Бред

Бред

Тэхену было больно. Очень. Нестерпимо. Он не мог сказать, где болело больше: ушибленные ребра или же разодранные руки в кровь, хотя он так же не мог ручаться, что под маской безмятежности не лопается кожа на его лице, и именно эти кровоточащие раны болят сильнее всего, потому что невидимы.

Он сморщился, когда попытался сесть удобнее, и обхватил себя руками, стараясь сжать ноющие ребра, однако это движение принесло лишь еще больший дискомфорт. Тэхен зажмурился и резко открыл глаза, пытаясь сосредоточиться на месте, где он находился.

Подземный переход был светел и пуст. Ни единой души, кроме самого Тэхена. Это успокоило немного, потому что никто не видел его таким. Он ненавидел чувствовать себя беспомощным, а именно сейчас он таковым и был. Признать этот факт тоже было достаточно трудно, но когда находишься наедине с собой, многое становится проще… 
Парень посмотрел на мигающий фонарь на потолке и мысленно согласился с внутренним голосом, что он жалок, раз не может отстоять свое право на свободу у отчима. Какой раз за этот месяц они дерутся? Хотя подобное трудно назвать дракой, скорее избиением, ведь Тэхен никак не мог даже разок ударить своего опекуна.

Он искренне ненавидел свою жизнь со всеми ее поворотами и вывертами, а все потому, что в один момент потерял самого близкого человека — свою маму. Она умерла год назад. Год назад начался его личный ад, вечный кошмар, в котором он был совсем один и никому не нужен. Три года назад в их маленькой семье появился его нынешний опекун — отчим, который до сих пор не знает пощады по отношению к Тэхену. И уже прошло несколько месяцев с того момента, как Тэхен начал задумываться о смерти.

Друзья, коих и так было немного, не понимали чувств Тэхена, а он не мог взять в толк, как они не видят всю тленность его бытия. Он замкнулся в себе, пытаясь выжить в своем жестоком мире, и не принимал практически никакую помощь. Обычно вечера после встречи с отчимом, заканчивающиеся побоями, проходили где-то неподалеку от дома, в близлежащем парке, например, или на берегу реки, но он всегда вынужден был возвращаться в ставший ему ненавистным дом.

Сегодня Тэхен решил, что больше не вернется. Сегодня Тэхен впервые ударил отчима. Сегодня Тэхен впервые оказался так далеко от дома. Сегодня Тэхен впервые остался не один.

Легкие шаги в переходе были слышны еще на лестнице, но парень, сидящий на полу и опирающийся спиной о стену, не обратил на них никакого внимания. Он заметил, что что-то нарушает тишину его укрытия, только когда мимо него прошла девушка. Она сделала несколько шагов вперед и остановилась, не закончив движение, а Тэхен постарался сделать вид, что просто присел отдохнуть, продолжая смотреть на мигающий фонарь.

— Не лучшие мысли, Тэхен. — Девушка не смотрела на него, да и Тэхен делал вид, что фонарь куда интереснее, чем незнакомка, обратившаяся к нему по имени.

Пауза между ними затянулась, и диалог так и не начался.

— Мы знакомы? — шепнул вслед удаляющейся незнакомке парень, повернув голову в ее сторону, и девушка остановилась вновь.

— Да, я Чжи Ын, мы встречались на похоронах твоей матери, — она повернулась, — не помнишь?

На секунду Тэхену показалось, что с глазами этой Чжи Ын совершенно точно что-то не так. То ли свет так упал, затемнив их, то ли от пережитого стресса, но ему привиделось, что глазницы девушки черные, нет ни зрачков, ни белков — только зияющая чернота, в которой тонул свет желтых фонарей безлюдного перехода. Он и рад был бы уже отвести свой взгляд в сторону, но не мог.

— Не помню… — ответил Тэхен, утопая в пустоте глазниц Чжи Ын.

— А я помню. Кажется, тогда я сказала тебе то же самое. — Девушка сделала шаг в сторону Тэхена. — Плохие мысли материализуются.

Все вокруг поплыло: стены, пол, потолок, даже этот раздражающий желтый свет — все будто было нарисовано нестойкой краской и смазалось, когда кто-то плеснул воды на картинку. Тэхен и себя ощущал как в воду опущенным, а затем неаккуратно вытащенным и снова усаженным на свое место. Он хотел пошевелиться, поправить почему-то начавший давить ворот футболки, убрать липкие волосы с лица, но не мог сделать ничего из этого. Он мог только смотреть в глаза Чжи Ын.

— Кто ты?..

— Смерть, знаешь ли, не выход, Тэхен. — Чжи Ын подошла еще ближе и присела напротив. Она внимательно смотрела на парня, а потом протянула руку и приложила ладонь к его щеке, отчего Тэхена будто током ударило и он смог один раз моргнуть, прежде чем провалился в вязкое нечто, что позже он сможет назвать бредом.

Весь мир сжался до размера песчинки и вновь взорвался, выкинув парня в какой-то дом, который обстановкой смутно напоминал его, но внутри все краски были выцветшими, а портрет матери, стоявший в рамке на комоде, как-то укоризненно и особенно грустно смотрел на Тэхена. Он осмотрелся еще раз, когда тошнота немного отступила, и заметил сквозь проход в зал сидящего человека на диване. Тот смутно напоминал кое-кого ненавистного парню и был облачен в траурный костюм. Неподалеку стояла не первая пустая бутылка соджу, а в руках он держал портрет самого Тэхена. С траурной лентой по верхним углам. Это был отчим Тэхена, и парень увидел все это, подойдя чуть ближе. Отчим сидел и что-то приговаривал, сжимая рамку в руках до побелевших костяшек.

— Хочешь, чтобы это все было так? — голос Чжи Ын будто наполнял собой пространство и звучал одновременно везде, даже в Тэхене. — Твоя мама не в восторге, заметил? Она говорила, что ты не сдашься, что ты сильный, а он, — парню даже показалось, что он увидел, как поток звука указал, словно Чжи Ын стояла рядом и кивнула в сторону, на отчима, — не так уж и плох, как ты говоришь. Вспыльчивый, да, но за тебя держится из-за нее.

Тэхен зажмурился, сдерживая подступившие слезы, и мир снова сжался, а потом его, подобно пушинке, понесло по течению странных картинок, в которых между мелькающих лиц он узнавал себя. Странно наблюдать за собой со стороны, как ты искренне улыбаешься, хотя сейчас кажется, что это давно забытое умение, как и вообще возможность испытывать счастье; как в твоей жизни появляется девушка, чем-то отдаленно напоминающая Чжи Ын (показалось Тэхену); как жизнь идет размеренно, и даже ненавистный отчим мелькает в этих обрывках. Тэхену не хватало воздуха, чтобы полностью наполнить легкие, а все происходящее больно било по ушибленным ребрам и не давало вздохнуть полной грудью, но когда он упал на пол какой-то больничной палаты, еще сильнее ударившись и забыв на мгновение, как вообще дышать, он заметил перед собой сидящую на корточках Чжи Ын.

— Где я?

— Все может быть так, Тэхен, — девушка указала в сторону, и посмотреть туда стоило неимоверных усилий измотанному парню. — Видишь?

И Тэхен видел. Он видел, что у койки, на которой лежал старик, стояли мужчины, женщины, дети, подростки.

— Это его дети и внуки?

— Да.

— Его любят.

— Да.

— Кто это?

— Это ты. Возможно, — Чжи Ын пожала плечами, — смотря, что выберешь ты. И я думаю, что тебе еще рано уходить.

Теперь же мир поплыл перед глазами от прохладного поцелуя. Тэхен широко распахнул глаза от неожиданности, и по телу прошлась волна дрожи, которая будто возвращала его к жизни, даруя силы. Он не мог отпрянуть или же углубить поцелуй и смотрел на Чжи Ын, смотрел так внимательно, как мог, потому что они снова оказались в подземном переходе. Желтый фонарь все еще мигал, а прикрытые глаза девушки наверняка были чернее ночи, потому что Тэхен видел очертания рогов в непонятной сизой дымке вокруг нее и чувствовал запах паленой плоти.

— Выбирать тебе, — девушка отстранилась, медленно вставая и смотря прямиком в его душу.

— Я буду бороться, — бросил обессилено Тэхен, когда Чжи Ын, грустно улыбнувшись, отошла на шаг назад. Одинокая слезинка скатилась из глаза парня. Ребра вновь заныли, а кожа под маской все же оказалась цела, потому что та самая маска была только что разбита.

Девушка лишь раз оглянулась назад, когда доставала гитару из-за спины, которую парень приметил слишком поздно. Тэхен размеренно сопел, опираясь на ту же стену, фонарь мигал, а она, зная, что придет однажды за ним, начала тихо напевать свою песню:

— И она развернулась и медленно вышла вон,
Лишь сказав на прощание: «До встречи, до лучших времен».
Еще сказала: «Не смейте обо мне тут скорбеть,
Ведь я не боюсь смерти, потому что я и есть смерть».*