Целительница из Костиндора

Глава 1

За бревенчатыми стенами ветхого домика все громче и громче раздавались крики обезумевших от ярости соседей.

Моя бабушка была в ужасе. Впервые за долгие годы я видела, как из ее белесых глаз текут крупные горькие слезы, как дрожит морщинистый узкий подбородок. Старушка, чьи руки всегда тряслись непроизвольно, сейчас сжимала крючковатые пальцы в замок, чтобы унять дрожь.

— Что ты наделала, Аннушка? — шептала она, и слезы капали с кончика носа. — Разве ж этому я тебя учила?

Я растерянно захлопала глазами. Стряхнула налипшее на пальцы тесто, вытерла ладони о фартук и сняла его.

Вот только вернулась из деревни и сразу принялась заводить тесто на пироги, и никто меня вслед не проклинал. С Лукерьей так и вовсе с улыбками помахали друг другу, когда я проходила мимо ее дома.

Так что успело приключиться за такой короткий срок?

Когда я решилась задать вопрос бабушке, разозленные невесть чем соседки уже долбились в хлипкую дверь. И, судя по звуку, вилами.

— Открывай, старая! — кричала Лукерья. — Открывай, иначе мы сами зайдем!

— Зачем? — вопрошала старушка, ища ответ в моих глазах. — За что ж ты так со мной?

А я не знала, что ей сказать. Я понятия не имела, что происходит.

— Навались, бабы! — заголосила Лукерья, и тут же в тонкую преграду ударилось что-то тяжелое.

— Аннушка! — крикнула бабуля и кинулась ко мне.

Я судорожно прижала к себе тощее старческое тело.

— Я ничего не сделала, ба, — всхлипнула я. — Что случилось-то?

— Ничего? — Старушка подняла на меня глаза, полные слез. — А как же Кузьма? Он всей деревне растрепал, что вы…

Договорить ей не дали. Под весом десятка разъяренных женщин дверь не выдержала и слетела с петель.

Лукерья, моя родная тетка и жена Кузьмы, была крупнее всех своих подруг, и именно она первая бросилась ко мне. Удерживая в одной руке вилы, другой она одним взмахом оттолкнула свою мать к столу, повалила меня на пол, схватила за шиворот и поволокла за собой на улицу.

Теперь горячий страх обуял меня по-настоящему. Я завизжала, уперлась ногами в валяющуюся на полу дверь, зацепилась бедром за острый ржавый гвоздь и от боли вскрикнула еще громче.

Женщины плевались, тыкали в меня черенками, орали, и из того, что я могла расслышать за собственным голосом, поняла: мне конец.

Лукерья вытащила меня на крыльцо, сбросила в траву так легко, как если бы я была тряпичной куклой ее младшей дочери.

Я вскочила на ноги. Раненое бедро тут же отозвалось резкой болью.

— Выслушайте меня! — крикнула я во весь голос, но куда там — он потонул в хоре соседок.

— Будешь знать, как с чужими мужиками кувыркаться!

Лукерья замахнулась вилами. Черенок со звоном ударился о мою голову, и перед глазами запрыгали мушки.

— Я с ним не кувыркалась! — только и успела сказать я прежде, чем снова оказалась на земле.

Лукерья волокла меня за руку, ее подруга, Верка, помогала ей и тащила меня за вторую руку. От взбешенных женщин, тянущихся за нами, пришлось отбрыкиваться и бить их ногами, за что на меня вновь посыпался град ударов.

Яркое солнце слепило, и я жмурилась. Слезы текли по щекам, капали с подбородка на грудь, а бедро все сильнее ныло от боли, и она током прошибала каждую клеточку тела.

Бабушка бежала за нами так быстро, как могла. В ее возрасте бег был сродни чуду, но она почти не отставала.

— Отпустите ее! — кричала старушка. — Отпустите, не то худо будет!

Я не отрывала от бабули взгляда, пока она не рухнула в высокую траву.

— Ба! — взвизгнула я и снова дернулась.

Запястье, за которое меня цепко держала Лукерья, хрустнуло. В глазах потемнело, и я потеряла сознание.

Пришла в себя почти сразу, но уже в центре деревни. Звенел лай собак, встревоженных непривычной суетой. Где-то вдалеке замычала корова, а следом раздался детский плач.

И со всех сторон любопытные взгляды, взгляды, взгляды… Никуда от них не деться.

Я лежала на спине, расцарапанная кожа горела. К горлу подкатила тошнота. Руки, босые ноги и платье вывозились в пыли. Меня уже никто не держал, так что я попыталась встать, но на голову обрушился удар ногой.

— Лежи, тварь такая! — Противный писклявый голос Верки резанул по ушам.

Меня все же стошнило. Давящая боль в груди не давала вздохнуть, слабость в руках не позволяла приподняться снова.

— Я ни с кем… — Я закашлялась, сплюнула пыль. — Не кувыркалась! Кузьма пришел за настойкой, а потом…

Что происходило дальше, я почти не запомнила. Пинки, тычки, отовсюду сыпались проклятия и обвинения.

Я прекрасно знала, что случается с женщиной, которая залезает в кровать к чужому мужу: ее забивают камнями до смерти.

Но в чем моя вина?!

Первый камень бросила Лукерья. Она стояла прямо передо мной: высокая, грузная, с искаженным от злости вспотевшим лицом. В налитых кровью глазах читалось явное желание меня придушить, но по правилам я должна была умереть не от рук…

Ее камень угодил мне в ключицу. Тут же в бок уткнулись острые пики вил. Следующий камень отскочил от плеча и упал в пыль.

Слезы застилали глаза. Я изловчилась, дотянулась до камня, почти получилось его схватить, но одна из женщин наступила мне на руку и с силой вдавила мои пальцы в землю.

Крик вырвался из горла сам собой.

Камни сыпались на меня дождем, ругательства смешались в сплошную какофонию звуков. Я уже не могла разобрать, кто и что говорит, и только закрывала лицо от ударов.

— Стойте! — Злой голос моей бабушки я услышала бы и в шуме урагана.

— Уходи, старая, — сквозь зубы прошипела Лукерья. — Девку твою больную замуж никто не берет, так она на чужого мужика позарилась! Околдовала его, проклятая! Все знают — околдовала!

Я со стоном приподнялась, помогая себе левой рукой. Правая кисть распухла и не двигалась, да и лицо, кажется, заплыло. Или же зрение по какой-то причине ухудшилось, или удары в лицо были сильнее, чем я чувствовала.