Боги Жаждут (добавлена глава 12 - Финал)

Глава 1. Откровение

Мне всегда было интересно, о чем думают обитатели мясных ям, добровольно идущие на смерть, что заставляет их смирено принимать судьбу, даже не пытаясь бороться. Делать шаг в бездну, за краем которой оканчивается прежняя жизнь и где их ждет лишь неизвестность.

Любопытство - опасная вещь, оно толкает к поискам ответа, пусть даже мы не всегда это осознаем. Однако сей путь может завести слишком далеко и вот ныне уже я сам иду навстречу року. Иду, пытаясь понять, так все же, что чувствуют обреченные, что чувствую я?

Страх? Нет, он был в начале, горел ледяным огнем, выжигая грудь изнутри, но теперь лишь серый пепел витает над потухшим кострищем. Неизбежность? Тоже не то, я давно не ребенок, чтобы позволять решать мою судьбу за меня. Ничто не мешает сейчас развернуться и уйти, став изгнанником. Но мой выбор доброволен.

Лишь холод одиночества на грядущем пути, понимание необходимости пройти по нему до конца и от этого знания рождается полное равнодушие к своей собственной участи. Словно бы уже пересечена смертная грань, хотя все ещё иду по низкому, старому коридору с полуобвалившимися стенами. Вот, что я на самом деле чувствую.

Осознание заставляет сглотнуть ком, подкативший к горлу. Мрачным шёпотом оно просачивается в мысли, вопрошая, что же такого знают рабы в наших казематах, раз готовы тысячами отправляться на бойню, где их ждут вещи много худшие, чем смерть. Какая нужда движет ими? Я никогда не верил, будто их безразличие проистекает из смирения, слишком часто мне доводилось заглядывать в души других, слишком часто голоса богов обращались ко мне, наполняя разум тайными откровениями.

«Ты всегда чересчур много думал Баал», – раздается голос в голове. Брат. Мои тонкие пальцы осторожно перекатывают на ладони его усохший череп. Ониксовая кость столь темна, что даже на моей угольной коже кажется провалом в саму ночь. Прикосновения успокаивают мятущуюся душу и мой незримый спутник вновь засыпает.

Когда-то мы оба были живы и вместе пришли в храм. Один являлся воплощением силы, второй - вечности. Предвечные пожелали, чтобы эти качества воплотились лишь в одном из нас, наиболее достойном. Ты прав брат, я всегда был склонен к размышлениям и потому сейчас именно я держу в руке твой череп, а не ты мой.

Мысли вновь текут ровно. Мир обретает прежний баланс, а я продолжаю парить к краю пропасти, в которую мне предстоит сорваться. Возможно, я мог бы воспротивиться, пойти наперекор той силе, что избрала меня, но какой смысл в жизни без цели, особенно для авгура, толкователя воли богов? Последним, правда, мы ещё не являлись. Ныне нам лишь только предстояло вступить на путь инициации, закончить который, к несчастью, мне было не суждено.

Неширокие, параллельные проходы, по которым я и остальные из моего выводка двигались вперед, постепенно сходились воедино, у берегов Омута Посвящения. Изредка, сквозь прорехи в древних стенах, я замечал неясные силуэты в плохо освещённых коридорах. Среди мрака катакомб шествовали те, кому сегодня предстояло пройти последнее испытание и обрести сан. Интересно, как они воспримут мое падение, зашевелилось глубоко внутри мое извечное любопытство, уже не раз доводившее до беды.

Ближайшими ко мне оказались старик Пиш и гордец Цеотарос, любимчик Настоятеля. Первый, возможно даже расстроится, в конце концов, все мы когда-то были его учениками и каждого он наставлял на путь служения великому Кхулосу, как собственных детей. Было совершено неясно, почему Пиша выбрали для вознесения, в его-то возрасте, да и как наставник он был гораздо полезнее, чем жрец. А вот второй, скорее всего, не обратит внимание на того, кого боги сочли недостойным, даже сейчас не считая меня равным себе. Что ж, он сын тирана Дхамы, города в котором находится наш храм и сколько его помню, был окружён особым почтением и пиететом. Ума он правда небольшого, компенсируя сей недостаток коварством и злопамятностью, наверное потому отец и отравил его к нам, подальше от престольных дел.

Я взглянул себе под ноги. Переплетение ржавых прутьев, закрывающих прорехи в полу, сквозь которые проскальзывают падающие с потолка капли, указывали на то, что мы уже над руинами отверженных, куда вскоре надлежало пасть и мне. Совсем рядом раздается тяжелая поступь послушников гнева, стражей чертогов избранных. Громоздкими, закованными в броню, тенями они отделяются от стен, шагают следом за мной. Нелишняя в этих местах охрана, хотя мы и находимся в самом сердце нашей святыни. Впереди каменная кладка распалась на отдельные фрагменты, удерживаемые вмести лишь прочнейшей паутиной. Дом Плетущих Боль, существ–паразитов, чем-то напоминающих гигантских пауков, вгрызающихся в спину жертвы, причиняя той неимоверные муки, тем самым заставляя выполнять их волю. Они были вполне разумны, жили здесь храня тайны культа, следя чтобы древние ходы не обвалились от старости окончательно, но при этом даже жрецы не решались приходить сюда в одиночку. Создания не прятались и несколько хорошо одетых тел с бледной кожей, украшенной синюшными, наполненными ядом венами, недвижимо стояли, пока шесть подвижных лапок, выходивших точно у них из спины, быстро латали прорехи в белесом саване, укрывавшем стены.

Здесь тропы Пиша и Цеотароса соединялись с моей, а из дальних проходов, идя вслед за мускулистыми гигантами, несущими вязанки чадивших масляных ламп-черепов, шествовали ещё двое из выводка. Прелат Альманзор и дева Авигея.

Мне редко приходилось общаться с этими двумя. Один являлся ярым фанатиком, находя упоение в несении кары еретикам. Ему бы больше подошла служба адептов гнева Кхулоса, он был рожден для войны, но тем не менее первосвященник решил, что Альманзор может стать великим авгуром. Не мне спорить с мудрейшим, но не удивлюсь, что он будет первым среди тех, кто пожелает отделить голову недостойного Баала от его тела. Пожалуй, его стоит опасаться, едва судьба разведёт наши пути.