Частичка тебя. Мое счастье

1. Ник

Из медпункта Юля выходит вовремя. Не торопясь запирает за собой дверь, легко сбегает по ступенькам медпункта, ныряет в машину.

— Приве-е-ет, — она тянет с теплом, и лезет обниматься. Отстраняется от меня с удивленным видом.

— Все в порядке? Ты какой-то…

— Какой?

— Усталый, — наконец ставит диагноз Юла, — и загруженный. Много работы сегодня было?

— Много, — соглашаюсь, отчасти потому что так оно и есть, ну и на самом деле — так проще. Проще не пояснять, почему я ощущаю себя пропущенным через мясорубку. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Она чуть замирает, будто не понимая о чем я говорю.

— Два часа назад тебе стало плохо. Ты даже не смогла прийти оказать помощь Анжеле.

— А, да, прости, — Юла морщится досадливо, хлопая себя по лбу, — совсем у меня мысли расплываются со всеми этими гормонами. Да, мне лучше. Правда я почти час не отходила от белого друга. Нужно сменить витамины.

— Сменим, — киваю на автомате и завожу мотор. Внутри будто стадно отвела душу стая котов. Изодрали душу в лохмотья, пометили все что только можно. И настроение — подозревать всех и вся. Слышать странные нотки фальши даже там, где их нет.

Нет.

День был сложный.

Не удивительно, что мне даже в голосе невесты слышится что-то не то.

— Боже мой, — Юла подскакивает, когда на проходной я приостанавливаюсь, чтобы пропустить машину полиции, — откуда у нас здесь?..

— Я вызывал, — пожимаю плечами, — сегодня кто-то запер Анжелу в одном стойле с больной, взвинченной лошадью. Это тянет или на хулиганство, или на кое-что похуже. К тебе не заходили?

Юла качает головой, закусив губу и отчаянно цепляясь в свои колени.

— Значит, завтра зайдут, они обещали провести детальное расследование. Эндж правда нельзя сейчас беспокоить, а без её показаний будет сложнее, но записи с камер у конюшни уже сняли.

— Она там пострадала? — Юла звучит потрясенно. — Сильно?

— Нет, она просто перенервничала, — я решаю никак не комментировать события после конюшни, — сильно перенервничала. В её положении и это может быть фатальным.

— Да…

Юля замолкает, переваривая, да и мне говорить не особенно хочется. Наговорился сегодня вдосталь, разъясняя приехавшему следователю, зачем я их вызвал.

— Жалко её, — неожиданно произносит Юла, — она одна, совсем одна, беременная… Теперь еще и в больнице. Ты говорил, что родных у неё нет.

— Не помню, чтобы я это говорил, — лишь озвучив, понимаю, что опять докапываюсь до несущественного, — мало. Отец и мать погибли, из более-менее близких — только тетя.

— Грустно, — Юля задумчиво перебирает пальцами по животу, — одна, в больнице и навещать-то почти некому. Ей, наверное, очень тоскливо там. Может, стоить её проведать?

— Плохая идея.

Я помню, насколько убийственные глаза были у Эндж, когда я вынудил её ехать с нами в одной машине. Её идея добираться общественным транстпортом была паршивой, но моя тоже не отличалась особой гениальностью.

— Почему? — Юля удивленно разворачивается ко мне. — Мы коллеги, я ей сочувствую, почему мне нельзя навестить её?

Потому что…

Объяснить это сложно даже для самого себя.

Она двигается дальше — это я уже понял. Она игнорирует то, что между нами было, так же старательно, как и я.

Но я сомневаюсь, что хоть когда-нибудь она будет находить встречу с моей невестой ободряющей.

Вот только объяснить последней причины этого… Оказывается куда сложнее, чем я ожидал.

— Анжела очень закрытый человек, — надеюсь, что формулировал ответ не слишком долго для подозрений, — и со всеми своими коллегами она предпочитает держать дистанцию. Это помогает в её руководящей деятельности. А ты, как ни крути, её подчиненная.

Юля принимает мой ответ, недовольно поджимая губы. И молчит довольно долго, явно обижаясь на меня за мой отказ. Я несколько раз пытаюсь её разговорить, потом — решаю не дергать. И самому есть что обдумать.

— А тебя я навещала, — бурчит Юля уже на подъезде к моему дому, — и пироги носила. Помнишь?

— Помню, — я болезненно морщусь, припоминая то феерическое приключение, — но мы не были коллегами тогда. А вы с Энджи — коллеги. Не мешай рабочее и личное.

— Ладно, — Юла соглашается демонстративно неохотно и даже смотрит на меня исподлобья, — я не буду беспокоить нашу драгоценную Анжелу Леонидовну. Ты счастлив?

— Я заеду в магазин, что-то нужно купить?

— Погоди, — Юля отстегивается и разворачивается ко мне, — в смысле купить? Ты один поедешь?

— У меня есть еще дела, — я чуть покачиваю головой, — путь неблизкий, тебе со мной мотаться необязательно. Отдыхай.

— Что за дела? — Юла подозрительно щурится.

Ох, черт. Это уже начинает слегка раздражать. Или это нетерпение?

— Мой друг недавно вернулся из Лондона, — говорю как можно беззаботней, — хочу его навестить и передать приглашение на свадьбу.

Не люблю врать, но искренний ответ прозвучит как-то…

Прости, дорогая, хочу узнать, не могу ли я быть отцом ребенка женщины, с которой я тебе изменил. Пожелай мне удачи, пожалуйста.

Провожаю взглядом идущую к дверям подъезда Юлу, которая кутается в широкий плащ, скрадывающий фигуру. Мою невесту, которая вынашивает моего ребенка. Девушку, которая за день десять раз может признаться мне в любви.

Которой я изменил, которую я обманываю, на которой я не могу сосредоточить свое внимание.

Я буду гореть в аду. Гребаную вечность.

Что ж, это неизбежно.

Но сейчас у меня есть время заехать к Лексу насчет экспертизы. Выбросить эту затею из головы я не смог. Ровно как и платки, пропитанные кровью Энджи.

Алекс не удивляется моему приезду. Его вообще сложно удивить, даже самым идиотским поведением. Правда везу я ему совсем не приглашение на свадьбу. А зиплок-пакет, в который очень аккуратно упаковал свою “добычу”.

— Ты говорил, что можно сделать генетическую экспертизу по крови матери?