Чем черт не шутит

Чем черт не шутит

Гусаченко Валентин Васильевич

Чем черт не шутит

     Старый деревянный стол по всем деревенским стандартам был еще тем долгожителем. Доски от сырости и морозов вздулись и почти насквозь прогнили, пара ножек бесследно исчезла, отчего опорой который год служили горой составленные ящики. Одного возраста со столом. Такие же разваливающиеся и хилые. Двуногий косой калека на гнилых костылях. С краев откровенно не хватало огромных щеп, углы давно чем-то сбиты, а выщерблинам и трещинам вовсе не было счету. В щели то и дело проваливались вилки-ложки, а иногда и бесценные папиросы с мундштуком. Несмотря на пожилой возраст, стол стоял, и заваливаться совсем не собирался. Стоял у виноградника, между бахчой и малиной, в тени. Это тебе и кабинет личный, и мастерская со столярной, и потрошильный стол вкупе с обеденным. Баба на нем не одну пернатую душу на тот свет определила. Да и домино с соседями – вещь нужная и без стола – бесполезная.  

Немного оперевшись на раскидистое вишневое дерево, на суку которого сиротливо висели шесть крохотных подков, стол уверенно выдерживал литровую бутылку мутной самогонки, пару граненых стаканов, тарелку наспех рубленого мыльного сала, взвод наглых зеленых мух и двух интересных собеседников. Миниатюрные подковы в лучах яркого оранжевого солнца пестрили блестящими боками, пуская по огороду солнечных зайчиков.

   – Боязно мне, дед.

  –  Я ж не староста, чтоб меня бояться! Пей, кому говорю! Не проглочу, не облапошу!

Дед сплюнул в пыль и добавил:

– Невмоготу от его поборов! Задрал, скотина! Жизни не дает!

– Тебя послушаешь, так староста – нелюдь, – заинтересованно добавил собеседник.

– Он самый, – старик задумался, – что гнидой болотной зовется. Этакая маленькая грызливая вша. Присосался и жрет, жрет, жрет. Корову отобрали, погреб ополовинили, поросей увели, хлеб до зернышка вымели, суки красномордые! Скоро и за дынями придут, а там, гляди, и стол мой для общих нужд конфискуют!

Повисла тишина. Козы в огороде тихо заблеяли. Старый трухлявый дед с необыкновенно живыми и по-юношески горящими глазами, облизывая жиденькие серебряные усы, поднес стакан к губам:

   – Ай! Хватит об этих гадах трепаться! Чего это я заладил? Ною, как моя баба!  Пусть им тошно будет! Только настроение себе портим!

– Хватит, – согласился собутыльник и отвернулся.

 – Эй! Ты чего отворачиваешься? Самогонку не хочешь? Боязно? Пей, пока есть! Если смотреть будешь, она-то сама в рот не запрыгнет.

 – Скажу, запрыгнет, – собутыльник все никак не мог решиться, вращая полный до краев стакан перед глазами.  – На чем ты, говоришь, гнал?

–  Да, как всегда! – дед улыбнулся, приготовившись присесть собеседнику на уши.

Любимая тема же! И так мало тех, кто интересуется этим настоящим искусством! Бабка, вон, чуть что, грозится змеевик из меди сдать! Но дед с ней пока борется, сражается.

По-хозяйски поглаживая усы, дед тут же начал загибать пальцы:

– Варенье из погреба вишневое, скисшее, отруби, закваски малость - для браги. Ну, и мука. Пару жменей всего, что осталось. Да свеклы для сахару. Натуральный продукт получается!

 – Почти не пахнет, – резюмировал собутыльник. – Хлебушком немного тянет, если сильно принюхаться.

– Так ты и не нюхай! – расхохотался дед. – Ты пей. Залпом давай, оно мягко пойдет. И не смотри, что она мутная такая. Мутная – самая полезная! Это я тебе как специалист говорю!

 – Твоими бы устами, дед. Твоими бы устами, – собеседник тяжело вздохнул и поднес стакан ко рту. – По стакану и идем. Мне таких, как ты, еще двадцать человек нужно посетить! За день бы управиться, здоровья на вас всех не хватит. Еще и самогонка – на голодный желудок!

 – Ну, тогда за здоровье! – сощурился хитро дед.

 Опрокинув махом в себя и поморщившись, дед буркнул что-то не членораздельное, закашлялся, чихнул, фыркнул. Спустя несколько громких всхлипов, раззявив рот, аки дракон, дед проглотил с десяток кусков сала, аппетитно причмокнув. Сало на солнце успело поплыть и слипнуться, но закусить – святое дело.

Выдержав паузу, дед продолжил:

 – Оно сейчас как, много не выгонишь – силы  не те, да и у соседских баб выменять что-то на бутылку не получается, притихли местные торгашки, попрятались по щелям, да сеням. Рынок, правда, остался. Да только нечего на том рынке делать. Пусто! Ни курочки, ни поросенка! Только пара буряков, да связки чеснока гроздями висят! У народа последнее отобрали, твари! Никак не наедятся, скоты! Хапуги чертовы! Раньше и рыбка была, и самогонка чанами стояла, поросята парные рядами на прилавках лежали! За час все разлеталось, покупалось, расхватывалось! А сейчас чего? Пустота.

 Дед икнул и выдержал паузу.

 – А вот пить – всегда пили. Вон, гляди туды, – он махнул рукой в сторону огорода, где две пятнистые толстобокие козы наглым образом обносили соседские кусты смородины.

Собеседник, что так и не решился залить в себя содержимое стакана, осторожно обернулся. Козы как по команде повернули бородатые морды в сторону стола, лениво мекнули и принялись за смородину с новой силой, гремя колокольчиками на ошейниках.

 – Прижмет, и на козлином дерьме выгоним! – тряс кулачищами дед. – Староста гавно пока еще не отбирает!

Старик засмеялся, сотрясая своим грузным пузом посуду на столе. Кепка на макушке держалась каким-то божественным чудом.