Безымянный город Сказочника.

Глава 1.

  За окном постепенно выключались фонари, а за горизонтом занимался рассвет. Пока еще слабый, совсем незаметный за бесчисленными многоэтажными домами, он уже играл на небесах алыми красками, искусно, подобно профессиональному художнику, рисуя легкие мазки, знаменующие начало нового дня.

  Писатель любил это время. Время, когда ночь уже заканчивалась, отправляясь на покой и справедливо уступая место утру, что еще не успело пробудиться, заставляя людей непрерывно бродить по улицам бесконечным потоком спешащих на работу, учебу или важные встречи.

  Нет.

  Пока ничего этого не было.

  Лишь тишина, неповторимый аромат ночи, хранящий в себе что-то необъяснимо таинственное и невероятное. То, что появляется лишь ранним утром и длится от силы пару часов. То, что могло бы вдохновить писателя, оставляя в его голове новый незамысловатый, но такой теплый сюжет для очередной истории, нашедшей свою жизнь на страницах небольших сборников. Но он – писатель – давно уже утратил способность наслаждаться этим мгновением. Эта пора, когда он стоит у настежь открытого окна, вдыхая полной грудью, больше не вызывает у него улыбки на устах или озорной блеск глаз, а в голове не возникают мимолетные образы его новорожденных персонажей, получивших жизнь лишь благодаря этому моменту. Теперь это привычка, въевшаяся в его разум, полностью проникшая под его кожу, не дававшая на инстинктивном уровне пропустить этот час. Просто традиция, без шансов на ее неисполнение. Просто его работа — одна из обязанностей, которые писатель выполняет. Кажется, в жизни всегда так. С детства человек полон желания идти вперед, достигать немыслимых целей, покорять неприступные вершины, и все это с таким удовольствием, которое с возрастом постепенно исчезает. Есть ли этому причина? Возможно, есть, однако писатель не хотел об этом задумываться, вернее, не видел смысла. Ничего ведь не изменить, любовь к своей профессии, да и в целом к жизни он уже давно утратил, а его рассказы обрели лишь пустую оболочку из красивых слов…

  Сказочник.

  Так он себя помнил, но его сказки были написаны для взрослых, и не было в них того чуда, которое способно было бы пробудить людей от рутины серых будней, увлекая их лишь глубже в усталость и их обязанности, выполнявшиеся уже механически. Затем душа человека постепенно угасает в бесконечных хлопотах и рутине, а человек утрачивает страсть к жизни, существуя лишь из-за того, что он обязан прийти завтра на работу ровно в девять часов утра, напечатать осточертевшие отчеты, слова которого уже настолько въелись в память, что за ними не заметны ни красота нового дня, ни люди, окружающие человека; и все, что остается, без конца автоматически повторять «привет», «как дела», «отлично» и «до завтра», даже не вникая в то, о чем говорит вам человек.

  Впрочем, Сказочник не работал в офисах, а потому ему не приходилось создавать видимость радушия, не приходилось без конца менять маски и быть человеком, которого всецело принимает общество исключительно по установленным правилам, и никак иначе.

  В его «мастерской» было все по-другому. Здесь он самостоятельно ставил перед собой задачи и создавал план их выполнения; сам исправно следовал собственным правилам и выполнял свои требования; самостоятельно проверял свои труды и за надобностью редактировал их или переделывал. Другими словами, он был заказчиком, исполнителем и редактором своих работ…

  «Меня устраивают искусственно созданные условия жизни. Существовать одному проще» — это то, что писатель давно взрастил в себе. Однако действительно ли он в это верил? Прошло немало лет с тех пор, как он сумел культивировать в себе потребность в общении, рассматривая людей как предателей и лжецов, – со страниц его книг исчезают верные герои; спустя несколько лет писатель теряет веру в доброту и отзывчивость окружающих, каждый день наблюдая за снующими по улице людьми, которым нет дела до окружающих, – со страниц его сказок исчезает искренность и бескорыстие со стороны персонажей; минуя еще пару бесконечно долгих мгновений писатель выжигает в себе чувство, называемое любовью, и начинает отрицать способность испытывать данное чувство к кому бы то ни было – со страниц его рассказов исчезают любовь и страсть. С уходом каждого чувства из души Сказочника нить, связывающая его с миром чудес и безграничных возможностей, рвется, оставляя его наедине с оглушающей пустотой, а желание двигаться дальше, подобно сброшенной со стола хрустальной вазе, разбивается вдребезги. В ту пору он оттолкнул от себя всех, воздвигая неприступную крепость и более никогда не даруя ключ от врат в эту крепость, за бездушные стены из холодного камня. И хоть безразличие к жизни с каждым мгновением лишь возрастало, порою тот, кем был некогда Сказочник, рвался наружу, желая вновь ощутить знакомый сладкий вкус жизни, однако цепи обид не позволяли этого сделать.

  За данными размышлениями писатель не заметил, как в «мастерской» появился практически неразличимый аромат мяты и одуванчиков, и стоило мужчине отвести взгляд от окна, собираясь вернуться к работе, как он встретился с глубоким, но при этом озорным взглядом карих глаз, в сумерках «мастерской», очень напоминающих алые.

  — Доброе утро. — тихо, словно шелест теплого ветра, произнес голос, доносившийся от двери в его мастерскую. Солнце еще недостаточно хорошо освещало уютное помещение, чтобы можно было рассмотреть что-то, находившееся вдали от окна, отчего мужчине оставалось лишь вглядываться в темноту своего дома, двери которого с некоторых пор не были заперты. Впрочем, никакого недовольства или опасений писатель не испытывал — отчего-то присутствие раннего гостя его совершенно не тревожило, а тихий голос скорее завораживал и успокаивал, зарождая внутри писателя смутное копошение детского любопытства, которому на протяжении долгих лет совершенно не давали выхода, весьма успешно усыпляя его. Однако задавать вопросы писателю не пришлось — источник приятного аромата мяты и цветов прошла дальше в мастерскую, предоставляя мужчине возможность рассмотреть ее. Как творческий человек писатель отметил про себя не то, во что была одета его гостья, а детали, которые могли бы охарактеризовать ее: явно карие глаза все еще слабо мерцали алым в сумраке просторного, но при том не лишенного своего уюта и своеобразного вселяющегося в человека тепла, стоит ему только пройти чуть дальше, помещения (глаза ведь не могут быть цвета позднего заката, не так ли?); венок из одуванчиков, чуть съехавший набок, при этом прибавляющий его обладательнице озорную игривость, что сильно контрастировало с выработанным характером писателя — спокойным, полным равнодушия и искусственного холода и свойственной замкнутости людям, которые с особым усердием и отсутствием внятной причины запирают свое истинное «Я» под невообразимое множество замков; завершала весь образ аура, полная грациозности и таинственности, окружавшая обладательницу невероятных глаз. Перед ничего не выражающими глазами писателя возник образ представителя семейства кошачьих, столь уместно сочетавшийся с образом его гостьи, что иначе, кроме как Кошка, ее назвать нельзя было, хотя, безусловно, девушка выглядела как самый обычный человек и никаких хвостов или необычной формы ушей, которые писатель честно попытался разглядеть на светлой макушке, не наблюдалось.



Отредактировано: 09.01.2019