Человек в коричневом бадлоне

Первая глава

Мартовским утром я раздвинул диван. Под ним было достаточно пыльно и легкие пылинки еще крутились в воздухе, когда я понял, что день подошел к концу, не успев начаться. Так бывает в начале весны, когда прохожий радостно подставляет свое лицо внезапно появившемуся из облаков солнцу, щурится, забегает на 5 минут в булочную за хлебом, и, в предвкушении праздника, выскакивая на крыльцо, внезапно понимает, что день, обещавший праздник, закончился. Солнца больше нет. Праздника не будет. Финита ля комедия. Был мартовский день, пылинки от моих маниакальных действий по перестановке дивана кружились в воздухе, но ни одной умной мысли в моей голове так и не появилось. Скажем прямо – они все разом исчезли. Было ли у вас такое ощущение: март, пылинки в воздухе, старый раздвинутый диван и ни одной мысли в голове? Ни единой. Ни единешенькой. Ничегошеньки. Фигушки. Ноль. Пустота. Однако ж дело клонилось к весеннему вечеру, а именно весной так горько ощущаются лень и праздность. «Нехорошо, Пафнутий Савельевич»,- сказал я сам себе. Хм. Как будто я был Пафнутием Савельевичем. Щас. Разбежались. Март вывесил свои усы в мое окно, долбил капелью по карнизу, и много еще чего делал неприличного, напоминая о свежепроклюнувшихся мартовских девчонках в коротких юбках. В марте – каждый мужчина немного кот. Ну, конечно, кто-то и много, но я за годы исправной службы научился не осуждать. Я налил крепкого чая в граненый советский стакан. Размешал ложкой сахар. Посмотрел, как чаинки крутятся в подобострастном танце, прежде чем лечь на дно. Передо мной «строились» даже чаинки. Странно, никто уже и не помнит, что эти 12 граней означали когда-то нерушимую дружбу народов СССР. Теперь же, если кто увидит, что выходцы из бывших советских республик не стремятся убить друг друга на месте, спешит это снять на телефон, выложить в соцсеть и кричать на всех углах, что это чудо из чудес. Мы стремительно несемся туда, куда я совсем не хочу нестись. Март хотел моей свежей крови, звал меня на улицу. Так манит мартовских котов неведомый зов. Я натянул куртку и вывалился во влажный моросящий воздух. Прерывисто вздохнул, слегка дернул плечами, как всклокоченный воробей. Марту было все равно на меня. Я не мог похвастаться тем же, я чувствовал, как мартовский воздух будоражил мне кровь, как его запахи растекались по венам, как вскипал мой мозг. Мы с мартом были единым целым. Я не буду бродить вокруг да около, я был педант. Еще немного брезглив, и уж, что говорить, местами брюзга. Ворчлив, рассеян, забывчив. Но я старался быть добрым человеком. Старался, потому что еще я был вспыльчив, и этот мир меня постоянно пытался меня вывести из себя. Я надел коричневые брюки клеш я-ля итальяно 70-х годов, напялил очки в черепашьей оправе, плотное весеннее пальто цвета детской неожиданности, слегка приоткрыл шею, чтобы по пафосному, по питерски, был виден мой любимый коричневый бадлон, а в простонародье – водолазка, все того же коричневого цвета. Взял бежевый дипломат из крокодиловой кожи, посмотрел в зеркало, зеркало в ответ укоризненно посмотрело на меня. Ах да! Я схватил забытый смартфон со стола, провернул звонко ключ в замке и был таков. Если бы это был не март и не средняя полоса России, разумеется, я сел бы в машину с откидным верхом. Но было то, что было. Дано. Данные условия задачи невозможно переделать, можно только изменить действие. Действие. Схватил самое дешевое такси и погнал в аэропорт. В аэропортах очень четко прослеживаются точки пересечения пространств. Ты чувствуешь это, будь ты самой распоследней дубиной, деревом, бревном (сейчас половина женского населения мира на меня обиделась, Окей, мои крошки, вы стараетесь, я знаю, вы стараетесь!). Эти линии проходят сквозь тебя, как будто ты ваза времен примерно 17 века из Японии, над которой натянуты лазерные лучи. Лазерные лучи не спасают раритеты от воровства: их крадут, но крадут еще профессиональнее и изощрённее. Чем больше предусмотрительной охраны, тем больше вероятности, что за вашей охраняемой штучкой примчатся самые отъявленные воры, мошенники, преступники и головорезы со всего мира. Я чувствовал себя японской вазой династии Цин, со всех сторон направленными на меня лазерными лучами, стоя в центре зала Внуково. Я не понимаю, почему до сих пор никто никто никто из этих гребаных менеджеров, из этих психологов, из этих создателей арт пространств, из дизайнеров, из отвечающих в конце концов за моральное и психологическое состояние граждан, никто, ни один человек не догадался построить деревянное кафе, павильон, закуток с низким потолком в аэропортах нашей страны, где можно облокотиться о деревянный столик, увидеть кусочек природы, чего-то натурального, спрятаться хотя бы на время, забыть о многометровом лязгающем металлическом пространстве над головой, о том, что вокруг тебя грохочет, лязгает, гремит. Почему финны это придумали, а русские не смогли? Почему в Хельсинки есть такие кафе на территории аэропорта, почему там я всегда могу комфортно себя почувствовать, почему у нас в аэропорту надо мной вечно висит грохочущее индустриальное пространство, железный километровый потолок, фабричная стальная челюсть, нависшая над паникующими пассажирами, заставляющая почувствовать себя маленьким, слабым, ничтожным? Как же хорошо посреди всего этого хаоса заползти в уютное светлое кафе, оббитое деревом, просто забиться в угол, выжрать в одну харечку огромную чашку капучино с двухсантиметровой белой пенкой, и все блин, и все! Почувствовать себя человеком, а не загнанным зверем, за которым гонится самый страшный враг – время. Пройти через все кордоны, через все проверки, через весь ужас опозданий, потери багажа, расставаний, не случившихся встреч, роковых потерянных минут для успешных стыковок, трагических опозданий всего на пару минут на рейсы, полной пропажи билетов – и почувствовать себя человеком в углу уютного кафе, оббитого мягким теплым деревом. Аэропорт полон трагедий и счастливых случайностей. Я чувствовал все пересечения этих нитей горя, страха, томительного ожидания, радостных предвкушений, выброса адреналина из-за опозданий, потери багажа, коллапсов погоды, нестыковок рейсов и прочего, и прочего. Аэропорт – место, где случайности неслучайны. Я знал, я чувствовал, что нахожусь в самом энергетическом «замесе», в самой точке хаоса. Я не опоздал – таксист гнал как Шумахер в его лучшие годы. Я был собран, как никогда. Ох, говорила мне мама: «Толик, бросай это неблагодарное дело!» Воспоминание об этом согрело мне душу, хотя я не был и Толиком. Изрядная доля мужества нужна была, чтобы проживать мою жизнь. Эта фраза могла принадлежать любому человеку на поверхности планеты Земля, каждый из нас с удовольствием расскажет другому, почему именно его крест так невыносимо тяжел, и уж, конечно, тяжелее чем у всех остальных вместе взятых. Наша общечеловеческая привычка – жаловаться на просто невыносимые условия бытия, не сознавая ни капли, что они могли бы быть несравненно хуже, если бы небо не было столь милостиво к нам, если бы нас судили за все грехи по полной стоимости сразу после момента совершения греха: мы были немедленно растерты в межгалактическую пыль на месте. Только милостью Создавшего нас мы еще ползаем по поверхности земли и жалуемся, жалуемся, жалуемся. Я собрался и мысленно посмотрел табло вылетающих рейсов, знаки вылетов мигали, люди толпились перед табло, облако тревожности таяло, вспышки агрессии легкими трассирующими пулями летали то тут, то там - обычное дело. Я посмотрел свой вылет и вышел к обозначенной стойке регистрации. После пары пассов руками очередь разошлась, и я подошел к своей стойке по свободному коридору. Это не вызвало удивления ни у кого из присутствующих. Так и было задумано.



Отредактировано: 11.04.2022