Цена ошибки - любовь

1. Лилька

На праздники ехать всей конторой в подшефный пансионат? Это было решение руководства – отдельные номера, спа по утрам, массаж к вечеру, на праздник отдельный зал, танцы и обслуживание, - но Саша точно знала, чья это идея.
Лилька, хищница, светская львица, драконица, стерегущая пещеру с сокровищами, захомутала генерального.  Для нее это было также легко, как выпить чашечку кофе – по крайней мере, она так сама утверждала, - и Ян Павлович растаял, выпрыгнул из штанов и перестал заставлять ее называть себя  официозно. Для Лильки он теперь был "моя Янчик" - так она называла его по телефону, щебеча без умолку.  Саша несколько раз видела его вблизи, когда он заходил за документами (а на самом деле чтобы еще раз увидеться с Лилькой, роман с которой у него входил в самую горячую стадию). Сашина мама непременно бы всплеснула руками и жарко, с придыханием, произнесла бы «крас-сивый мужчина!» , так он был хорош.
Породистый, черт, жеребец. Молодой – чуть больше тридцати, может, тридцать пять, - спортивный, широкоплечий. Иссиня-черные волосы, пронзительные синие глаза. Тонкие породистые черты. Красивая улыбка. Высокий, длинноногий. Вечно упакован в безупречно выглаженую сорочку и  в дорогой костюм, как подарок в красочную обертку. Ухоженные ногти, аккуратные длинные пальцы, широкая ладонь, крепкие запястья – женщины восторженно ахали, вспоминая его руки. Взгляд самоуверенный, свысока; рваные короткие фразы. Он нравился женщинам, и даже те из них, которые подвергались административным взысканиям и ходили к нему на ковер, подписывать приказ о лишении премии, говорили не о том, как грозно он их распекал, а о том, какой он красавец.  Зная об этом, он  словно избегал излишнего общения с персоналом, и не зря, раз попался на зубок Лильке и тут же сдался.
Лилька была та еще штучка. Шустрая, цепкая, хваткая, но не стерва. Саша оценила это, когда Лилька без труда сосватала ей славного и тихого парня из программистов, Мишу.  Миша был из интеллигентной, очень приличной и состоятельной  семьи, иногда чересчур робок, но внимателен и приятен в общении. В отличие от других ухажеров, которых, к слову, у Саши было не так много, он не сыпал сальными шуточками и не попытался забраться ей под юбку в первый же день знакомства. 
- То, что надо, - безапелляционно заявила Лилька Саше. 
Надо… себе, однако ж, она подыскивала более выгодный вариант, и таки нашла его. Эффектная блондинка, копия Мерилин Монро, такая же аппетитная, вертлявая, ладная. Всегда безупречно одета, всегда весела и беспечна. «Мужчинам это нравится, - говорила она, пожимая плечами. – Никто из них не хочет смотреть на грустную, несчастную рожу, будь ты хоть трижды княжна. Все хотят легкости». 
И это было правдой.
Иногда Саша думала, что у Лильки нет ни тормозов, ни совести – так бессовестно и откровенно она копировала еще одну великую блондинку, Шерон Стоун. Улыбаясь, прося закурить у очередного новенького сотрудника или охранника, она неспешно закидывала ногу на ногу. Мужчины от звука трущихся друг о друга бедер, обтянутых чулками, терялись и как завороженные смотрели туда, под коротенький подол обтягивающего ее бедра платьица. И самый каменномордый охранник заливался стыдливым румянцем, как третьеклассник под ее сияющим, развратным взглядом.  Носила ли Лилька трусики, оставалось тайной, но в курилке утверждали, что нет. Но наверняка сказать не мог никто – за любую попытку познакомиться поближе можно было и по роже схлопотать, и драконовыми когтями.
Работала она в бухгалтерии, рядом с Сашей,  и одному Богу было известно – или черту, которому она продала душу, - когда она успевает делать свои дела. Целыми днями она полировала алые ноготки и подкрашивала губы, весь кабинет ее пропах духами, а на обеденном столе всегда лежала распечатанная коробка подаренных конфет или шоколадка, хрустящая фольгой. Мужчины не умели ей отказывать ни в чем. Говорят, генерального она так и взяла – подписывая приказ, улыбаясь на все грозные внушения, которые генеральный щедро сыпал на ее повинную голову, она попросила у него прикурить, продемонстрировав ему тайны своего подъюбочного пространства. Ян Павлович был вне себя от такого нахального, наглого флирта. Глядя своими суровыми бесстрастными глазами в бесстыжие лилькины, он все же поднес зажигалку к ее сигарете и неспешно, холодно – так, что, наверное, цветы на подоконнике повяли, - произнес:
- А вы что, совсем не боитесь меня, девушка?
- Боюсь? – Лилька выпустила тонкую струйку дыма из накрашенных губ в потолок и взглянула в суровое лицо генерального своими блестящими глазами. – Это такое трудовое требование? Обязанность? Бояться вас?
И генеральный поплыл.
Говорят, на первое свидание с ним Лилька не пошла. Сделала вид, что испугалась, плакала ему в трубку, что он захотел ее уволить, и потому приглашает в ресторан, надеясь на ее отказ, словом несла какую-то несусветную чушь, словно он не на свидание ее позвал, в в газовую камеру, отчего у нее  приключились паника и истерика одновременно. Он долго убеждал ее, что это не так; оттаяв, долго уговаривал как маленькую девочку,  шептал что-то в трубку, улыбаясь, закрывшись у себя в кабинете.
Убедил; добился.
Лилька обставила все так, будто действительно он добился, уломал, уговорил, победил,  хотя на самом деле все было иначе. Попался, глупый, как откормленный карась в садок. Был допущен до тела и получил все, о чем мог мечтать – и, наверное, кое-что из того, о чем даже не думал? Неделю осеннего отпуска,  в самую слякоть и промозглое межсезонье, парочка провела в загородном отеле, и говорят, что по возвращении Ян Павлович еще неделю пребывал в приподнятом настроении духа, витая в облаках. Секретарь, принося ему на подпись документы, не раз замечала, что он с кем-то говорит по телефону, точнее – слушает с улыбкой, покачиваясь в кресле, и от его былой холодности и отстраненности и следа нет.
 После этого Лилька подняла голову. Она стала капризничать, выпрашивать подарки, и эту поездку всей конторой выпросила именно она, чтобы пустить пыль в глаза остальным сотрудникам,  а генеральный подписал – словно с барского плеча кинул. 
Саше, в общем-то, было все равно.
На свои, кровные, заработанные, она никогда бы такую поездку не купила. Нет, не сказать, что слишком дорого, но все же денег жаль. Можно купить новые сапоги и пуховик, да и вообще деньги на дороге не валяются. А проплаченная конторой поездка – это ж подарок небес! Отдохнуть, развеяться. Не думать ни о чем – уборку и обед делает персонал. 
Мишка, конечно, поехал с ней. 
Сначала он ужасно стеснялся – того, что чужие люди будут прибирать его постель, что вообще посторонние люди будут в курсе того, что они с Сашей спят вдвоем. Лилька, слушая его лепет, только презрительно фыркала, стряхивая пепел с сигареты.
- Миша, - холодно говорила она, - всем чихать на твои трусы, повисшие на люстре, они тут и не такое видали. А то, что девушка и юноша спят в одной постели – это как раз очень нормально. Поверь, если б ты спал один, вот тут бы пошли нехорошие разговоры.
- Какие?! – строго произнес Миша, поправляя очки, и Лилька язвительно передразнила:
- Такие! Что твой бой-френд тебя бросил, сечешь? В наше время лучше иметь под боком девушку, Миша!
И Миша сник и сдался. 
Если честно, то Саше было очень неприятно, что ее молодой человек такой бесхитростный, и что им так запросто управлять. Лилька, конечно, говорила, что делает это ей на пользу, обнажает рычаги управления, но кому нужно, чтобы этими рычагами пользовались все подряд? Слушая, как Лилька воспитывает распетушившегося Мишу, Саша испытала некое чувство досады и даже – о ужас! – злости, совершенно неблагодарно подумав, что себе-то Лилька выбрала в ухажеры отнюдь не краснеющего ботана. Впрочем, и этому Саша тотчас нашла объяснение. У Лильки обычные серые ясные глаза, безо всяких изъянов, а у Саши - гетерохромия. Один глаз с яркой карей радужкой, второй – голубой. Люди, впервые ее увидевшие, раскрывали в удивлении рот и таращились как на чудо морское. Лилька уверяла, что они просто удивляются. Но Саша, мучительно багровея под любопытными взглядами, была уверена, что люди таращатся на ее уродство. Еще в школе мальчишки постарались, привили ей чувство ущербности, дразня то светофором, то светомузыкой.  Линзы немного помогли исправить ситуацию, но долго Саша носить их не могла – глаза начинали слезиться, жутко чесались, краснели, и Саша, помучившись, отказалась от них. И ничто не помогало исправить самооценкку, вколоченную в голову многочисленными доброжелателями - ни фитнес с доведением своих форм до идеальных, ни уверения парикмахеров в том, что ее волосы просто мечта каждой женщины, густые и здоровые, ни комплиенты коллег...  Глядя на себя в зеркало каждое утро, Саша видела одно и то же - приятную молодую девушку с тонкими чертами лица, но с отчаянно разными глазами. Ей казалось, что карий глаз слишком яркий, а голубой - чересчур светлый, и от этого она выглядит скоре как одноглазая. В отчаянии она надевала линзы, но ее хватало лишь на полдня, и она, измучившись от зуда, снова их снимала и прятала взгляд ото всех, низко склонясь над работой  - от клиентов, от коллег, подшучивающих над ней, от самой себя, стараясь лишний раз в зеркало не смотреть.
Да, ярмарочному уродцу и ботан-Миша был вполне хорош, и потому Саша остывала, замолкала, вспомнив свое отражение в зеркале…
- Завянь и замолкни, - грубо произнесла Саша, когда Миша разразился очередной гневной тирадой по поводу их совместного проживания в номере. – Не хочешь ехать – не надо. Я хочу нормальный праздник, нормальный Новый год с подарками, сюрпризами, с танцами и маскарадными костюмами. Раз в кои-то веки куда-то можно выбраться и, наконец-то… потрахаться по-человечески!
Миша смутился, покраснел, и Саша – тоже, потому что намеренно грубо и безжалостно  зацепила самую болезненную точку мишиной души.   Ей стало неловко за собственные бестактность и жестокость. Она сделала это отчасти потому что вялотекущие отношения порядком надоели ей, а бросить Мишу она не отваживалась. Но вечно бдящая матушка Миши, прислушивающаяся к каждому шороху за стеной, сводила все его попытки довести ухаживания до логического завершения на нет. 
Саша ей не нравилась; по ее материнскому мнению "таких девушек у тебя будет миллион, почему именно она?".  Миша оставался непреклонен, но и и мама - тоже. На узком мишином диванчике оба замирали, как парализованные, слыша сердитое покашливание маман, и Миша шумно сопел, буквально трясясь от смеси желания секса и злости на собственную родительницу, пока его руки жадно тискали бедра Саши.
Естественно, неловко задранные юбки, торопливые беззвучные поцелуи и грубые поспешные ласки романтики не добавляли и придавали свиданиям какой-то дурноватый привкус. О том, чтобы встречаться у Саши, и речи не шло – однушка, которую Саша делила с матерью и маленькой сестрой, мало походила на романтическое гнездышко.
Поездка решала эти проблемы. Не будет подглядывающих и подсматривающих родственников, не будет запахов пригоревшей каши с кухни и шкрябанья кота под дверью. И будет бал – на деле, конечно, обычный корпоратив с танцами, но в глубине души Саша, скрывая от самой себя, называла это мероприятие не иначе как балом. На новогоднюю премию и кое-какие сбережения она купила платье – не какой-нибудь заурядный китайский трикотаж с пайетками, а настоящее маленькое черное платье, в котором она выглядела элегантно и изысканно. Если прибрать волосы в аккуратный валик, то выглядеть она будет как настоящая леди, а не зашуганная серая мышь из бухгалтерии.
 - Словом, я еду, - тоном, не терпящим возражений, произнесла Саша. – Ты – как знаешь.
- Да он просто боится брать на себя обязательства. Ведь вдвоем в номере это уже как бы официальное заявление на всю контору, что вы пара. Да, Миша? Пусть дольше ломается, - подзудела Лилька, выпуская серу струю дыма из накрашенных губ и глядя на взъерошенного, рассерженного Мишу смеющимися глазами. – Саня, не парься. Сядешь за мой столик, я всем тебя представлю как мою свободную, молодую, красивую подругу.  Начальника безопасности знаешь? Вот такой мужик! – Лилька продемонстрировала оттопыренный большой палец. – Не старый, холостой, при деньгах. Не дурак и не скотина, между прочим. С ним у тебя точно все склеится. Я дам тебе свою шубку и красные саожки, ну те, помнишь, которые тебе нравились? Он тебя увидит в них и с ума сойдет.
И услышав это, Миша сник и уступил.