Братья по крови.

Братья по крови.

(Это середина трехчастной Хроники, первая часть - «Княжна и хан», последняя - «Глинская», которые объедены одним героем — Жаждой Власти. Вещь закончена.

Я охладел к той театральной школе, которая объявила сцену окном в реальный мир, и где актер полчаса жует котлетку, а зритель завороженно смотрит и оценивает, точно ли передан «образ». Школа эта провоцирует излишнюю фантазию режиссеров, заставляя их одевать Гамлетов в грязные кальсоны. А это излишне личное.

Мне интереснее театр, где сцена — подиум, по которому величественно, на котурнах и в роскошных одеждах двигаются боги, правящие миром — Коварство, Любовь, Тщеславие и так далее.

Театр этот вырос из народной религии, и сам был действием религиозным, призванным лечить пороки, а не щекотать нервы.)

Князь Юрий Дмитриевич Звенигородский и Московский.

Князь Дмитрий Шемяка, его сын.

Епископ Иона.

Отец Игнатий.

Ушкуйник Хлопок.

Дьяк Кострома.

Палач.

Инокиня Марфа.

Боярышня Морозова Анастасия.

Мечники.

Бояре.

Площадь, лобное место. Князь Дмитрий Шемяка. Бояре, стража, дьяк Кострома, палач, инокиня Марфа, боярышня Морозова, простой народ.

Дьяк Кострома.

- Указом государя

Москвы и всех ее уделов князя Юрия

бояр московских, Беклемишева Василия, Морозова Петра,

предать суровой казни.

Вина их:

лгали князю, клянясь служить ему,

но тайно умышляли Московский стол отдать Василию,

князю Коломенскому, вражду преступно сея меж князем нашим и племянником его.

Другая их вина:

гонца в Орду заслали к хану с доносом лживым,

где нагло поносили законные права Владыки-Государя

престол Московский вслед за братом взять,

и у татар просили войско,

готовя разорение земле и городам Российским.

Для того,

что их вина доказана под пыткой,

и повинились оба в содеянном,

отсечь им головы.

Седьмого января, шесть тысяч девять-сто сорокового лета от сотворения мира.

(на лобное место выносят тела замученных бояр, палач ждет с топором)

Князь Дмитрий.

- Щадит отец Москву! Моя бы воля

узнал бы здешний мир, что значит страшный суд,

суд князя Дмитрия!

Да, суд вершимый князем

не там, а здесь,

без милости и жалости к врагам -

не двум боярам — сотням я б головы отсек,

холопам лживым и лукавым, ждущим только случай, чтобы предать,

не ведающим стыд позора, жадным,

потерявшим страх покорных слуг.

Забыло здешнее, чванливое боярство, что стол Московский

не достояние его, и не ему

решать семейный спор наследников Донского — кто будет править.

Будто тучный улей манит

и голову кружит,

так двор Великокняжеский дурманом высшей власти

всем разум спутал. Все, князья, и слуги,

и нищие монахи, даже смерды — все спорят,

за ножи хватаются и в злобе

родных уж не щадят.

Не любит двор, не любит и боится внезапных перемен.

Те, кто за службу

покойному Василию

добыли на кормление деревню, городок -

все шепчутся, что трон оставлен сыну, и сын в наследстве старше брата.

Если так,

то кто же я?

Я, как и он, от семени Донского и Ярослава Старого.

В бою и на коне с Василием мне жалко спорить — он юн и слаб и сердцем не боец.

Отец Иона пригрозил проклятьем и отлучением от церкви Божией, а не то

в последней стычке у Троицкого стен монастыря

я, не колеблясь, заколол бы брата.

Что медлишь ты, палач?

Палач.

- Я жду лишь знака от князя светлого!

Князь Дмитрий.

- Руби!

(палач отрубает осужденным головы)

- Теперь казненных головы на колья!

Чтобы, крестясь, народ не забывал о страхе Божием,

и что покорность — вот его удел.

Тела родным не выдавать, а псам скормить.

Все их имение

теперь за батюшкой,

я князя попрошу, и, верно,

слуг своих усердных он наградит так щедро,

что дрожь пройдет и совесть замолчит.

(Уходит. Следом бояре и стражники. Марфа подводит боярышню Анастасию к палачу)

Марфа.

- Скорей, боярышня, колени преклони,

и палача кафтан кровавый

целуй — обычай древний,

чтоб Бог простил нам страшные грехи.

Живет поверье -

кто первый палача коснется после казни,

и выкажет смирение свое, и перед ним, и перед свежей кровью казненных грешников,

а пуще и невинных,

тому уж голову не срубят.

(Анастасия, опускаясь на колени)

- Я прошу

тебя, палач, о край одежды красной,

дай бедной сироте сухие слезы утереть.

Палач.

- А что ж не плачешь ты? О ком сухие слезы?

Анастасия.

- О батюшке.

Палач.

- Один из этих двух?

Молись, боярышня, пусть Бог тебя услышит, и душу грешную отца не ввергнет в ад,

а телу бренному чрез адские мученья

здесь суждено пройти. То воля князя

Димитрия. А мы лишь служим ей.

Дьяк Кострома.

- Дитя невинное! На колья не смотри,

и взор девичий не смущай картиной

залитой кровью плахи, лютых псов и слуг жестоких. Будет и того,

что на твоих глазах отца казнили! Достойный был боярин и слуга

князей московских. Верен и правдив.