, старательно задерживая дыхание, вспоминали, где у них лежит аптечка и прислушивались. Никто не вышел в эту ночь, в этот ужас, в эту тьму подъездную и непроницаемую. Только Вася, старательно подражая четвероногим друзьям, в полной темноте пытался отыскать свою дверь. По запаху. Ибо был слеп, как крот, и бессознателен, как гражданин.

Тихое поскуливание и тяжелое дыхание, к которому, замирая и обмирая, прислушивался весь подъезд, перебиралось со ступеньки на ступеньку и зло молчало. Зло – всегда молчит. Всегда.