Быть вместе друг без друга

Быть вместе друг без друга

Он нёс тебя, крутя земную твердь,
До дальней точки нового отсчёта,
Показывал овраги и высоты.
Сиди теперь и разбирайся кто ты,
Чтобы не стыдно было умереть.
Дарья Ильгова
На просторах нашей необъятной родины есть настолько суровые регионы, что три сезона года: весна, лето и осень, укладываются порой в один, максимум в два месяца.
Там шутят, если их кто-либо спрашивает, какое нынче было лето, что их в этот день там не было.
Нечто подобное происходит зачастую с любовью: ждёшь её, грезишь, включая на всю мощь впечатлительное до потери пульса воображение; разукрашиваешь в мечтах и грёзах причудливым весенним разноцветьем, а она выставит напоказ на краткий миг витрину с соблазнами и принимается играть с тобой в прятки.
Беда в том, что эта капризная дама правила игры на ходу меняет.
Была ли то и вправду любовь или померещилось?
Кто знает!
Зато, какая обильная пища для возбуждённого любопытством и чрезмерными ожиданиями воображения.
Некоторые, прожив в состоянии кратковременного любовного обморока неделю или месяц, впоследствии пишут романы с продолжением десятками толстенных томов, скрупулёзно структурируя эмоции и чувства по принципу складского учёта.
Авторы в мельчайших подробностях с завидной тщательностью и конкретной детализацией регистрируют глубину и яркость волнения, стилизацию орнаментов из душевных томлений и сладости райских мук. Особенно ценная информация – анатомические особенности рельефа местности сокровищниц скромности, тончайшие гаммы сокрытых от глаз постороннего физиологических процессов.
Создаётся впечатление, словно сгорая в горниле страсти, не выпускали влюблённые археологи из рук дневников исследователя, где регистрировали каждый нюанс интимных ощущений и сентиментальных переживаний, дабы запечатлеть портреты любви навечно.
Каждый штрих можно поминутно выписать с достоверными маркерами, чтобы можно было каждому читателю сравнить текст с личными переживаниями.
Реальная любовь вырастает из банальной физиологии под действием чар растворённых в крови гормонов и ей же заканчивается. Ровно как Вселенная в результате Большого взрыва: из ничего появляется, растрачивает энергетический потенциал, постоянно охлаждаясь, и сворачивается, опять же в ничтожно малую величину, называемую Чёрная дыра.
Витька из тех мальчишек, которых отношения с девочками всегда заставали врасплох. Книжки, футбольный мяч, фотоаппарат очерчивали границы его юношеских интересов.
Конечно, среди друзей были и девчонки. Например, Катя и Юля – две сестрёнки из пятьдесят пятой квартиры, которые жили двумя этажами выше. С ними Витя рос с шести лет.
Когда была плохая погода, он вместе с сёстрами играл в больницу или в магазин, иногда в семью.
Коноводили, понятное дело, всегда сёстры.
Мальчик обычно соглашался на такие правила, которые непрерывно выдумывали девочки. Это ему даже нравилось: азартная фантазия маленьких женщин заражала воодушевлением и возможностью обрести новый опыт.
Дружба продолжалась до окончания школы в неизменном виде, ни разу не перейдя в иную плоскость. Так он и воспринимал всех девчат, как друзей, просто иного пола.
Пока не встретил на вступительных экзаменах в институт Олю.
Точнее, она его заметила и решила не упускать, поскольку именно о таком парне мечтала долгими зимними вечерами в маленьком провинциальном городке, где родилась и выросла, который страстно хотела никогда больше не видеть по причине скудости и убогости там существования.
Рабочие посёлки – это беспробудное пьянство как подавляющий образ жизни, повальная нищета, удручающе тягостные бытовые склоки и серая обыденность, лишённые малейшей перспективы изменений к лучшему.
Такая жизнь явно не для неё.
Нужно стремиться к лучшей жизни, толкаться локтями, если придётся, но вылезти из этого болота, считала девочка и пыталась двигаться в этом направлении.
Витьку она приметила сразу. Столичного жителя, пусть из обычной среднестатистической семьи, отличить от приезжего не сложно.
Одежда, поведение, даже походка у москвичей иные.
Одет, правда, парень не очень. Значит родители, скорее всего, обычные работяги.
Зато ничего маргинального в облике.
Судя по манерам – маменькин сынок. И на девчонок совсем не смотрит.
Оленьке знаком хищный взгляд озабоченных юношей из посёлка, начинающих раздевать глазами, сначала область декольте и ниже, а лишь затем устремляющий жадный взор на лицо и фигуру.
Этот, сразу видно, слюни не пускает.
Даже не пытается разглядывать и оценивать стремительно поспевающие девичьи прелести. Значит, пришёл в институт учиться. Рогами и копытами землю рыть будет, чтобы получить диплом.
Случайная мысль о рогах показалась ей забавной.
Такой парень, в случае чего не поймёт и не заметит, что его использовали.
Это так, на всякий случай. Мало ли, вариант интереснее подвернётся. Главное с чего-то начать, там видно будет.
Оля не была опытной хищницей или искательницей приключений, просто поставила перед собой цель вырваться из капкана обстоятельств.
Нормальное, в принципе, желание. Все хотят жить лучше, почему не она?
Оля уже знала, что фамилия юноши Снегирёв. Она невольно примерила её к себе и осталась довольна. Ольга Владимировна Снегирёва. Звучит неплохо.
Однако вступительные испытания в институт подходят к концу. Сегодня последний экзамен. Пришло время знакомиться. Или сейчас, или никогда.
Конечно, это не вопрос жизни и смерти, но вполне приемлемый шанс.
Мальчишек, причём гораздо соблазнительнее с точки зрения внешнего вида и наружности, полно, но интуиция подсказывает девочке выбрать именно этот вариант.
Своему чутью она привыкла доверять.
Оля продемонстрировала Снегирёву томную фирменную улыбку, многократно усиленную почти чёрными глазами размером в половину лица, умело обратив на себя его внимание, и тут же потупила очи долу.
Томный взгляд, артистичная скромность и тщательно подобранная одежда, намеренно простенькая, но прорисовывающая выигрышные линии фигуры, мягкие по-кошачьи плавные жесты – всё адресовано ему.
Как можно такую заманчивую витрину не заметить?
Увидел! Ещё бы. Оленька старалась.
– Я Оля… Королёва. С буквой ё. Тебя не смущает, если кое-что попрошу? Если нас зачислят, хочется отметить, а я совсем никого не знаю. Можно с тобой? Деньги у меня есть, если что, платить не придётся. Не бросай меня одну, а...
Виктор смутился. Не столько от неожиданного предложения, сколько по причине робости под проникающим куда-то внутрь черепа взглядом, вызывающим оторопь. С флиртом он был незнаком, оттого притворное обаяние играющей с ним в кошки-мышки кокетки воспринял как вонзившуюся в чувствительные сенсоры романтической рефлексии стрелу амура.
Девушка парню понравилась сразу, только сам он ни за что бы себе не признался в этом и никогда не решился бы подойти, чтобы познакомиться или просто обмолвиться словом.
Однако возраст интимной зрелости, запускающий необратимые воспалительные процессы, как в генераторе сентиментальных иллюзий, так и в теле, даже в самых запущенных случаях срабатывает своевременно и безотказно.
Пусть юноша неопытен, пусть слеп и глух относительно романтических чар очаровательно-невесомых прелестниц, позывные неудержимого влечения дают знать, пронзительно сигналя о наступлении некого подобия весны.
Влюблённость, да не только она, просто симпатия, требовательно ускоряет течение живительных соков учащённым пульсом, пунцовым смущением, сбивающимся в присутствии приглянувшейся подружки дыханием, головокружением, беспричинной бессонницей и прочими замысловатыми фокусами предприимчивой, лукаво-изобретательной матушки-природы, заставляющей любого и каждого чистить пёрышки, ходить гоголем и сочинять поэтические вирши.
Девочка предлагает дружбу. Почему бы нет? Какая разница, парень или девушка. Раз уж приходится вливаться в новый коллектив, необходимо приобретать знакомства. Это неизбежный процесс.
Пусть эта дружба будет первой ласточкой.
– С удовольствием. Но я на мели. Деньги меня не любят. Могу осилить кафе мороженое. А если просто погулять, в парке, например?
– В парке так в парке. На скамеечке посидим, познакомимся. Ты дома живёшь или в общежитии?
– С родителями. Только не здесь, в Подмосковье. В общежитии мне отказали, придётся, наверно, квартиру снимать. Ничего, справлюсь. Я уже работу нашёл. Но одному жильё снимать дорого, нужно напарника найти.
– Давай вдвоём жить. Тоже подработку найду, чтобы комнату оплачивать. Ты как?
– Никак. Ты же девушка. Так нельзя.
– Разве я предлагаю спать вместе? Можно комнату ширмой разделить. Готовить вместе будем. Кто первый придёт – с того ужин. В складчину жить дешевле. Ты чего, девчонок боишься?
– Ещё чего. Просто… это неправильно. Представляешь, что о нас подумают?
– О-ё-ёй! Тебе не всё равно? Это твоя жизнь. Учить уроки вместе будем. Ты мне поможешь, я тебе. Не понравится – разбежимся. Эксперимент. Интересно же. Любишь приключения? Отвлекать никто не будет… от учёбы. Главное обо всём сразу договориться.
– Ладно, подумаю. С парнями всё же надёжнее.
– Ну и ладно. Мне и в общежитии неплохо. С мальчишками ты как в свинарнике будешь жить: грязный, голодный и поговорить не с кем. Моё дело предложить.
– Я ведь не развлекаться, учиться иду.
– Будто бы я ламбаду танцевать! Сказала же – никого здесь не знаю. Думаешь одной вдали от дома просто? А ты попробуй сам, попробуй!
– Сказал же, подумаю.
Через месяц, когда Витя получил первую зарплату, жильё он снял. Не квартиру, комнату в коммуналке, зато совсем близко от института.
Поселились вместе.
Пока Витька решал да думал, из его ушей валил пар безнадёжно выкипающих эмоций.
Подобная авантюра, как бы, не для его характера. С другой стороны, возможность вот так запросто провести самую настоящую репетицию семейной жизни не каждому выпадает.
Пожить по-взрослому студенту первого курса, вчерашнему школьнику: что может быть увлекательнее? Победило любопытство и что-то ещё, требовательно-властное, не дающее покоя с той минуты как встретился с Оленькой взглядом.
Решиться было непросто. Кроме сомнений его одолевал страх.
Оля без смущения переселилась. Впрочем, какие препятствия могут быть у неискушённой девушки, почувствовавшей свежий ветер беспредельной свободы?
Смастерили перегородку, разделив комнату на три части: две миниатюрные спальни и зал, в котором кухня, столовая и учебный класс уместились на малюсеньком пятачке.
Надо будет позже подумать, чтобы перегородки легко передвигались. Пока так сойдёт.
Первый совместный ужин готовили вместе.
Оля переоделась во что-то лёгкое, воздушное, нисколько не скрывающее секретные особенности девичьей фигуры. То и дело девочка случайно прикасалась к Витьке оголёнными участками кожи, наполнив собой и бессовестно возбуждающим запахом всё жилое пространство.
Когда закончили ужинать, мальчишку уже трясло от странного желания, суть которого он до конца не осознавал.
Витька не предполагал, что безобидное совместное проживание способно настолько взбудоражить воображение, притягивая, словно магнитом, всё без остатка внимание к мелочам, которых он никогда прежде не замечал.
Зачем только согласился с ней жить!
Сожалеть о необдуманно-опрометчивом поступке поздно: нужно приспосабливаться, искать компромиссы, учиться взаимодействовать.
Но, чёрт возьми, как тяжело жить с девчонкой под одной крышей.
Говорил же ей, что это неправильно!
Наверняка, Оле ещё и восемнадцати нет. Попал, так попал.
А это тут причём? О чём, вообще, он думает, что это за тягостные, распирающие плоть ощущения? Экспериментатор, твою мать!
Пробудившиеся без спроса чувства для Оли тоже стали неожиданным, не очень приятным сюрпризом. Уверенность в том, что хочется продолжить совместное проживание на одной территории с Виктором таяла день ото дня.
У девочки набухли, не давали покоя соски, словно внезапно напавшая аллергия. В область таза постоянно приливала кровь, низ живота то и дело сковывали непонятного характера спазмы. Голова и мысли вели себя неподобающим образом, разогревая странные фантазии, заставляющие стесняться присутствия сожителя, который наглым образом поселился у неё в мозгах.
Ну не дура ли?
Кому в здравом уме придёт мысль оказаться жертвой насилия, которое невыносимо хочется испытать? А Оля день и ночь мечтает о странных действиях, которые коварный Витька должен с ней совершить.
Видения были смутными, неоформленными в нечто конкретное, но ощущения преследовали самые настоящие, вызывающие неистово-блаженный отклик в странно ведущем себя теле.
Что за глупые фантазии? Если пойти на поводу у воображения, стремление вырваться из капкана нищеты может закончиться плачевно.
Что Оле про Витьку известно? Молодой, вполне симпатичный, ничем вроде не болеет, развит физически, эрудирован, не глуп. Ведёт себя прилично. Не хам (пока не проявился).
Всё!
А характер, привычки, мысли, реакции, действия, планы на будущее? Чего можно от этого Виктора ожидать? Вдруг случится непоправимое – например беременность, тогда как!
Оле стало страшно, захотелось тут же собрать пожитки и тихо-тихо скрыться в ночи.
Только куда, скажите на милость? Из общежития она опрометчиво, чересчур смело выписалась. Обратно возьмут вряд ли. Желающих заселиться было много больше, чем свободных мест.
Всю эту кашу заварила она, по недомыслию. Ладно бы влюбилась, жить без него не могла.
От свободы беспредельной ошалела.
Думать было нужно. Ведь придётся со всем этим жить, неизвестно теперь, сколько времени.
Витька тоже не спит, слышно как ворочается, кряхтит.
Ведь жила же она дома с братом, спали сколько раз в одной кровати и ничего, совсем ничего подобного не было.
Какая же она всё-таки глупая! “Давай поживём вместе”.
Идиотка!
Неделю оба ходили полусонные. Оля даже огрызаться начала, но завтрак и обед готовила без рассуждений, и прибиралась аккуратно.
Работала она после института два-три часа в день, а у Виктора полноценные смены.
Приходит, начинает уроки учить, засыпает прямо с книжкой. На учебных парах отрубается, носом клюёт. Но он упёртый, все зачёты вовремя сдаёт. Только похудел сильно. Но молчит:
ни претензий, ни замечаний, ни предложений. Мазохист, право слово.
Оля приготовит для него поесть, наложит в тарелочки горячий паёк, сама смотрит с удовольствием, как он торопливо её стряпню в рот закидывает.
А парень-то ничего, хороший. Такого, наверно, и полюбить можно.
К неудобствам совместного проживания потихоньку привыкли, хотя нет-нет, да снова случался некий казус, вызывающий волну непредсказуемого возбуждения.
Вчера, например, опрометчиво заступил за границу Олиной территории, что-то по учёбе спросить или так, освежить визуальные впечатления, а та нижнее бельё переодевала, стояла нагишом в полунаклоне, внимательно разглядывая что-то на внутренней стороне бедра.
Юноша смутился, потупил глаза в пол, извинился, пообещал, что без предупреждения больше ни ногой, а у девочки случилась истерика.
Опять она всю ночь не спала, обыгрывала с разных сторон случившуюся оказию, представляла варианты развития событий, в которых Виктор оказывался настойчивее и вёл себя как мужчина с опытом.
Видения были до безобразия примитивные, схематичные, поскольку о реальных свиданиях Оля слышала от таких же, как сама девчонок, которые не ведали, о чём говорят. Откуда ей знать, как происходят откровенные свидания на самом деле.
Девочка с головой погружалась в иллюзии, похожие на рисованные детской рукой мультики, но сознание и тело принимали фантазии как происходящее на самом деле, потому ощущения и эмоции были самыми настоящими, как и последствия, которые тихо-тихо приходилось застирывать.
Витя тоже от неопределённости положения, статуса и реальной роли в этом непонятном альянсе маялся невыносимо.
Выдержки юноше было не занимать. Другой бы на его месте давно уже подругу уломал или измором взял, а этот играет по правилам, которые на самом деле его совсем не касаются.
Короче: и хочется, и колется, и мама не велит. Дурь одним словом, не иначе. К чему было начинать, если нет желания двигаться, силу воли испытывают?
С одной стороны Оля ждёт решительных действий, с другой – смертельно боится их же.
Определиться бы пора. Но, говорить легко, а как исполнить?
Или уж разбегаться нужно, коли эксперимент потерпел неудачу, или сходиться окончательно и бесповоротно. Неудобно ведь жить в подвешенном состоянии: опоры нет, уверенности тоже. Какого лешего им нужно? Одним словом, не жизнь, а глобальная невесомость, путь в никуда. Скорее даже испытание воли и выдержки.
Для чего?
Сегодня с работы Виктор пришёл почти в одиннадцать. Горячий ужин на столе накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то очень вкусного завис над пространством комнаты.
Оля подождала, пока друг-сожитель разденется. Каждое его движение знакомо, отчётливо слышно в маленьком помещении.
Вот он снял ботинки. Повесил куртку… надел тапочки... шаркает.
– Витя, зайди, пожалуйста, ко мне. Я заболела. Поставь горчичники.
– Сейчас, руки вымою. Холодные. Как же ты так!
Через несколько минут юноша подошёл к ширме, – захожу, можно?
– Угу.
Виктор вошёл. Оленька лежала на кровати без одежды, лицом вниз.
– Ой, извини!
– Ты же горчичники собрался делать, чего извиняешься.
– Можно я тебя накрою?
– Нельзя! Начинай, – с дрожью в голосе прошептала Оля и решительно повернулась на спину.
– Да я не умею, чего с ними делать, – блеял ошеломлённый Витька, вперив застывший взгляд в живописный натюрморт, в котором центральной осью и главным символом возвышались живописные до одури холмики груди. Разглядывать детали галлюцинации было неприлично и ужасно стыдно. Ниже смотреть он так и не решился, хотя впоследствии закрывая глаза мог разглядывать сколько угодно всю экспозицию целиком.
– Наклеивать, балда! Как цветную бумагу на аппликации. Ручками.
– Куда, и это… это не больно?
– На грудь лепи. Больно. Но потом, когда горчица разогреется. Ты, правда, такой недогадливый или претворяешься? Не умею! А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок, Витька. Нельзя же так. Обними хотя бы, видишь, мне плохо.
Юноша поначалу оробел, мурашками покрылся величиной с просяное зёрнышко, холодный пот по спине потёк.
Издевается, провоцирует, шутит?
Всё же решил попробовать: наклонился, дотронулся нечаянно до груди, совсем уже не владея собой, с закрытыми глазами.
Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась пружина, запирающая дыхание, руку обожгло нестерпимым жаром: то ли высокая температура больной, то ли сработал эффект неожиданности.
Это уже был не он, не тот Витька, который жил по соседству с Оленькой столько времени. Решения принимал кто-то другой, с кем юноша был в корне несогласен, но безоговорочно подчинялся.
Юноша схватил девушку в охапку, прижал к себе, одновременно натягивая на неё одеяло.
Завернул кое-как, уложил на постель, впился губами, сначала в глаза, потом в нос, обмусолил попутно волосы, шею и уши. Почувствовал индивидуальный интимный вкус, неожиданно обретая уверенность: сопротивления не последовало, зато было так сладко!
Как долго Витька мечтал об этой минуте!
Оля дрожала всем телом и открывалась, насколько позволяла девичья стеснительность.
Оба моментально улетели неведомо куда. Всё, что случилось после, впоследствии не могли припомнить.
Было и всё...
Руки и губы действовали сами по себе, словно по загруженной в мозг программе, отключающей сознание за ненадобностью.
Юноша и девушка сплелись в копошащийся неспешно клубок, время от времени издающий чмокающие и чавкающие звуки. В полуобморочном состоянии неловкие любовники изучали тела друг друга, поражаясь несхожести анатомических деталей и прочих непостижимых подробностей.
Всё было впервые и вновь.
Каждый следующий штрих знакомства с рельефом живого тела, миллиметр за миллиметром, вызывали шок и решительное желание продолжить путешествие из мира реальности в мир иллюзий, которые невозможно было признать настоящими, настолько они были необъяснимо возбуждающими.
Словно подчиняясь гипнозу, девочка послушно раздвинула трепещущие от желания бёдра, впустив в себя напряжённое, горячее нечто, безжалостно распирающее внутренности.
Девчонки говорили, что будет больно. Оленька этого не почувствовала.
Сладкие спазмы подавляли стеснительную неловкость. Желание насладиться твердеющим изнутри существом, проникающим в каждую клеточку вибрирующего от восхищения тела, было единственным, на чём хотелось сосредоточиться. Блаженное умиротворение на вершине сладострастия заставило девочку вскрикнуть и замереть, сдавливая в тисках объятий мужчину, который с этого мгновения стал для неё вселенной.
Мозг посылал сигналы сказочного восторга, сковывающего движения, заставляя застыть, дрожа в нетерпении от предвкушения ещё большего блаженства, хотя и от того, что уже случилось, хотелось орать, выпуская из груди ликующий восторг.
Приходя в себя, парочка вдруг осознала, что никто не подумал о последствиях.
– Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла, что я теперь маме скажу!
Оля зарыдала, уткнувшись в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками, но не грубо, а бережно, нежно.
Витя гладил её по голове, прижимая к себе, впитывая родной теперь запах.
Сегодня он стал мужчиной. Следовательно, отныне Оля – его женщина. Единственная.
В молодости каждому хочется большой чистой и вечной любви.
Как же иначе, ведь мы рождены для счастья. Одноразовые отношения для неудачников.
Теперь Витька будет её опекать. Ведь это и есть любовь, правда? К чёрту перегородки. Семья – значит семья! Спать нужно на одной кровати: каждый день. каждую ночь, каждую свободную минуту, насколько сил хватит.
– Милая, – шептал счастливый мальчишка, – какие мы глупые, что столько терпели. Представляешь…
Оля плакала всё тише и тише, ещё всхлипывая по инерции, но, уже засыпая, думала, что всегда добивается своей цели, но дойдя до неё, отчего-то ощущает неприятно гнетущую пустоту и неудовлетворённость собой.
Вот и сейчас... чего она, в сущности, добилась? Продегустировала запах и вкус взрослой жизни? Ничего особенного.
Конечно, полёт был и много чего ещё фееричного, чарующего, но совсем не долго.
Попробовать ещё, убедиться, что это не глупость, что интимные отношения и есть счастье?
Может быть, самое главное и прекрасное от страха и неожиданности познать сразу не получилось?
Спали они теперь вместе. Много спали, часто – каждую свободную минуту.
Нет, совсем не так это было...
Они вдвоём не спали каждую ночь до самого утра, пытаясь познакомиться со всеми нюансами изучаемого процесса, падая в изнеможении после каждого блаженного сближения и снова покоряя сияющие восторгами греховного познания вершины, которых становилось всё больше и больше.
Правильно в песне поётся: лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал.
На чисто физическое наслаждение наслаивались бесконечно разнообразные выразительные эмоции, запахи, звуки, желание понравиться и доставить удовольствие партнёру.
Одну за другой находили влюблённые исследователи волшебные точки, прикосновение к которым дарило иные восторги, неведомые прежде. Число открытых неожиданно медоносных зон оказалось немыслимым. Иногда удавалось вызвать бурю эмоций, пик страсти, одним единственным прикосновением и это было волшебно.
Случались судороги чувственного экстаза и вовсе без прикосновений, лишь от предвкушения близости и запахов желания, дополненных нежным шёпотом и нескромными признаниями.
Вся комната насквозь пропиталась запахами желания и секса. Учиться стало просто некогда.
Через несколько дней выяснилось, что Оленька ненасытна.
Витя не справлялся с задачей, не мог, как следует удовлетворить свою маленькую женщину.
Она горела желанием круглосуточно, всегда. Ей нужно было ещё и ещё, а ему надо рано вставать, идти на работу, учиться, но он старался изо всех сил: Оленьке невозможно отказать.
Представьте ситуацию: юноше, которому едва исполнилось восемнадцать, можно в любую минуту принять участие в таких нескромных экспериментах, даже от рассказа о которых кое у кого может напрочь снести крышу.
Несмотря на ежедневное переутомление, Витька летал на крыльях. Вот она какая – любовь!
Может быть, у кого она иная, а у него такая и другой даром не надо.
Оленька, его маленькая Оленька, готовая для него на всё.
Естественно, он готов отдать вдвое, втрое: она того стоит.
Тем временем девочка начала превращаться в настоящую женщину. В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственницы: мой, больше ничей!
Ещё бы!
И вдруг искоркой проскакивает во встревоженную внезапно головку крамольная мысль, – а если найдётся хищница, у которой появятся нескромные побуждения или дерзкие планы на любимого мужчину?
Говорят, мужики, когда влюблены, излучают сгустки энергий соблазна и концентрат феромонов – летучих витаминов любви.
Вдруг какая нахалка с развитыми рецепторами расшифрует закодированные в интимных посланиях сигналы вожделения, поманит неизведанными, а оттого притягательными прелестями, которые могут оказаться куда соблазнительнее, чем её собственные.
Оленька по-настоящему страдала оттого, что не единственная, кому есть чем удивить Витю, потому и принялась за организацию тотального контроля..
Поначалу юноша принимал ограничения свободы с улыбкой, считая такие действия неоспоримым свидетельством любви. Позже преследование начало утомлять.
Все эти выворачивания карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания и замечания по поводу встреч, разговоров, случайно брошенных на проходящих мимо прелестниц взглядов стали задевать.
– Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец, – закатывала исерику Оленька, – мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.
– Успокойся, родная. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я однолюб, это наследственное. Если бы у меня появились левые мысли, не хватит сил на осуществление греховных желаний. Всю энергию и любовь отдаю только тебе… до донышка, без остатка. Сексуальную потенцию, которой наделена ты, никто иной не выдержит. Твои подозрения беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если перестанем друг другу верить? Я ведь тебя люблю.
– Это не мешает тебе заглядываться на ножки и попки. А силёнок у твоего слоника хватит на всех. Не морочь мне голову, выбрось обладательниц фривольных выпуклостей из головы, иначе не знаю, что с тобой сделаю, – Оленька начинала лить слёзы, которые Виктор с аппетитом слизывал, пытаясь её успокоить.
Эти скандалы неизменно заканчивались кроватью, серией невозможно вкусных акробатических этюдов, но оставляли впоследствии неприятное послевкусие от приступов неконтролируемой ревности.
Так они прожили весь первый курс, часть второго, пока случайно девочка не забеременела.
Радости Виктора не было предела.
Он уже всерьёз готовился к свадьбе, потихоньку откладывая по копеечке на торжество: фантазировал, редактировал нюансы предстоящих торжеств, строил планы семейного благополучия.
Чтобы не расстраивать, не злить любимую, Витька перестал общаться вообще со всеми, чтобы не вызывать подозрение и приступы вспыльчивости. Зачем расстраивать женщину, зачавшую драгоценный плод?
Виктор покупал для своей девочки экзотические фрукты, грезил семейным счастьем, которому не суждено было сбыться.
Кто знает, что, как повлияло на Оленьку, только она ни слова не говоря, сделала аборт.
Много времени эта зловещая процедура не заняла.
Вечером она была дома, как всегда встретила Виктора готовым ужином.
Уютно в доме может быть всегда, даже если в нём нет ничего, кроме любви, но чувство духовного и физического единства предпочло отсидеться на этот раз где-то в ином месте.
Оля была угрюма, раздражительна, а Виктор, как назло, хотел поговорить о семье, о ребёнке.
Девушка огрызалась, не позволяла себя обнимать, избегала близкого контакта.
Витя пытался шутить, балагурил, но встретил пронзительный, однозначно воинственно настроенный взгляд всё тех же, в половину лица почти чёрных глаз, в которых на это раз отсутствовали глубина и очарование, зато чётким контуром отпечаталась странная боль.
– Что случилось, девочка моя?
– Ничего особенного, тебя это не касается.
— Фу, бука, отчего же я вижу драматическое выражение лица, опять претензии, в чём-то подозреваешь?
– Нет-нет! Твоя жизнь – твои правила.
– Тогда отчего в глазах лёд и ужас, что-то с родителями?
– Не пытай, исправить уже ничего невозможно!
– Разве у нас что-то не так, отношения требуют форматирования? У беременных случается беспричинная, спонтанная перемена настроения. Я справлюсь. Не молчи, успокой меня. Отчего я так волнуюсь? Вдруг захотелось плакать. Почему? Это касается нас, наших отношений, что случилось?
– Я сделала аборт.
– Нет, только не это! Ты пошутила? Скажи! Ведь это не только твой, но и мой ребёнок. Почему? Ты лжёшь, я тебе не верю! Не могу поверить. Как же так? Это правда?
— Я испугалась. Мне только девятнадцать. Что дальше, что! Пелёнки, ползунки, а жить… жить когда? Я ещё даже не любила… по-настоящему...
– Что ты такое говоришь? А я, а мы? Разве это не любовь? Подумала, как мы теперь будем продолжать отношения… после предательства… после убийства? Предположим, чисто гипотетически, что мы сумеем преодолеть и этот конфликт. Что дальше, дальше что! Как я могу тебе верить, на что рассчитывать, если в таком важном вопросе как жизнь, ты приняла единоличное решение, словно мясник, запланировавший порезать на котлеты кусок мяса? Понимаю, моё суждение выглядит жестоким, но твои действия вовсе чудовищны. Убеди в обратном: для такого решения действительно была причина, почему я о ней не знаю! Не молчи же ты!
– Прости… если сможешь. Думала, надеялась… что сумею полюбить. Не вышло...