Борис Пастернак в Грузии

Борис Пастернак в Грузии

Мария Филина

Борис Пастернак в Грузии

«Поездка в Грузию - это поездка внутрь себя…»

«Грузинская жизнь» Бориса Пастернака стала легендой. О ней написаны тома. Но каждому новому поколению хочется причаститься к ее тайне, ощутить мощный заряд сплетения судеб, поэтических открытий, высоких возможностей человеческого духа. Создатель одного из самых ярких поэтических миров XX столетия кровно связал грузинскую и русскую культуру, он навсегда вписан в историю Грузии. Содружество Бориса Пастернака с целой плеядой выдающихся грузинских литераторов-современников подтверждено поэтическим словом и гражданским деянием. Возникло такое единство судеб, связей, дружб и творческих интересов писателей разных культур, направлений и творческих дарований, спаянное радостью и бедой, какого, пожалуй, не было в истории богатейших русско-грузинских взаимосвязей.

Пастернак создал строки о Грузии, которые вошли в мировую сокровищницу поэзии, сделал грузинскую лирику достоянием русскоязычного читателя, который постигает душу народа через колдовские пастернаковские переводы. В годы сталинского террора Борис Пастернак, предвидя судьбу многих близких, рискуя собственной свободой, а, возможно, и жизнью, поддерживал своих друзей Паоло Яшвили, Тициана Табидзе, Валериана Гаприндашвили и многих других. После гибели Тициана и Паоло русский поэт на протяжении десятилетий помогал их семьям, как бы продлевал жизнь ушедших собственной жизнью. Лишь он и Нина Табидзе до середины 1950-х продолжали верить, что Тициан может быть жив и вернется к ним.

Поэт в общей сложности пробыл в Грузии недолго, хотя протяженность общения составила почти три десятилетия с 1931 года. Но у знатоков творчества Пастернака создается оправданное впечатление, что раз причастившись к этой стране, он ее не покидал. «Поездка в Грузию это поездка внутрь себя, это мое сокровенное желание художника, о которого я никогда не откажусь», – признался он Симону Чиковани.

В начале 1980-х годов, мне довелось беседовать с сыном поэта Евгением Борисовичем, и я задала вопрос: «Чем так околдовала Пастернака Грузия, что он стал ее частью, а грузинский мир – его органикой?» Наши мнения совпали. В России в конце 1920-х, особенно в Москве и Ленинграде установилось невыносимое давление идеологической машины. Истинная поэзия вытравлялась, а позже преследовалась. Началась борьба с литературными группировками и отдельными писателями. Этот гнет ощутили на себе все литераторы, но каждый переживал его по-разному. В Грузии же поэтическая стихия еще была жива. И стиль грузинской жизни сам был напоен поэзией. Можно было всю ночь напролет ходить из семьи в семью, от поэта к поэту, слагать и читать стихи. Для Пастернака эта атмосфера стала спасительной.

Впервые Борис Леонидович приехал в Грузию летом 1931 года в драматическую пору своей жизни. Незадолго до этого его супругой стала Зинаида Николаевна Нейгауз, жена его близкого друга, выдающегося пианиста Генриха Густавовича Нейгауза. Драма двух семей переживалась очень остро. Пастернакам фактически негде было жить и хотелось скрыться от бесконечных пересудов вокруг их личной судьбы. Это накладывалось на общую ситуацию в Москве.

1929 год – «год перелома», принес собой «чистку» партийных рядов и репрессии против литераторов. Можно сказать, что у поэтов возникла массовая депрессия. У большинства окончательно развеивались иллюзии о возможности «вписаться» в новую действительность. Возникала пропасть между теми литераторами, которые согласны были любой ценой служить властям и теми немногими, кто не желал поступиться своей совестью и творчеством. Уже возникала система «социального заказа». Лирическая поэзия стала не нужна, даже гонима. Недавно эти писатели были членами общих объединений, друзьями. Шоковым знаком стало самоубийство Владимира Маяковского, у которого «разбилась о быт» не только «любовная лодка», но и вера в праведность революции. Сталинская тотальная цензура и доносительство набирали силу. Борис Пастернак переживал эту ситуацию очень болезненно.

В такой момент он познакомился в Москве с выдающимся грузинским символистом Паоло Яшвили, который пригласил его с Зинаидой Николаевной в Грузию. Эта поездка для Пастернака навсегда связана с первыми месяцами общей жизни с любимой, она стала «вторым рождением». В книге, вышедшей под этим названием, сплелись посвящения Зинаиде Николаевне и впечатления от Грузии, возрождение духа, начало новой жизни, переломный период и в поэтическом стиле, в эстетических основах. Пастернак отказывался от сложнейшей ассоциативности своего раннего творчества, от неокантианства, от «Марбурга», стремился к тому, что сам назвал «высокой простотой».

Грузия поразила его природой, людьми, самой своей поэтической сущностью, разлитой в воздухе, гостеприимством и традициями. Этот край всегда был для русских литераторов «страной поэтического вдохновения». Но мало кто сразу ощутил трагические противоречия исторической судьбы Грузии. В программном стихотворении «Волны», созданном в первую поездку, он определил:

Мы были в Грузии. Помножим

Нужду на нежность, ад на рай,

Теплицу льдам возьмем подножьем,

И мы получим этот край.