Билл был

Билл был

Билл был

Боксёр Билл по прозвищу “Таран” был страшен, ибо бил Билл как “Кувалда”, а “Кувалду” боялись все. Боялись даже тогда, когда он уже вышел из игры. Но у Билла имелось кое-что, чего не было даже у “Кувалды”, и я заметил это одним из первых.

“Таран”, несмотря на имевшуюся у него молниеносную реакцию, обладал прямолинейной, почти звериной, бесхитростностью. Его удары легко читались, и оппоненты, способные не только махаться кулаками и принимать в челюсть, но и думать, часто предсказывали его последующие движения, но это их всё равно не спасало. Возможно, кости Билла были сплавлены из бетона, арматуры и суровой жизни в самых дремучих районах Гетто, ведь каждый удар по нему ощущался его оппонентами, как выстрел дамским пистолетом по танку. Казалось, в бою на ножах всякое лезвие просто бы ступилось, пытаясь проникнуть в тугую, как застывший чёрный каучук плоть неостановимого боксёра.

“Таран” — это помесь величественного медведя, элегантной пантеры, реактивного мангуста и наглухо отбитого медоеда. Когда Билл ещё только взбирался по карьерной лестнице мира мордобоя, кто-то активно распускал шутливый слух о том, что, мол, родился Билл в Африке, мать его во время родов отбивалась от стаи гиен, нося на своём горбу тушу только-что пойманной антилопы; этакая чернокожая амазонка, смело взбирающаяся вверх по звеньям пищевой цепочки и хребтам недругов. От того, суровость древних людей Африки усвоилась Биллом ещё с молоком матери. Всякий раз, когда разговор доходил до отца Билла, версии расходились. Самой популярной стала та, что его папаша являлся неким антиподом слова “миротворец”, вершитель войн и крушитель черепов, мол, всякий раз, когда “антимиротворец” заглядывал в село воинствующего племени, реки полнились кровью. Но все эти слухи – расистская дребедень для доверчивых молокососов.

На самом деле мать Билла “Тарана” Брауна работала в цветочном магазине и ничего тяжелее мешков с удобрениями на своём горбу не таскала. Отец – интеллигентный блюзовый музыкант, такой же шкаф, как и сыночек, но шкаф, внутри которого висели не боксёрские перчатки, а труба, курительная трубка из слоновой кости, гора книг и дурацкая шляпа (но никто не осмеливался сказать музыканту, что она дурацкая).

Жизнь в Гетто, говорил сам “Таран”, жопа, из которой выбираются только при помощи ума, так “Тарану” говорил уже его дед. И отец Билла выбрался ровно так, как и предрекал его предок. Но к тому времени Билл избрал свой путь, он желал пройти всё гетто изнутри, принять всю суровость жизни на грудь. Первый бои был поставлен в мае 1928, оппонент лег с первого удара, бедолагу в скором порядке отправили в больницу, но, казалось, что лучше бы уж везли на кладбище.

Уже к сентябрю им заинтересовалась мафия. Там, где бутлегеры обосновывали полуподвальные бары, зарождались первые подпольные бои. И бои эти стремились стать зрелищными, и Билл был тем самым зрелищем. Именно на одном из таких боёв я повстречал эту базальтовую глыбу. Выиграл он без особого труда, впрочем, как и множество раз до этого, но выглядел подавлено и, кажется, совсем не наслаждался победой.

- В чём дело Билл, чего ты грустишь? Ты же размотал этого француза в труху, - я нашел в себе смелость обратиться к нему.

- На свидание опаздываю, - немногословно ответил Билл.

В тот день мне открылась чувственная сторона “Тарана” – один из его страшных пороков, слабость, на которой ещё ни раз будут играть, как на контрабасе. Билл был любвеобильным парнем с чутким и ранимым сердцем. На каждом шагу он влюблялся и на каждом шагу от него шарахались, как от насильника. Но даже если что-то проклёвывалось, далеко оно не уезжало, тут же глохло и останавливалось у обочины, включив аварийку. В тот день, помню как сейчас, особу звали Мэгги – медсестра в госпитале, в который вперед ногами въехала одна из жертв “Тарана”.

Я расчувствовался, вечер оказался слишком хорошим: летнее тепло, я прилип к бутылке, поднялся на ставке; не помочь этому парню мне не позволяла совесть. И тогда я сказал: “давай я тебя подброшу, Билл”. Билл согласился. Мы ехали, он включил радио и защёлкал толстыми пальцами в такт джазовой композиции. По дороге боксёр рассказывал мне о цветах, о толковании библии, о важности духовых инструментов в партии и о том, почему русские всякому предпочитают картошку.

Слово за слово, и я понял, Билл – дорога, ведущая мою четырёхколесную судьбу к успеху, к финишу на гонке жизни. И я сказал: “Билл, а тебе нужен менеджер?”

…

Спустя десять лет он уже танцевал на официальном ринге, а я плясал на ушах ставщиков. Про существование “Кувалды” – легенды бокса, забыли, как будто его и не было вовсе, а был лишь Билл. И мы с Билом прошли через многое, начиная от тупой идеи старого Клифа (хотел он, помнится, поставить “Тарана” напротив настоящего медведя гризли, но идея заглохла, ибо как нельзя кстати подкатили зелёные, твердящие, мол, “вообще-то это незаконно”) и заканчивая международным противостоянием с советским тяжелоатлетом Антоном.

Антон, как и Билл, рос в одном поле. Та же неостановимая машина, только выкрашенная в белый и с этикеткой на красных трусах “сделано в СССР”. Бой стал знаменательным, по правой стороне от ринга стоял не только Антон, но и все эмигрировавшие славяне, чёрт бы их драл, а по левой блистал лысиной Билл и вся, не дай бог соврать, Америка. Тогда меня и удивило, как кучка русских способна мигом избавить американцев от расовых и этнических стереотипов. Здесь, черная рука держалась об руку с красной, а та, естественно, в обнимку с белой.

В общем, наша тернистая дорога легла в основу интереснейших легенд, книг и экранизаций, в некоторых из которых, снимался сам “Таран”. Но за десять лет ничего в личной жизни чернокожего убийцы не изменилось. Он метался от одного остова любви к другому, не способный задержаться больше, чем на месяц. Возможно, сама судьба своими жестами намекала Биллу: “тебе нельзя создавать, ты должен разрушать”. И Билл разрушал. Разрушал и разрушался, сокрушаясь над своей судьбой. И я уже не мог подвести его на своей машине, чтобы подбодрить дружеским советом или шуткой - у него была своя, ярко-красная, и личный водитель тоже имелся. “Таран” дрался, потом напивался, потом вновь дрался, но уже не с теми людьми, за что его пару раз задерживала полиция.