Эпизод I: патология.
–1–
Оно вновь поднимает ее среди ночи. Приступ рвет сжавшиеся от боли легкие, раздирая сосуды. Она пытается удержаться, чтобы не потревожить сон мужа. Но боль выжигает грудь. Из горла прорывается хриплый стон, пропитанный жалостью, отчаянием и кровью.
Боль сгоняет налет сна. Ионна бросается в уборную, неся себя ватными ногами. Гремит дверью, врезается в широкую раковину и подавленно склоняется над ней.
Дает приступу волю. Утробный, тяжелый, чугунный кашель орошает белоснежную раковину смолянистой черной кровью. Кашель душит, тянет за корень языка, дерет ржавыми когтями глотку и рвет грудную клетку.
Натужно давится. Кожа бледнеет, покрывается холодной испариной, сосуды на глазах лопаются от напряжения.
– Мамочка… – Она мысленно повторяет это единым потоком: без запятых, без пробелов. Вчерашний приступ был легче этого – меньше боли, меньше крови, меньше желание умереть. Знает, что завтра будет хуже.
Приступ трусливо ретируется на время, чтобы передохнуть, набраться сил и снова вырваться фонтаном боли.
Ионна тяжело дышит. Капли пота срываются солеными жемчужинами в раковину, разбиваются и смешиваются с кровью.
Ионна поднимает голову и смотрит в зеркало. Зеленые глаза измучены, подчеркнуты нездоровыми синяками. Кожа бледна, и на фоне мертвенной бледности рыжие длинные волосы горят огнем.
За ее спиной – спальня и кровать, на которой спит муж. Она видит его равнодушную спину. На ее лице мелькает улыбка разочарования. Включает воду и привычно смывает брызги крови в раковине. Спокойно наблюдает, как они утекают розовыми линиями прочь, закручиваясь в умирающую спираль.
– Когда уже всё это закончится… – Она шепчет это так, словно боится произнести вслух, и по ее нежной, слегка порозовевшей щеке тихонько спускается одинокая слеза. Слеза достигает подбородка, на мгновение задерживается, отчаянно держится, но срывается вниз к журчащему потоку.
Ионна возвращается в спальню и осторожно садится на край кровати, не желая нарушить сон мужа. Однако он уже не спит, спрашивает, не поворачиваясь к ней:
– Всё хорошо?
– Всё хорошо…
– Ты обижена?
– Нет…
– Ты обижена.
Он сонно поворачивается к ней.
– Тебе кажется, Федор.
Она не назвала его Федя. Сидит к нему спиной и мелко дрожит, словно замерзший под ливнем котенок. Федор берет ее под руку и тянет к себе, чтобы она взглянула на него. Ионна слегка сопротивляется.
– Ио, дорогая, что случилось?
Она осторожно подыскивает слова, боясь его обидеть.
– Будто ничего не происходит… – бурчит она. – Тебе всё равно – да? Раньше так не было.
– Ио… – Федор садится рядом с ней. – Раньше я не был уверен в проекте. А сейчас у меня есть гарантии. Субстрат почти готов. Просто немного потерпи.
– Я больше не могу…
– Послушай. Я почти закончил работу. Как только субстрат будет готов – я перенесу твое сознание. И твои мучения… Они закончатся.
Ионна тяжело вздыхает. Подавленно смотрит на свои бледные ноги.
– Слушай… – Федор ласково мнет ее плечо. – Твоя болезнь – болезнь тела. Помнишь? Тело – сосуд. Мы его заменим. Старое тело – на помойку. Вместе с болезнью.
– Старое тело… – ворчит она, а сама сдерживает улыбку.
Он тихо смеется. Она избавляется от улыбки и долго молчит, погружаясь в густое болото обиды. Ей внутренне всё хуже: муж говорит о возможности. Но ей плохо здесь, больно сейчас.
– Ну, чего мы мрачные, как туча? – Федор приближается к ней и обнимает за плечи.
– Ничего…
Федор прижимается лбом к ее виску и тихо шепчет сквозь локоны рыжих душистых волос:
– Я тебя люблю, рыжик. Помнишь ведь?
К ее груди вновь подступает боль. Ионна сгибается, будто нечто тянет ее вниз. Из легких вырывается горелый кашель – сухой и бескровный. Федор спокойно встает, находит таблетки, наливает воду в стакан и протягивает ей – пей.
Ионна отрицательно мотает головой, и Федор настаивает:
– Пей лекарство.
– Это не лекарство… – Поднимает на мужа жалостливые глаза. – Оно не лечит.
– Знаю.
– Оно делает вид, что лечит…
– Знаю.
– Зачем его пить?
– Оно продлит тебе жизнь.
– В теории.
– Пей, говорю.
– Я этим только боль продлеваю…
– Мне нужно время. – Он вкладывает таблетки в ее ладонь и отдает стакан. – Я не проведу реинкарнацию на неготовую основу.
Федор целует ее в щеку и собирается.
– Ты куда? – В ее голосе мелькает растерянность.
– Работать. Ты же знаешь.
– Еще ночь…
Федор не отвечает, одевается и молча уходит – спешно, торопливо, словно убегая прочь. Ионна долго сидит одна в тишине, держа перед собой стакан с холодной водой и красные таблетки с улыбающимися смайликами. Выпивает их с верой, что ни продлят ей боль.
Мысленно говорит себе:
– Моя жизнь – моё ласковое страдание…
Сворачивается в позу зародыша на охладевшей кровати, прижимает к себе подушку мужа и накрывается одеялом с головой. Долго и беззвучно лежит, представляя себя умершей. Но боль в груди напоминает ей о жизни.
В одинокой тишине раздается тихий всхлип.