Без Машиаха и труб Мафусаила

Без Машиаха и труб Мафусаила

Взрыв прозвучал ночью. Земля застонала, заметалась под ними. Сотрясение не ограничилось одним ударом, оно корежило штрек, подбрасывая толчками снизу, сместило часть кровли, которая потом долго потрескивала, оседая. Николай справился со страхом быстрее всех - шахтёр всё-таки! - нащупал спички, а когда фитиль лампы занялся, в круге света появилась Тамара с младшенькой на руках:

- Бежим в штольню!

- Не дури, - нарочито спокойно ответил он не ей, а обращаясь ко всем, - здесь безопаснее.

Ревущий в голос Мотька подбежал, обхватил ногу. Николаю захотелось прижать мальца к груди, но он напомнил себе: "А вдруг чужой?" В этот момент прилетел привет от взрывной волны - слабо ощутимый ветерок овеял лица. А затем все звуки, кроме шороха крошек с кровли, стихли. После минуты напряжённого вслушивания лица семьи обратились к Николаю:

- Что это было?

- Я знаю?

Он пытался унять панику, которая подстрекала схватить лампу и броситься к штольне, пробраться к выходу и посмотреть, что там шандарахнуло, насколько это важно для завтрашнего - тут соображения хватило глянуть на часы и понять - уже сегодняшнего выхода из шахты.

- Всем спать. Как рассветет, пойду посмотрю.

Николай тяжёлым взглядом обвёл всех. Старик поняли безнадёжность спора, а жена попыталась, но разговаривать с молчуном - это как об стену горох, и тоже унялась. Однако вытребовала, чтобы он лёг с детьми. Ради младшей Николай умостился с краю, однако Тамара скоро перетащила дочь к себе и подтолкнула на её место сынишку. Мотя уткнулся в отца и сладко засопел.

Шахтёр слышал, что Тамара не спит - та дышала слишком ровно и старательно, часто сглатывала слюну. Раньше, когда его любовь проявлялась каждую ночь да не по одному разу, старательно и на совесть обласканная жена отключалась почти сразу, а Николай - нет. В те поры он, млевший от ощущения мужской состоятельности, погружался в дрёму медленно, поэтому невольно запомнил признаки настоящего сна жены.

Несвоевременное воспоминание о сладостных мгновениях проявилось вполне понятным для молодого мужика образом. Ещё бы, неделя воздержания! Захотелось перебраться к Тамаре, стянуть с неё джинсы и... невзирая на измену! Даже назло измене! В висках туго застучало, замолотило, Николай скрипнул зубами, представляя, как эта сука...

"...эта похотливая сука! С другим! Который даже ласкать толком не умел! Только распял и частил, словно щенок на валенке!"

Смесь злобы, ревности, жалости к себе и бешеного желания пересушила рот, распалила воображение и выдавила глухой стон. Горячая сухая ладошка легла ему на щёку:

- Коль, иди ко мне.

И ему не достало сил отшвырнуть поганую лапу, завернуть трёхэтажный шахтёрский посыл. Упруго отжавшись от пола, он переметнулся на сторону Тамары, впился губами во влажный, ждущий рот, а руки принялись освобождать её и свое тело от одежды. Волна небывалого желания затопила Николая, но обида проявилась в злом ритмическом шёпоте: "Сука, блядь, сука, блядь, сука...", рефреном звучавшего вплоть до мига безумного наслаждения.

Раскатившись в стороны, супруги привели одежду в порядок. Тамара тронула мужа за плечо, но тот уже пришёл в себя и зло сбросил руку предательницы:

- Заткнись, сука! Это ничего не значит!

И вернулся на своё место.

*

Сон не шёл. Тамара тихо плакала - это отражалось дыханием и шорохами, которые сопровождали утирание слёз. Николай давил в себе жалость, старательно вспоминая вчерашние события:

Несмотря на предупреждение о возможном военном конфликте, страна жила в прежнем режиме. Резервистов, и то не всех призвали. Сорокалетних, как Николай, не тронули. Он догуливал последние деньки отпуска и собирался сплавать в верховья, поглушить рыбу в затоне. Рыбнадзор выкладывался на проверках именно в выходные дни, поэтому лучше понедельника для умного браконьера дня не было. Три десятка толовых шашек, детонаторы, моток провода и шахтовый аккумулятор лежали в сумке, сети ждали в мешках рядом с канистрами и мотором. Оставалось лишь с утрячка отвязать лодку и дать газу до отказу.

Тамара отправилась к швее на примерку платья, дети играли у себя, а Николай бездельно лежал у стереовизора, критикуя вялую игру чемпионата Германии, за отсутствием российских матчей.

- Сходи за пилой, сынок, - вместо приветствия сказала мама, громыхнув входной дверью, - пока поздно не стало.

- Ма, отстань, я в отпуске, - не изменил позы сын, - и зачем ножовка?

- Твои рога спиливать.

Спустя минуту Николай бежал к швее - он помнил, куда позавчера жену подвозил - в соседний квартал. Перепуганная толстуха с сантиметровой лентой на шее открестилась:

- Вы что, мужчина? Тамара сегодня не приходила!

Понимая, что мама права, разъярённый Николай помчался к ближайшей Томкиной подруге. Та, схваченная за горло, выдала адрес Салима. Добежав туда, Николай взмок и немного успокоился. Ненависть перекипела, булькала умеренно, словно почти загашенная известь, поэтому ломиться к неизвестному Салиму в дверь он не стал. Выяснив у вездесущих старушек, что живет соперник "вон, на пятом этаже", ревнивец взобрался на крышу "хрущовки", спустился на перегородку между балконами и осторожно заглянул в окно поверх занавесок.

И всё!

Он умудрился так разбить стекло - рогами, что ли? - что не поранился, запрыгнул в спальню раньше, чем Салим закончил рабоче-крестьянское интимное общение с Тамарой. В кровь и до потери сознания разбив лицо лицу нерусской национальности и основательно испинав, Николай кинулся за изменницей. Та успела одеться, поэтому её пришлось ловить за волосы прямо на лестничной клетке. Для усмирения хватило затрещины. К дому они шли рядом, не привлекая лишнего внимания. Вызванные по мобильнику деды - отец Тамары и отец Николая - ждали в квартире, глядя новости по стереовизору.

- Я позвал, - с порога крикнул рогоносец Хаиму Григорьевичу, - чтобы потом разговоров не было. Я только что застукал вашу блудливую суку под ё... под любовником. Вы мне клялись на Танахе в прошлый раз, что она ночевала у вас, хотя мама видела её в Черёмушках. И после этого родился Мотька, который ни капли не похож на меня!