Бойтесь темноты

1 глава.

— Сэм, послушай…

— Нет, — я дергаюсь в сторону, стараясь сохранить остатки самообладания — их, по правде говоря, не так уж и много, — я не намерена слушать очередную байку о том, что тебе жаль, Роб.

Роб смеряет меня виноватым взглядом. Он похож на ребенка, которому приходится выслушивать нравоучения по поводу своего хулиганского поведения от собственной матери. Но наш с ним диалог мало на это смахивает — скорее, походит на разрастающийся скандал, собирающий заинтересованные взгляды, и медленно перетекает в желание ударить его как можно сильней. И не просто влепить банальную пощечину, а врезать по лицу кулаком, выместив весь тот коктейль, что бурлит глубоко внутри. Роб это прекрасно понимает. Потому, когда позади него слышится тихий шепот, а в спину впивается несколько пар глаз, уставившихся прямиком из холла отеля, он делает неуклюжий шаг назад, убирая руки в жест капитуляции.

Я невольно оглядываюсь. Яркий свет ламп неприятно мажет по глазам; выбившиеся из хвоста волосы хлестко ударяют по щеке. Взгляд же падает на приоткрывшуюся дверь, из-за которой выкатывается тележка с моющими средствами и корзиной для грязного белья. Появляющаяся из того угла Мэри — в слегка укороченной форме по фигуре, с ярким макияжем и теряющейся в уголках губ ухмылке — выглядит настолько довольной и веселой, что ком подкатывает к горлу вместе с раздражением, застряв где-то поперек.

Чертов Роб. Со стороны мы наверняка похожи на парочку, что ссорится из-за измены. И, быть может, так было бы намного проще и даже в какой-то степени лучше — не пришлось бы слишком долго мусолить эту тему, тут же выкинув её из головы, но все куда прозаичнее: Роб никогда не был моим мужчиной. И, более того, не привлекал ни в плане симпатии, ни в плане хорошего отношения, ни в плане хоть какого-нибудь сочувствия, которое окружающие к нему испытывали. И дело далеко не в моей к нему предвзятости, а в том, что Роб слишком хорошо умеет притвориться хорошим, когда на самом деле не такой. Видимо, делать вид бедной овечки, скрывая под собой больше, чем показываешь куда проще, чем признать очевидное — Роб полный мудак.

И, несмотря на то что я всегда стараюсь относиться к окружающим с пониманием, терпение, которое я титаническими усилиями пытаюсь сохранить, начинает лопаться подобно мыльному пузырю. Это сложно. Мне даже смотреть на него противно: пусть бы он лучше грубил, ругался и с пеной у рта доказывал, что это не его вина. Но Роб все еще стоит передо мной, и я чувствую себя такой злой, такой… противной от того, что все равно где-то в глубине души испытываю к нему чертову жалость.

Потому что это далеко не первая попытка Роба стащить чью-нибудь безделушку. Не первый раз, когда многие работники отеля говорили, как горят его глаза при заселении весьма обеспеченных клиентов, номера которых ему предстояло обслуживать. Роб слишком часто оправдывал свои грехи болезнью — клептоманией — и это стало до того тошнотворно и неуместно, что я правда едва сдерживаюсь от того, чтобы самолично не достать из внутреннего кармана его униформы украденную цепочку.

Пожалуй, уже давно стоило уволиться из этой богадельни и найти себе место получше. Желательно дома, чтобы только дистанционно общаться с персоналом или клиентами, а не воочию видеть весь этот идиотизм.

— Живо отдай, — я вытягиваю руку, продолжая глядеть на Роба исподлобья. Он неуклюже переступает с ноги на ногу, тяжело вздыхая, и нерешительно тянется во внутренний карман бежевого пиджака. — Это зашло слишком далеко.

— Сэм, пожалуйста…

— Каждый раз, Роб, каждый божий раз я слышу эти слова. О том, как тебе жаль, что это больше никогда не повторится. Я жалела тебя. Честное слово, я столько раз давала тебе повод реабилитироваться, но… некоторые привычки не меняются, не говоря уже про людей. Я устала.

— Но ты же знаешь! Если я потеряю эту работу…

— Ты сам виноват в этом, Роб, — я выдергиваю украшение и сжимаю его с такой силой, что след плетения отпечатывается на ладони вместе со следами ногтей.

Сердце беспокойно стучит в груди и кажется, что еще немного и оно точно выпрыгнет через горло вместе с остатками воздуха. Это все просто… за гранью. За гранью моих возможностей, за гранью терпения, за гранью сегодняшнего дня — все с самого утра идет наперекосяк. Мне отчаянно хочется, чтобы рабочий день наконец подошел к концу.

— Я не вызову копов, если ты напишешь заявление по собственному и уберешься отсюда прямо сейчас, — жестко чеканю я, продолжая сверлить его злым взглядом. Роб опускает глаза в пол, не в силах выдерживать тяжелый взор секундой дольше. — Это наилучший исход, который я могу тебе предложить, не беря в расчет остальное. И тебе бы радоваться, ведь, поверь, я в шаге от того, чтобы хорошенько тебе врезать.

Роб поджимает пухлые губы. Тень мрака на его лице больше не вызывает былой жалости. Его угловатая и сгорбленная фигура, сделавшая легкую поступь ко мне навстречу, бегающие по сторонам глаза, в которых нет и тени раскаяния — лишь страх вновь оказаться там, откуда Роб пришел — только и наводят, что волны раздражения.

Я прохожу мимо него ровной походкой, сжимая бедную цепочку настолько, что кожа в районе ладони начинает неприятно ныть. Женщина, стоящая возле стойки ресепшена, одетая в деловой костюм и с явным презрением на лице, недовольно окидывает меня взглядом — та самая клиентка, вещь которой Роб решил незаметно стащить. Вышло, правда, слишком заметно.

— Мы приносим свои искренние извинения за данный инцидент. Спасибо, что не обратились в полицию, — я виновато вкладываю цепочку в раскрытую ладонь незнакомки.