Брокен

Брокен. гл. 1, пролог

Небо разлилось черно-сиреневым атласом, складками на нем- тучи, тучи темные, черные. 
Не было еще дождя, но грозовые облака заполонили собою все небо. Стало совсем темно и дилась эта темнота уже целый час. Шумели деревья, сгибались под ветром кустики жасмина и бузины. Шел третий месяц лета, холодный, злой мокрый август.
Герб на верху самых высоких в округе ворот- дерево с одним-единственным, свисающим до самой земли плодом, сердцевидным яблоком- потускнел от грязи. Этот бывший частный дом стал после войны государственным и был передан исправительному заведению- интернату для трудновоспитуемых подростков. Шел глубокий август. Недавно кончились экзамены. Брокен замер в ожидании новых лиц, тел и душ. Воспитанники с учителями, общим числом семьдесят, приготовились к отдыху. Некоторых детей ждали родственники в ближних городах, а у многих здесь совсем никого не было.
Златана, самая маленькая из воспитанниц второго этажа, не отходила от окна учительской. Закрытое ажурным черным железом стекло потемнело в пыли и грязи.
“Будет дождь.”-шептала она, сложив коротенькие с перепонками пальцы. “Будет, будет, будет дождь. Ливень такой, что смоет цветы на клумбах и не кончится он до глубокой ночи. Будет, будет, будет дождь.”
-Заклятье бормочешь?- усмехнулся молодой воспитатель, гася лапму на заваленном толстыми классными журналами столе. Лампа была с красным матерчатым абажуром и света почти не давала. Включив старинный фонарь, мужчина проверил дубовую ставню, случайно коснувшись рукой Златаны.
“Будет дождь.”-не обращая на него внимания продолжала шептать девочка.
 Ей было всего двенадцать. Все ее здесь называли просто Златой. Попала в Брокен эта миловидная малышка за воровство. Воспитатель, чей точеный профиль и грозный взгляд делали его похожим на злую женщину или античную статую, не спускал с провинившейся глаз. Таков был приказ заместителя директора по учебной части. Хотя меньше всего ему хотелось нянчиться с этим проблемным подкидышем. Его звали Арсений, но все прозвали его Вороном за резкий голос, иногда столь отвратительный, что и воспитатели сдерживались, чтоб не заткнуть невольно уши, и стойкую привязанность Арсения к траурно-черному цвету. Глаза его были жуткие и черно-карие, холодные, никогда ничего не упускающие. Даже волосы и брови были того угольно-черного оттенка, что редко встретишь у белокожих, а был Арсений светлокож и тонок в кости. Но у него были узкие запястья, длинные пальцы и рост чуть выше среднего. Силой он обладал приличной. Кроме того Ворон умел играть на фортепьяно и виолончели так хорошо, что сбегались тайком слушать даже те, кто музыкой не интересовался совсем, правда делал он это крайне редко, под особенно скверное настроение. Никто в Брокене не сомневался в его приличном происхождении. Что занесло Ворона в исправительное заведение для трудных детей, не знал никто, но догадки ходили одна замысловатей другой.  
Младшие воспитанники его открыто ненавидели за строгость в наказаниях, граничащую с изуверской жестокостью, а старшие опасливо жались к стенам и переставали шушукаться когда Ворон проходил мимо. Он останавливался, прокалывая ребятню холодно-черными спокойными глазами, словно бы чуя затаенные плохие мысли и все долго-долго потом смотрели ему вслед, недоумевая, что ожидать теперь от Ворона. А Ворон пакости делать любил и умел. 
 Полномочия его распространялись на старшее отделение, но в отсутствие воспитателя на младшем он должен был исполнять и эту скучную ему обязанность. Отчитывал непослушную малышню Ворон с какой-то холодной, чересчур спокойной беспощадностью, точно он был не человеком, а облаченной в живую оболочку машиной для наказаний, и по этой части ему не было равных. Он не забывал о провинившемся и в отличие от других воспитателей его невозможно было ни уговорить, ни провести, ни подкупить обещаниями. Правда старшие воспитанницы распустили какой-то гадкий слух, из тех что так любят говорить про молодых симпатичных мужчин, но подтверждения ему не обнаружилось- Ворон был непреклонен. Он бил по рукам железной линейкой тех, кто грыз карандаши или ногти, заставлял грязнуль мыть по нескольку раз натертый до блеска пол в малом зале и витую старинную лестницу с первого на третий этаж, ставил на колени на россыпь гороха малышню, шумящую на уроках. Тех же, кто опаздывал к вечерним занятиям или гулял по Брокену после отбоя Ворон запирал в карцер на двое суток. Отличников и тихонь он не выделял из общей кучи, но своего рода любимцы у него были. Об этом говорили шепотом и никто их не знал.  
За свое восьмимесячное пребывание в Брокене, исправительном учреждении закрытого типа, Злату лишь дважды навещала мама и пять раз старшая сестра. Но девочка уже успела показать себя как непослушная, упрямая и грубая. Златана воровала до Брокена и в нем, в школе-интернате выучилась курить, получая от старших воспитанников запрещенные подарки. Каждую неделю на несколько часов ее запирали в карцер. Пытались выяснить, кто же снабжает Злату сигаретами и недозволенными перьевыми ручками, чьи кончики девочка остро затачивала, царапая на стенах и столах карикатуры на своих мучителей, учителей и воспитателей, какие-то неразборчивые надписи и просто бранные слова. Злата часто пыталась сбежать и даже один раз успешно пробралась за пределы селения, что находится через лес от Брокена. Ее нашли, пустив собак по следу и вернули в школу. Ворота заперлись на третий замок, потайной лаз зацементировали. Из Брокена не было выхода кроме как по окончании. Или ногами вперед, на черном катафалке, в простеньком сером гробу. Но так было лишь единожды…
Не было смысла смотреть за скверной девчонкой, рассудил Арсений. Открытое окно затянуто точно паутиной железной решеткой. Ворон погасил вторую лампу и вышел из малой учительской, закрывая дверь на защелку, на замок и услышал как по ту сторону окна хлынул ливень. Отсюда-то девчонка никак не убежит. И он ошибся. Вернувшись утром вместе со старшим по отделению и найдя учительскую пустой, решетку нетронутой, а замок закрытым снаружи также, как он его оставил, Арсений поднял тревогу. Девчонке кто-то помогал. Оставалось выявить нарушителя. Ведь найти беглянку в маленьком саду или в самой школе не составит труда.
 Близнецы в Брокене.
Замызганный по самую крышу бурой грязью и глиной экипаж, похожий на те, что выставляют в музеях встретил эту пару на вокзале. Довоенный поровоз пропыхтел, останавливаясь лишь на пять минут. Они сошли, в нерешительности топчась на узеньком перроне и кондуктор подтолкнул их в спины, решив что мальчишки хотят проехать бесплатно дальше. Следом полетел их немудреный багаж- лоскутный мешок Олафа и лаковый, потрескавшийся темно-вишневый саквояж Вилли. Перрон с застекленным маленьким зданием вокзала и вывеской “Семьдесят восьмой километр” был немноголюден. Все стекла в залах ожидания были побиты, а те что остались целыми, крест-накрест заклееены белой бумажной лентой, точно война не ушла отсюда двенадцать лет назад. Впечатление это производило унылое и братья не сговариваясь оглянулись на поезд, что ушел далеко-далеко от этого пыльного островка на семьдесят восьмом километре от ближнего города.
Они ждали этой станции с некоторой надеждой, но не без страха неизвестности. Два чумазых близнеца в одинаковых суконных куртках, скроенных из серого полупальто и черных новых сапожках с казенного детдомовского склада. Им некуда было идти, но останавливаться где-либо надолго не входило в их цели. Братьев остановили на улице и чужие люди отправили в распределитель. Бродяжничество закончилось.
В руке у старшего- он родился тремя минутами ранее- была зажата в кулаке сложенная вчетверо серая бумажка с направлением. На затылок младшего съехала черная видавшая виды кепка. У старшего кепки не было. Но зато был роскошнейший в своем многоцветии, полосатый, связанный из тысячи разных ниток очень длинный, завязанный красивым узлом шарф, концы которого развевались во все стороны как паруса. Во всем остальном старший не позволял вольностей. Даже его нитяные перчатки с обрезанными пальцами были в тон куртке. 
Молчаливый кучер с коротким хлыстом помахал им. Близнецы подошли. Кучер был нем- язык он потерял еще во время войны, когда вражеский отряд занял деревню и молодому косарю вырезали язык как доносчику партизан. Старший брат, его звали Вильгельмом, сверился с затертой желтоватой бумажкой. Рисунок с деревом был точь-в-точь как на боку экипажа. Сомнений не осталось- это за ними. Несмотря на небольшую грамотность, Вильгельм ничего не смог узнать в направлении. Язык служебной записки был чужд, а почерк совершенно нечитаем.
Младший, Олаф-мечтатель, с осыпающимся одуванчиком в руке и серыми полосками грязи на вздернутом носу, смело шагнул в эту жалкую повозку. Мальчик легко представил себе, что это карета, запряженная двойкой отличнейших белых лошадей. Олаф даже увидел султанчики на головах старых кляч и вышитую золотом ливрею кучера.
Ничем не примечательная дорога показалась Вильгельму и Олафу едва ли не длинней той, что они проделали в тесном общем вагоне, переделанном из купе, где еще остались лоскутья темного от старости бархата, что Олаф отдирал забавы ради, складывая в свои потайные кармашки. Потом они проехали мимо леса. Но лес тоже стал им неинтересным и братья вернулись к своим делам: Вильгельм- к разбиранию знакомых букв и незнакомых слов на сопроводительной бумажке, а Олаф, он всегда витал в облаках, вспоминал чернику, их ночевки под открытым небом, под кустом, на вокзалах и площадях, и тот необыкновенно большой детский дом, куда их не приняли из-за возраста. Там было очень чисто и Вильгельм делал вид, что ему все равно, но Олаф-то знал, что Вилли боится наследить и вообще очень растерян при виде мраморных перил, высоких лестниц и дубовых полов, покрытых клеенкой в шашечку, дабы сироты не запачкали драгоценные полы черными резиновыми подошвами. “Ну и что, что не взяли. Здесь-то возьмут. А если не возьмут, то убежим.”-решил Олаф и покосился на брата- никогда еще Вильгельм не был так серьезен. 
Остановив вдруг немудреный экипаж, кучер открыл дверцу и помахал им рукой, мол вылезайте.  Братья подошли к воротам. Большой, огороженный металлическими столбами и каменными стенами дом из темно-красного кирпича предстал их взору. Вильгельм ахнул от той смеси восторга и суеверного ужаса, какая бывает лишь у впечатлительных детей. 
-Тюряга.-прошептал Олаф.-Один черт, тюряга.
-Идем.
-Я бы сейчас развернулся, честное слово.
-Ну и куда? Спать под кустом? Не трусь.
-А ты поверил, что тебя здесь выучат, дадут образование как порядочным? Это просто казенный дом.
Старший опять посмотрел на то, что его младший брат назвал казенным домом. Очень старый кирпич, крышая потемневшая до черноты, две огромных башни. Особняк. Почти замок. Дом ветх как история. Но каждая история достойна внимательного изучения. Может быть здесь есть библиотека, а вот зачем предназначена та башня, и соседняя, что едва видна если смотреть прямо через ворота, хотелось бы все же узнать. Крыша здесь покатая, но это не представляет никакой сложности для того, кто спал под кустом. Этот очень старый дом должен хранить какие-то особенные тайны. И кто знает, может быть именно Вильгельма ждали они?
-Здесь живут люди. И все неважно.- ответил Вильгельм, кивнув на большую яркую клумбу во дворе. Ворота скрипнули, когда старший толкнул их. Левая створка открылась. Остановившись, чтобы получше рассмотреть герб- дерево в квадрате, голое дерево с одним-единственным яблоком- Вильгельм не сдержал вопль восхищения. Дерево, вероятно то самое, с чьей ветки был сорван плод греха, запечатленное в железе.
-Это место принадлежит церкви.- шепнул Вильгельм. Но он ошибся. Дом никогда не был собственностью церкви. 
-Монашек я тут не вижу.-хмыкнул Олаф.-Если ты думаешь, что нас спровадили в церковную школу, то ты глупец. Только богачи своих сынков туда посылают.
И вдруг кто-то прошел мимо, мельком оглядев их. Был он высокий. Застегнутый под горло. И взгляд его, насмешливый, но впрочем совсем не холодный, как бывает у всех интернатских надзирателей, поразил младшего. Точно этот высокий узнал их прежде чем они вступили за ворота.
-Этот самому черту брат.-шепнул, поежившись, Олаф.
 Следом за первым прошел второй, черноволосый и тонкий. Но у второго были более резкие жесты да и лицо попроще. А в руках большая связка ключей. Вильгельм оглянулся на ворота. Створки закрылись сами собою.
У скамеечки эти двое остановились. Первый сел, положил ногу на ногу. Лицо его выражало беспокойство.
-Мы ее найдем.- сказал второй, черный. Голос его дрожал от злости и брови нервно дергались.
-Да что вы говорите. Мы всю территорию обошли не по разу. Вы пойдете еще раз?-с издевкой сказал его собеседник.
-Может, подземный ход? Тот, второй.
-Подземный ход, разрази меня гром, закрыли уже давно. Вы разве не помните, когда и по какой причине его закрыли?
Черный вздрогнул, ключи звякнули.
-Нужно выпускать собак.-сказал первый.
Черный проговорил тихо-тихо:
-Если еще раз спустить собак, то они разорвут ее на части.
-Попробуем.-фыркнув сказал первый. 
-Скажите, по-вашему, мне нужна такая проблема?
-А вы сделайте так, чтоб девчонка нашлась. И собаки были целы. Ваш приятель убил мою лучшую суку.
-Соболезную.-съязвил черный.
Первый посмотрел куда-то вверх, может быть в ту часть дома, где ряд маленьких овальных окошек ловил ярко-синими стеклами солнечные лучи, возможно и на те большие вытянутые окна третьего этажа, где на одном из наружных подоконников так нелепо и буйно цвела ярко-розовая и красная герань в нарядном горшочке, в этом островке уюта среди потемневших от непогоды кирпичных стен. 
-Хорошо, будь по-вашему. Но что мы будем делать когда вернется директор? Как вы объясните ему пропажу, если ребенок не найдется?
-На территории появился маньяк.- сказал черный. 
-Думайте же, что говорите!
-Люди всегда пропадают.
-Но не маленькие девочки из закрытого на два замка помещения. Кто открыл ей замок?
-Надо поискать в спальных старших воспитанников. Вдруг она спряталась там?
-Если бы вы чаще думали о своей ответственности, чем о старших воспитанницах, тем больше было бы проку от вас. Хотя нет, все-таки кому-то вы пользу приносите, Арсений.-сказал первый и в голосе его было злорадство. Он прикусил посередине прядь длинных темно-каштановых волос и словно кокетничая, вертел кончик в пальцах. На солнце они слегка золотились. Вильгельм аж отвернулся- таким отвратительным показался ему первый.
Тот которого назвали Арсением побледнел еще сильнее.
-Ваша зависть меня мало волнует!-ответил он.
-Все! Ступайте прочь! Сей же час к Лютцу за собаками. И чтоб ни одного трупа в мое время. Ни детского, ни собачьего!- собеседник Арсения махнул рукой, указывая тому направление. 
“Кто-то отсюда смылся. Значит вместо бубликов тут дают оплеухи.”-прошептал младший на ухо старшему. “Может быть и нам уйти незаметно, а?” Вильгельм пожал плечами.
Но пути к отступлению были отрезаны. Длинноволосый поманил их. 
-Так, новая шпана прибыла.-улыбнулся он вроде как приветливо. Вильгельм научился грамоте поздно, но прежде он овладел наукой читать по лицам.  
Сомнений не было: тип перед ними вздорный, скорей всего с причудами, спорить не любитель и во всем привык считать себя правым. Так говорили неглубокие морщины. А вот о возрасте должны были сообщить глаза. Светло-синие, будто лед на озере Огарон, там такая же чистая вода. И такая же студеная. Сколько ему было лет, Вильгельм понять не смог.
Протянув ему сложенную записку, старший быстро отдернул руку. Пальцы у этого оказались едва ли не холоднее камня. Развернув залапанную бумажку, он пробежался глазами и велел:
-Идите, мальчики, на второй этаж через главный вход, разыщите воспитателя Эрика Монро. 
-Скажите, сударь…
-Идите-идите. Там вам все объяснят. И запомните: убегать отсюда строжайше запрещено.- помахав им обоим ладошкой так, как прощаются обычно трехлетние девочки или слабоумные, дал понять что до продолжения беседы не снизойдет. Пока Вильгельм решал обидеться ли ему на это или нет, случайные солнечные лучи, преломившись в ярких радужках мужчины, расцветили их фиолетовым. Вильгельм поежился, потянул за руку брата и близнецы пошли к главному входу.
-Вроде как из благородных.- сказал младший. Благородных он недолюбливал.
-Да, так оно и есть.- осторожно согласился старший.
-Что же он тут забыл?
-Не знаю, что он тут забыл, но руки у него чертовски холодны.
-Наверно он болен, окаянный.- с сочувствием сказал младший.
-Благородной болезнью.-невесело пошутил старший.
Близнецы вошли в дом. По пути им еще раз попался черноволосый. Олаф даже оглянулся- лицо у молодого мужчины и без того светлое, стало как будто еще безжизненнее. Черноволосый, что удивительно, тоже зачем-то оглянулся на них. Вильгельм потянул брата за рукав. Олаф зачем-то кивнул бледнокожему.
Здесь не было огромных мраморных лестниц. Ковров и клеенок на полах тоже. Просторный зал в полумраке окон, разбитых на темные квадраты, где каждое стекло как произведение искусства. Синие и зеленые узоры преобладали и казалось Вильгельму, что стекла эти и полы сохранились нетронутыми еще с тех самых дней, когда большой дом из красного кирпича впервые заселили люди. На стенах, выкрашенных темно-коричневой блестящей краской, пестрели золотые орнаменты- листья и ветки, закрученные спиралями стебли и полевые цветы- и не было даже намека на холод казенных домов. В углу валялись кем-то забытые поношенные балетные тапочки с завязками, а на одном из подоконников лежали грудой сухие синие цветы. Здесь было тепло от легкого беспорядка и остатков старины. Четыре черных стула с высокими деревянными спинками стояли вдоль стены, а на одном сидел лохматый белобрысый подросток и зубрил, качаясь из стороны в сторону, повторяя вполголоса какую-то тарабарщину и книга в его тонких и белых как крылья мотылька пальцах была ужасно толстой, с множеством плетеных закладок, свисающих красивыми разноцветными хвостами. 
На втором этаже, соединенном с первым маленькой, украшенной фигурой резного ангела лестницей, было многолюдно. Но все здесь казались занятыми разговорами. Шептались, оглядывались тонконогие подростки и смеялась румяная малышня, спешно прикрывая ладошками рот, всякий раз когда кто-то из взрослых воспитанников косился на них. Здесь были и дежурные- двое прехорошеньких девочек с белыми повязками на рукавах строгих коричневых кофт. У них были красные руки, чисто вымытые руки отличниц, серьезные лица ответственных и туго заплетенные на один манер тяжелые косы с черными бантами. Почти все ребята одеты в одинаковые коричневые костюмчики. Кроме взрослых. Но их тут было немного.
Потянул за рукав первого же попавшегося взрослого, Олаф покраснел. Здесь близнецы казались белыми воронами, но никто, абсолютно никто не обратил на них внимания. 
“Что-то здесь случилось.”-подумал Олаф. Человек тот был высок и тонок, но не худ, с первого взгляда очень молод, но только с первого. Рыжие как листья опадающего клена глаза быстро обследовали близнецов, да точно согрели.
-Простите сударь, нам сказали найти господина Монро.
-Это я. А вы кто такие будете?
-Мы новая шпана.- выпалил младший. 
Старший от неловкости спрятал глаза и протянул воспитателю сопроводительную бумагу.
-Это плохо. Мы ждали двух новых мальчишек. Нам не нужна шпана.- мужчина взял их бумагу и пробежал глазами.-Вас зовут Вильгельм и Олаф? Вы что, братья?
-Мы близнецы.- удивляясь такому вопросу ответил младший.-Ведь мы так похожи.
-Я бы не сказал. Значит ты Вильгельм- имя королевское и привычки у тебя похоже под стать. Какой красивый шарф. А ты Олаф? Наверно, многие и принимают тебя за брата. Возможно, ты младший. Вы уже провели кого-то своим внешним сходством? Но здесь вам никого не провести.- и он ущипнул мальчика за щеку. Младшему показалось, что полосатый рыже-коричневый свитер мужчины пахнет палой листвой и корою дуба. 
Вильгельм же вздрогнул, ощущая то непонятное, не поддающееся логическому объяснению состояние перемен, тревоги и ожидания, и на всякий случай отодвинулся от Монро. Приятелями они с этим длинным не станут, это ясно. 
Монро заглянул вдруг прямо в глаза нервничающего Вильгельма и опустил ладонь на нестриженую макушку Олафа. Вилли почувствовал как тревога прошла. Олаф, казалось, предался безмятежному созерцанию нового места. А Монро понял, о чем Вилли подумал и мальчику стало неловко.
-Твои мысли бегут так быстро-быстро, что твой серьезный брат едва успевает понять все, что ты уже давно решил. Ты мне сразу понравился. Ты бесстрашно полезешь в темноту, но не забудешь прихватить фонарик. Ты любишь красоту, хоть пока и плохо в этом разбираешься- сунул в петлицу цветок георгина с клумбы во дворе. Больше так не делай- нехорошо. Вот твой разумный брат это знает. Да, Вильгельм?
Вилли опустил глаза от смущения. Столько комплиментов зараз.
 -Похоже, что ты родился полумертвым, Олаф.-продолжал Монро.-Твои глаза печальны, точно тоскуют по далеким звездам. Но я не уверен в этом. А еще вы круглые сироты.
-Так записано в той бумаге?-удивился младший.
-Нет Олаф. Просто сюда редко попадают дети из благополучных семей.
      ****   
Злата закрыла глаза, заткнула руками уши когда раздался торжествующий вопль больше похожий на вой. Помощник сторожа потащил девочку за шиворот, точно щенка или воришку. Ее все же обнаружили и это пахло карцером. А может не только карцером, а чем-нибудь похуже.
-Пряталась в собачьей будке, вашество. До того, видать, пересиживала в дровяном сарае.-отрапортовал великан, держа на цепи злющую черную зубатую собаку, а в другой руке съежившуюся девочку в опилках и древесной трухе. Изобретать наказания Арсений по прозвищу Ворон был мастер, но сейчас это был к удивлению Златаны совсем не Арсений. Сторож, Лютц и тот, кого помощник сторожа почтительно называл вашеством окружили ее. На собаке был намордник из кожаных ремешков. В руках двухметрового Лютца сиял начищенный обрез, скорей всего заряженный простой солью, а третий был безоружен, но опасен более двух других вместе.
-Значит, в будке.- усмехнулся заместитель директора, высокий, высокомерный Август Сварт с которым никто из интернатских не считал за счастье пообщаться лично.-Великолепно. И сторожевая собака не тронула ее.
-Пес стар.
-Тогда разжалуй его до садовой калитки. И посади сюда кого-нибудь с зубами. 
-Этого?-уточнил сторож.
-Нет.-заместитель погладил рычащего добермана. Животное затихло и легло к ногам хозяина. Непонятно как, но прикосновение Сварта всегда действовало на шестерых собак  успокаивающе. Раньше их было семеро. Сторож пристрелил одну собаку, когда в последний раз выпущенная во двор, та была без намордника и схватила игравшего на песочной дорожке воспитанника. Мальчик отделался лишь испугом и порванной курткой. О головомойке, что получил от директора Брокена его главный заместитель начали рассказывать все, кому не лень, смакуя слухи и приукрашивая каждый раз. Изменяясь от рассказчика к рассказчику, история обросла странными подробностями. Заместитель директора однако спокойно пережил потерю любимицы. Собак здесь держали только для защиты воспитанников.  
Сварт махнул сторожу, освобождая его. Тот ушел, шурша подошвами сношенных сапог. Сторож был стар, глуховат, с причудами, но любил и детей и животных одинаково. Великан Лютц был силен, грозен свиду, но безобиден и простодушен. Некоторые старшеклассники отваживались подшучивать над Лютцем, но с рук это им не сходило никогда. 
Злата смотрела в землю боясь поднять глаза. Уж лучше рык злой собаки чем тот, кто остался. Рядом. Практически в двух ее шагах. Крошечное, крошечное пространство посыпанной песком земли отделяет ее от заместителя. Ужас, не меньше.
-Что ты скажешь?
-Ничего.
Такие интересные камешки валяются вокруг клумбы- воон тот, серый, с двумя прожилочками, или другой, желтый, глинистый, его с Комариного озера принесли, вместе с крупным песком, и георгины красные и красно-белые отцветать уж начали, а осенью здесь гладиолусы распустятся, большие, мясистые, похожие на розовые метелки…но не смотреть, совсем не смотреть на этот кошмар во плоти, из всех кошмаров Брокенских, призраков из страшных историй, что ночью под одеялом рассказывают, замдиректора по каким-то хозяйственным делам, чтоб черти лысые его утащили, и не кричит, не ругается, в карцер не запирает, не взывает к совести, а все равно его никто не любит.
-Вот как? А как ты открыла замок?
-У меня был ключ от учительской. 
-Твои подруги утверждают обратное. Как ты открыла второй замок? 
-Не знаю.- соврала девочка. Да отвяжись ты, окаянный, ведь ты что-то знаешь, зачем тебе это знать, лучше отпусти, ведь еще наказания получать, а в желудке урчать начало, голодно-то как, сейчас бы и липовые почки съесть не худо. 
-Ты вылезла в окно?
-В окно.-согласилась девочка.
-Там мелкая решетка. Даже ты не протиснулась бы.- фыркнув сказал он.
-Я подцепила защелку, подняла решетку и спрыгнула вниз.
Позади него падало к закату солнце. Солнце здесь неприветливое, едва-едва греет. Злате очень хотелось добраться до вокзала и сесть на проходящий мимо случайный поезд, все равно куда умчаться, лишь бы прочь из Брокена.
-Со второго этажа? Мне тебе снова поверить?
Злата молчала.
-На это раз поверю. И чтобы больше такого не было. Ступай внутрь, прямо к твоему учителю.
-Ворон меня на месте прибьет.
Он рассмеялся, и смех этот был похож на падение вороха сухих кленовых листьев. Злату прошиб жаркий пот. 
-Не прибьет, но взбучка будет хорошей. И если еще раз ты сбежишь...-он не продолжил фразы, ведь можно было измыслить все, что угодно. Он дал ей долю секунды додумать самой. 
-Я не сбегу.- поспешила уверить девочка, слегка поклонилась, пряча кипящие слезами гнева глаза и пошла прочь. 
-В последний раз ты прощена. Я сразу понял, как ты открыла решетку.-бросил ей вдогонку Август Сварт.
Злата остановилась. Оглянулась. Страшный заместитель директора по каким-то хозяйственным делам, в болото его, к лешим и кикиморам, теперь был достаточно далеко.
-Надеюсь, что-то до тебя сегодня дошло. Иди, а то на обед опоздаешь.
Злата кивнула и бегом бросилась в школу. Побег теперь казался ей голубой мечтой.
             ****
-Так-так. Лишь избранные персоны.- фыркнул заместитель директора.-Интересно, что помешало Гунтару и Марион прийти сюда?
Монро объяснил:
-На втором этаже случилось несчастье: какой-то рассеянный мальчик утром проглотил чернильный порошок. А на днях заметили, что западное окно пошло трещинами.   
-Понятно. Однако воспитателей пятого и шестого классов я к сожалению, кроме Арсения не вижу. Может быть, надо отправить пригласительные карточки?
Присутствующие молчали. О том, что воспитатели младших классов после того происшествия с собакой заместителя директора этого самого заместителя игнорируют в отсутствие самого директора, знал и Август Сварт.
-Мы не можем проследить за безопасностью наших воспитанников. Мы не в состоянии следить за пятьюдесятью детьми. Есть ли тогда смысл в Брокене?  
-Арсений был вынужден уйти  по важному делу.- сказал Монро. Он всегда сглаживал углы. С того времени, когда впервые ступил на землю Брокена Монро стал душой всей школы.
-Эрик, не лезьте. 
-Это я его отвлек.
-Эрик!- вскричал, раздосадованный Сварт и стукнул ладонью по крышечке стола. К несчастью для него, там лежало перо. Острие вонзилось в ладонь. Сварт ахнул, поморщился от боли, вытащил обломок пера и швырнул в корзину для бумаги. Монро инстинктивно потянулся за платком, чтоб оказать помощь.
-Мы бессильны защищать наших воспитанников. Как сбежала девчонка? Кто видел? Сколько человек проигнорировали ребенка, гуляющего ночью во дворе? И не говорите мне, что все спали.
Еще в юности Монро негласно считали душой Брокена. Сварт же был тогда ее украшением, хоть об этом не говорили вслух.
-У нее был ключ.-предположила воспитательница выпускной группы.
-Не было никакого ключа. Как можно открыть второй замок ключом изнутри, если замок висячий? Думайте.-Сварт, отмахнувшись от перевязки, сжал кулак. На лице его была странная смесь усталости, презрения и тоски.
-Значит она…
-Просто решетка была плохо спаяна.-подсказал Арсений. 
-Просто решетка была плохо спаяна!- передразнил его Сварт и второй рукой ударил по крышечке стола. Маленький позолоченый ножик для заточки карандашей впился в другую заместительскую ладонь. Вытаскивая его, Сварт прошипел что-то неразборчиво.
-Ребенка нужно отселить от воспитанников пока не выяснятся все обстоятельства. А важные дела Арсения мне давно известны. Пользуясь своими должностными полномочиями, чувствуя себя хозяином третьего этажа, он позволяет себе слишком много. Я совсем не ожидал такого и приму меры. В отношении любого из вас, господа, если конечно и вы столь же неблагоразумны. Вплоть до снятия с должности.
-Август, хватит!- прошипел Арсений, зная что никакие меры не будут приняты.
-Хватит и вам пренебрегать должностными обязанностями. Госпожа Хедвиг и Арне могут быть свободны.
Когда дверь за воспитателями закрылась, Монро спросил с издевкой:
 -Сварт, объясните, что вы тут хотите выяснить? Она где-то нашла книгу, или кто-то нашептал ей слова и решетка поддалась.
-Девочке всего двенадцать лет.- прошипел Сварт. Глаза у него стали узкие как щелочки в паркете.-Где она нашла и что именно? Кто из вас ей сказал? Кто осмелился? Кто?
Арсений развел руками. Его соседка, молодая женщина с веснушками на узком лице, хранящем вечно спокойное выражение и рыжими как морковка вьющимися волосами, предложила:
-Выпускать ее вместе с другими воспитанниками на прогулки не будем. До приезда директора усилим охрану школьной территории. Если сторожа с собаками недостаточно, то обход будет каждый вечер, с восьми и до одиннадцати. 
Сварт кивнул, одобряя.
-Распорядок дежурства составите вы, Корделия. А сейчас.- заместитель директора бросил взгляд на настенные часы.-Половина четвертого. В пять жду всех без исключения на экстренное совещание- от воспитателей, до профессора. Оповестите воспитанников, что надвигается эпидемия. Придумайте что-нибудь. Монро, вы займите их всех, расскажите им что-нибудь. Особо отвязных заприте в карцере. Воспитанницу же пусть немедленно приведут сюда. Можете быть свободны.
Заместитель директора откинулся на жесткую спинку старинного кресла, прикрыл глаза и погрузился в нервную дремоту.
Вздрогнув, Сварт посмотрел на часы с ходиками. Сорок семь минут пятого. Маленькая рука постучала. Два раза. Совсем тихо, не надеясь чтоб ее услышали.
Он вновь закрыл глаза и увидел сквозь дверь ее заляпанную фиолетовыми чернилами сжатую ладошку с колечком из зеленой и серой проволоки на безымянном пальце левой руки. Ее неровно подстриженные ногти, что безжалостно обкорнал ржавыми ножницами Арсений, большими старинными ножницами с завитушками и мордой совы на ручке, где дырочки для пальцев как птичьи глаза, но ведь девочка так хотела отрастить длинные ногти. Ее тоненькие загорелые и запачканные ручки в закатанных несколько больших рукавах кофты, что досталась ей от старшей сестры и потому Злата не хочет расставаться с этой рыже-красной, цвета огня, вязаной узорными ромбиками кофтой на четырех круглых пуговицах под янтарь, их было пять, но пятую пуговицу срезали, издеваясь, пока она спала на уроке физики ее одноклассницы, совсем неплохие по отдельности, но очень глупые в стайке девочки, а физика так страшно скучна и непонятна Злате, что глаза все время слипаются, особенно утром со среды, ведь ночью со вторника на среду такое происходит…
Злата вдруг провела рукой по бронзовой табличке, гладя выбитое малочитаемым зигзагоообразным шрифтом выбитое имя- Август Сварт- повторяя саднящим большим пальцем узоры букв. Вздохнула и еще раз погладила табличку. Теплая. Все-таки теплая. Сварт оторвался от чтения мыслеобразов и позвал ее:
-Заходи Златана.
Девочка удивилась, толкнула дверь, повторяя про себя какую-то чушь, смесь диких молитв и проклятий на ее родном ему едва понятном языке, ее языке по отцу, ведь по матери она не чужестранка. Суеверия. Эта земля полна суеверий и не спроста. Суеверные, но казалось бы, образованные люди всякий раз переступая этот порог что-то такое читают про себя. Ла Флор и Монро понятно: они давно знакомы со Свартом и знают что от него можно ожидать любых действий, так ведь даже дети, им-то, казалось бы, неоткуда брать суеверные страхи, пропитались Брокеном. Вероятно, они слишком много гуляют в деревне за лесом. 
Ничего нового не появилось в этой комнате, думала Злата. Все также на двери висит подкова. Дверь расписана синими листочками ивы и ольхи. Ничего не изменилось.
-Кажется, у тебя будет осенью день рожденья?- он посмотрел на нее с любопытством. Златана медленно кивнула. И перевела взгляд с неприятного лица на перевязанные бинтами руки. 
-Двадцать шестого октября, если я не ошибся?
Злата отступила на шаг, отступила еще раз. Каблучки застучали о неровный темный пол из мореного дуба.  
-Такой праздник. Тринадцать лет. Ты уже совсем взрослая. Что думаешь по этому поводу?
-Я больше никогда не уйду без разрешения за пределы Брокена.- сказала девочка.
-Без моего личного разрешения, запомни. Впрочем, я позвал тебя не для того чтобы перебирать твои проделки.
Веки у нее были красными. И глаза. Недавно плакала. Сварт понял- Арсений опять кричал на ребенка. Это последствия: он сорвал гнев на Ла Флоре за то что тот упустил ребенка, а Ла Флор отыгрался на маленькой девочке, виновной лишь в том, что хотела убежать из опостылевшего интерната. Златана думает, что и здесь на нее будут кричать.
-Не поверишь, я окончил Брокен двадцать пять лет назад.- с улыбкой сказал Сварт. 
Брови девочки поднялись.
-Нет, тогда она была совсем не исправительным учреждением. Это была просто школа для мальчиков. Но тайна ее, погребенная в подземельях, спрятана глубоко. Сюда попадали очень хорошие дети. Самые лучшие, я бы так сказал. А ее герб с запретным плодом означал совсем не то, что он значит сейчас. Воспитанники становились здесь особенными.
Девочка была заинтригована.
-Как ты убрала решетку с окна? Только не лги, я знаю.
-Я сказала:”решеточка откройся” и положила на нее руку.- ответила Злата.
Он улыбнулся опять- сработало.
-И решетка открылась?
-Щель меж прутьями стала больше. Я протиснулась и спустилась по выступам в стене.
-Кто тебе подсказал?
-Я не знаю.
-Не лги мне.
-Катрин, с третьего этажа.
-Так просто и сказала?
-Нет. Я рассказала ей об одном молодом человеке, а она продала мне этот секрет.
-Но не все открывается?
-Да. У нее совсем не получалось и у меня тоже не всегда.
Не первая попытка Златаны, и не первая попытка других детей. Сколько раз они вылезали таким образом? И главное, кто надоумил их? У кого-то получается, а у кого-то нет. Все просто. И не зря его привлекла эта девочка. Впервые он ее увидел ровно полгода назад, в этом самом кабинете, что занимал тогда директор. Девочка что-то украла у старших воспитанниц и стояла перед двумя взрослыми навытяжку точно обвиняемый перед судом. Ла Флор был вторым. Август зашел за какой-то ерундой, да так и остался, сам не зная почему.
У нее это получается. Интуиция Сварта ни разу не подвела.
-И у меня сначало не все открывалось. Садись.-он указал на кресло в углу, покрытое тертым синим бархатом.-Не вздумай никому рассказывать о твоем умении. И о нашем разговоре.
-Даже Монро не говорить?
-От него ничего не утаишь, но если он будет расспрашивать тебя, ответь ему так:”Спросите об этом Августа.”
-Он вас никогда не спросит.- с уверенностью сказала Златана.
Воспитанница поерзала, борясь с искушением выглянуть в окно- оно должно было выходить во внутренний дворик, закрытый. Но для этого нужно было подвинуть темно-серую с синими узорами занавеску. Что в том дворике, никто не знал. Сварт помог ей и поднявшись из-за стола, где восседал с достоинством единоличного правителя всего маленького интернатского королевства, среди бумаг, счетов, чернильниц и прочих скучных для ребятни вещей, отодвинул занавеску. Перепачканный голубой краской фонтанчик- фигурка крылатого голенького парнишки с луком и колчаном за спиною в мраморной чаше- и несколько ломаных садовых скамеек, сваленных грудой. Больше ничего интересного. Злата разочарованно отвернулась от окна.  
-А что будет с Катрин?
-Ее переведут в другую школу.
-Бедняжка. У нее есть любимый.
-Поскучает, ума наберется. Но и тебе лучше подумать о своем будущем. Скажи, ты хотела бы научиться еще чему-то?
Девочка почему-то вспомнила персики, что принесли в корзине, украшеной полевыми цветами, такими мелкими и серо-голубыми, что показались ей цветами с неба, хотя все знают что небо бесплодно и цветов там не растет, но там есть звезды, и, говорят, живут в тучках добрые духи, что шепчут на ночь сонным детям красивые сны и по пробуждении вся подушка в слюнях, точно во сне поел этих самых персиков или даже целовал одного из этих, крылатых с поздравительных открыток, чьи щеки верно бархатисты как кожица персика и глаза у всех почему-то голубые и серые и золотые волосы такими длинными спиралями, и ни одного чтоб темноволосого, как она, или совсем смуглого, как крошка Лу из четвертого класса, а ведь у Златы карие глаза, отцовы и мама говорила что копия отец, а когда спит то дочурка такой ангелочек, но все равно в Брокен ее отправила, и здесь порой даже неплохо, ведь дома не знает никто, что такое персики, ну может быть папа, ведь он откуда-то издалека, он много бродил, а вообще папа умер и никогда не позволил бы маме сюда ее скинуть, если б он не умер, но его закопали на городском кладбище и город-то был маленький, и всего два священника. Один, который злой и толстый, ни за что не хотел хоронить, тогда позвали тощего, который кашлял и Лала сказала шепотом, что у него чахотка и какой-то сифис, и тот заунывно читал что-то на непонятном языке и кашлял через слово, а главное что бесплатно, и мама плакала, в черном платье и черном старом платочке, из которого сыплются нитки, но просто Лала раньше нитки с него дергала, а влетало Златане, вообще Лале все сходит с рук, ведь она красавица и с ямочками на щеках и волосы у нее много светлее Златиных и глаза зеленые, но все это черечур плохо, потому что Лала встала выходить вечерами на улицу и утром совсем пьяной приходить, снимая обувь чтоб ни Злата ни мама не слышали, а мама ее побила, и еще, и еще раз и лицо у Лалы все распухшее было, так что пришлось платком завязывать и Злата тоже плакала со старшей сестрой, и Лала ей на прощание кофту подарила и поцеловала два раза прямо между глаз, сказав чтоб тут не разбойничала и ни у кого ничего не таскала…  
-Так нельзя же учиться.-ответила Злата. Лала ей говорила, чтоб сестричка вела себя примерно. Тяжело теперь было на сердце Златы. А вдруг теперь отправят куда-нибудь?
Заместитель директора по каким-то там лешакам улыбнулся опять, так хитро-прехитро, точно предлагая украсть столовские яблоки и запродать сельским.
-А если б это было разрешено?
            ****
Близнецы остались одни. Все воспитанники ушли на какое-то собрание, а мальчишки в суматохе просто шмыгнули под одну из кроватей. Олаф ковырял пыль меж скрипучими пружинами матраса, а Вильгельм проверял свои нехитрые  сокровища: записную книжку, найденную в городской помойке, всю исписанную, но с очень красивой черно-коричневой обложкой, клетчатой как шахматная доска, ручку-перо, что Олаф украл ему в магазине на их общий день рождения и маленький, размером с ладонь, размытый водой молитвенник. Хотя Вильгельм считал себя неверующим, церковные предметы и в особенности книги вызывали у него легкую дрожь.       
-У тебя вскочила бородавка.-сказал вдруг Вилли.
-Где?
-На щеке. Левой.
Олаф тронул бородавку. Не поверил, коснулся еще раз.
-Чудно. Откуда бы?
-Этот Монро до тебя дотронулся и вскочила.- пояснил Вилли.
-Он сказал, что нас путать не будут.-вспомнил Олаф.
-Наверно он жаба.-пошутил Вилли.-Теперь пол щеки отвалится за просто так.
-Думаешь?- испуганно пискнул Олаф.
-Или у него руки грязные. Отвалится и начнет гнить.-продолжал издеваться старший.-Но он кажется немножечко славный.
-И он все знает.- вздохнул Олаф.
-Он просто видел, как ты сорвал цветок. И взгляд у тебя правда бывает глупый.
-Он такого не говорил!- вскричал Олаф.
-Тшш. Услышат еще. Ты когда-нибудь видел столько странностей в одном месте?
-А ты?
-Ведь мы ж с тобой всегда вдвоем ходим.- напомнил Вилли.-Ох не нравится мне этот приют.
-Нормальное место.-возразил младший.
- Только вон тот, старый, больно уж скверный тип.
-Который во дворе был? Ничего он не старый.
-Ему очень много лет.-заметил Вильгельм.
-Около тридцати.- фыркнул Олаф.
-Старый, печенкой чую. Не нравится мне этот субьект.
-Он наверно многим не нравится.
-Он лжет.-продолжил старший.
-Все аристократы лгут и строят козни.
-Знаю. А еще они спускают собак на нищих.- прошептал Вильгельм.
-И у этого есть собаки.-поежился Олаф, вспоминая разговор во дворе.
-И он совсем не любит детей.
-Это заметно. Но он же здесь работает?
Олаф пожал плечами и прислушался: где-то внизу простучали часы и кукушка означила шесть. А потом наступила полная тишина. Тишину разорвал звук. Олаф вздрогнул. Звук шел оттуда, сверху. Как будто кто-то пилил железо тупой ножовкой и причавкивал при этом. Точно бы чмокал железный рот и скрипели железные зубы.  
“Кажется, на той стороне. Башня.”-прошептал Вильгельм. Олаф вздрогнул снова. Звук прекратился, но вскоре раздался самый громкий в мире крик. Истошный вопль. Там, наверху, кто-то кричал, и точно бренчал цепями в промежутках между бряцаньем. Вильгельм выронил записную книжку. “Покойнички, уу, неупокоенные.”-прошептал Олаф. Он пытался шутить, но самому было очень страшно.
Крик повторился. “Эт-та б-башня п-прямо н-над нами.”-сказал, дрожа от ужаса Вильгельм. А Олаф подумал о привидении. Потом все стихло.
-Хотел бы я знать, почему едва мы ступили на эту землю у меня появилось желание сбежать отсюда куда глаза глядят?
-Может быть потому, что тебе показалось что здесь плохо. Но по ребятам не скажешь. Никого не морят голодом.-сказал Вильгельм. 
Олаф уже вылез из-под кровати. Осторожно подкравшись к окну, мальчик увидел во дворе черного. Того, что нес связку больших ключей. Сейчас черный размахивал руками и подняв вверх белое лицо с темными пятнами широко раскрытых глаз, что-то громко говорил в небо. А может и не в небо.
 Затем мимо окна пролетел большой предмет. Это оказалось огромным ящиком и несколько таких ящиков уже лежали во дворе рядом с черным. Олаф приоткрыл форточку, чтобы услышать что говорил черный кому-то сверху. От следующего страшного вопля Вильгельм едва не лишился чувств. Но это пролетел следующий ящик и мужчина запрыгал по двору как полоумный. Источник страшных криков позабавил Олафа, а ведь мальчишкам показалось, что крик шел сверху. Но то всего лишь голосил черный, уворачиваясь от посылок. Что сбрасывали с верхнего этажа и почему так бряцало, близнецы так и не узнали. 
Олаф с облегчением рассмеялся. Младший уже успел перекинуться словом-другим с соседями по комнате пока Вильгельм размышлял, куда бы спрятать свои простецкие пожитки.
-Да, кормежка здесь что надо.-Вильгельм оглядел спальню на восемь коек. Потолок здесь казался высотою в два человеческих роста, и печь здесь была. На стенах все тот же древесный орнамент. Стены толстые, скорей всего многослойный кирпич, для прочности уложенный крестом. Старый ковер, тоже коричневый, но с большими головками бордовых цветов, немного оживляющий пол. Два стула с высокими черными спинками, в которых вырезанные веточки и листки сплетались то в буквы К и М, то в рогульки, и было ясно, что это остатки былой хозяйской роскоши и комнаты, что отданы воспитанникам вряд ли прежде занимало так много человек.  
-И чисто. Простыни и как их, эти…
-Пододеяльники белые.- подсказал Вильгельм и злобно вытер нос о краешек незаправленной простыни, свисающей почти до самого пола. Простыня была из хорошего белого льна и совсем не штопаная. Возможно даже без печати, какие ставят на все интернатское имущество.
-И розгой, говорят, не бьют совсем. Потерпим что ли, братец? 
Вильгельм почесал лоб.
-Если у них имеется библиотека...
-Есть. И, говорят, неплохая.-Олаф, разузнавший обо всем, что могло заинтересовать его любознательного брата, был счастлив сообщить о библиотеке. 
-Ну значит заживем.-согласился Вилли. Любимым занятием его было чтение, правда книги попадались весьма редко. А еще реже целые книги. Все чаще вчерашние газеты, что близнецы вытаскивали из мусорных ящиков. Олафа новости совсем не интересовали, он больше любил слушать нищих и музыкантов, что околачивались в поисках подаяния у балконов и калиток фабрикантских дач, но ради Вильгельма он эти новости терпеливо выслушивал. Вилли не подозревал, что его близнец так оторван от реального мира. В мире грез его Рождественский Дед жил за Полярной Завесой, малютки-феи спали в полевых цветах, а единороги и нимфы прятались в тенистых лесах далекой Аркадии, которую Олаф искал на всех картах и к своему удивлению так и не нашел, не отчаявшись однако рано или поздно найти. Революции, войны и коронации младшего принца Олафу были также скучны как какая-то инфляция, кризис и прочая взрослая чепуха. Мальчик, что вырос на улице не потерял душу мечтателя.  
Воспитанники вернулись в свои комнаты и близнецы начали слушать тихий рассказ, неправдоподобный, наспех сочиненный взрослыми. Приближалась осень, а вместе с нею и какая-то непонятная эпидемия, из-за которой прогулки в поселение и в лес для детей отменяются. Воспитатель Монро конечно заметил отсутствие на общем собрании новеньких, но ничего не сказал. После обеда Вилли и Олафу выдали коричневую форму. Вильгельм долго ворчал, вертясь перед зеркалом- цвет не понравился, а Олаф, смирившись и распаковав свой багаж, пошел искать ту девочку, что сбежала вчерашним днем и о которой с уважением рассказывали все, и из-за которой очевидно придумали эту нескладную эпидемию. Девочки он так и не нашел, зато заметил одну интересную деталь: на третьем этаже, совсем незаметном со двора коридоры были уже, а лестниц куда больше. Остатки росписи на прокопченых потолках в коридорах напоминали лошадиные головы, а крылатые гологрудые дамы с птичьими телами заставили его от души посмеяться. В любом другом месте стены бы исписали непотребными словами, а здесь как будто и не замечают такой возможности.
На третьем этаже жило совсем мало народу: какие-то взрослые пацаны, что курили в коридоре и шикнули на него, встретив здесь, да тощие некрасивые девчонки с острыми носами, такие взрослые, что диву даешься, зачем таких в школе держат. Олаф пошел на четвертый, обогнув деревянную девушку, что сидела на последней лестнице, точно пригорюнившись, распустив волосы и обхватив руками колени. Ее ноги были босы, а на руках резчик пометил несколько мелких цветочных гирлянд. Лицо было скрыто волосами. Но нагое тело изъели древоточцы и только бог знал, почему еще не выбросили. Олаф тут же назвал ее лесной девой и очень бы удивился, знай что так статую прозвали и те, кто застал ее еще новой и прекрасной. 
В темноте уходящих вглубь коридоров казалось Олафу, что он слышит тихую-тихую и наикрасивейшую в мире музыку, что льется из закрытых на множество замков дверей, и видит он сквозь толстые стены танцующих кавалеров в шляпах с длинными перьями и со шпагами на боку, а рядом с ними кружатся прекрасные дамы в широких бархатных юбках, и каждая дама- как цветочная клумба, столько украшений и роз на ней. Может быть, то явились ему призраки старого дома, или воображение Олафа подсказало то, что когда-то было здесь? В темных коридорах школы, которую здесь называли загадочным словом Брокен, притаились секреты, такие старые как ее фундамент, а может и ровесники самой брокенской земли.
Здесь не пахло сыростью и пылью, а в углах не висела паутина. Никто не шнырял из просветов стайкой летучих мышей, но сырой запах тайны не давал покоя младшему близнецу. Быть может, в одну из этих толстых стен темно-коричневого кирпича, зияющего как открытая рана сквозь толстый слой грязно-бежевой штукатурки заточили когда-то сто или двести лет назад молодую хозяйскую жену, уличенную в измене? Или тут бродит ночами чье-то непокрещеное заспанное маленькое дитя, ставшее неприкаяным духом?   
Двери с медными табличками в самом конце двух соединяющихся в один коридоров показались перед мальчиком. Что было за теми дверьми? Не спрятана ли за одной из них та самая девочка, которую Олаф еще не видел, но уже сочувствовал? Или ее разорвали собаки того аристократа, что столь нерадушно встретил их во дворе приюта? 
Ночью дом станет похож на зловещий замок из Вильгельмовых книжек с картинками, и если его видно из леса, то какие же сказки говорят о его прежних обитателях своим внучатам поселяне?  А герб, так понравившийся брату: почерневшее голое дерево с одним-единственным яблоком, что он значит? Носил ли какой-нибудь пузатый барон этот герб с гордостью, или рыцарский щит был им украшен? Куда пропали последние хозяева этого особняка? Уехали они, продав фамильное гнездо из-за того, что содержать дом не выгодно? Или же все наследники умерли во время той тяжелой войны, что закончилась задолго до их с Вилли рождения? 
 Прошло три года…