Богатырь

Богатырь

       На нашей улице есть один дом. Он совсем покосился, потрескалась краска, двери скрипят. Хозяйку дома, согбенную старуху, мы не любили и всячески старались задеть, стоило ей появиться. Старуха внушала нам брезгливость, как внушают брезгливость опустившиеся пожилые люди. А ещё нам очень хотелось унизить её. Сейчас я не понимаю, чем было вызвано такое низкое желание, поскольку старуха ничего такого нам не делала - она даже не замечала нас.

Вообще это была странная старуха. Каждый день она выходила за покосившуюся калитку, становилась под деревом, растущем около гнилого развалившегося забора и стояла, устремив выцветшие глаза на дорогу. Стояла целый день, почти не мигая, смотрела на дорогу, без всякого движения, и уходила с наступлением сумерек. Однажды, подглядев эту картину, я рассказал друзьям, и мы все сообща решили, что отныне будем называть старуху только сумасшедшей.

Как мы только над старухой не издевались!.. И обидные прозвища придумывали, и по вечерам в окна камни кидали, ломали ветки, даже под ноги кидались. А однажды под одобрительные крики друзей я наскочил на старуху и толкнул так сильно, что она с трудом на ногах, но сумку выронила, и всё, что там было - яблоки, лук, картошка - покатилось в пыль. Я ногой лихо ударил по яблоку, и оно с резким свистом улетело куда - то в конец улицы.

Друзья приветствовали радостными криками мой «подвиг».

И тут цепкие пальцы схватили меня за ухо. Я взвизгнул.

- Ах ты сорванец этакий! - говорила бабушка – а это было она. – Ах ты негодник! Ты что делаешь, а? Это что ты удумал?! Вот я тебе сейчас все уши оторву!

Она нещадно крутила ухо.Я визжал и пытался вырваться, надеясь, что друзья не дадут в обиду.

Какое там! Друзья ужасно боялись моей бабушки и при её появлении бросились врассыпную.

А бабушка потащила меня домой. По дороге она нещадно драла моё несчастное ухо, так что по прибытии домой оно выросло до необъятных размеров и полыхало отчаянным алым цветом.

Кинув меня на диван, бабушка встала напротив, упёрла руки в бока и окинула грозным взглядом.

- Ну вот что, внучок! – сказала она голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Долго я терпела твои выходки, но теперь всё! Хватит! Будешь сидеть дома, пока не поумнеешь.

- Ба! - заныл я, держась за горящее ухо.

- Цыц! Я всё сказала! Нет, до чего нахальный мальчишка! Ты зачем к Надежде Семёновне пристал? Что она тебе сделала, паршивец ты этакий?

- Да никто её не трогал, - пробурчал я, продолжая держаться за ухо. – Да мы вообще её не трогаем… Она сумасшедшая, ты знаешь?

- Да как ты смеешь так её называть?! – так закричала бабушка, что я вжался в диван, но продолжал бубнить:

- Сумасшедшая она. Она целыми днями допоздна под деревом стоит и всё на дорогу смотрит.

Бабушка вздрогнула. Лицо её стало растерянным, словно она в чём - то провинилась.

- Дурак ты, дурак, Юра, - сказала она. – Надежду Семёновну пожалеть надо.

- Вот ещё!

И вот тут - то бабушка и рассказала следующую историю.

    Надя Маркова была сиротой. Жила она у тётки Серафимы Ивановны. На танцы Надя ходила редко, а если и ходила, то сидела на лавочке и ни с кем не танцевала. Она была очень строгой девушкой.

Серафима Ивановна не знала подробностей встречи Нади и Андрея. Надя оказалась очень скупа на слова и лишь сказала, что познакомились на танцплощадке. Андрей, как и Надя, был сиротой и воспитывался в детдоме. Может, именно потому у него был такой прямой несгибаемый характер.

Это был настоящий русский богатырь - высокий, крепкий, синеглазый, со светлой прядью над высоким белым лбом. И рядом с ним Надя - маленькая, с тёмной косой и тёплыми глазами.

Так началась история Нади и Андрея. Тётка пыталась вмешаться, начала советовать, но племянница не слушала. Серафима Ивановна устроила скандал, но тут уж показала характер и Надя. Поругавшись с тёткой, она ушла жить в общежитие и больше домой не вернулась.

Потом пришла Война. В первые же дни Андрей добровольцем ушёл на фронт. Надя провожала его без слёз, молча.

Наступили одинокие, тоскливые дни. Надя ждала. Соседям приходили письма, её же почтовый ящик был пуст. Почтальон пытался как можно быстрее пройти мимо её дома. Он чувствовал себя виноватым в том, что ей нет писем.

Отгремели победные салюты в Москве, улицы наполнились счастливыми песнями и вернувшимися с фронта, а Надя ждала. Шло время, летели годы, а она всё ждала. Похудела, осунулась, и подружки не знали, что делать. Тётка, прослышав о её беде, почти что насильно вернула в свой дом, и теперь вечерами могла видеть, как Надя стоит у калитки и смотрит на дорогу.

Что произошло с Андреем? Что с ним? Ни писем, ни извещения о гибели. Глухими ночами, лёжа в постели, Надя представляла, как хлопнет однажды калитка, послышатся быстрые шаги, и в комнату войдёт Андрей. Улыбнётся, сбросит шинель на стул, скажет: «Здравствуй, родная!». А в редких снах чудилось его большое, крепкое тело, лежащее в белых зимних полях, и его светлые волосы засыпает снегом.