За приготовлениями к завтрашней первомайской демонстрации короткий день прошёл быстро, но без обеда. Именно по этой причине прораб и парторг Василий Степанович Будько был неприветлив и «частями» зол, особенно в области желудка. Он лично провёл беседы с каждой рабочей единицей: наобещал, поблагодарил, припугнул и теперь жаждал только одного – Нинкиного борща. Жена пока ещё не вернулась с работы, а дети из школы, но ничего, он поест сейчас, а потом ещё раз навернёт тарелку-другую с семейством за компанию.
Василий Степанович поднёс ложку парящего борща к разрумянившейся физиономии и вдохнул. На смальце, с чесноком и с ложкой сметаны, наваристый и густой, такой, чтобы ложка стояла! Так делала его мать, и так готовила его жена Нинка. Слюна в предвкушении «заскварчала» на зубах. Он закинул ложку в рот и придался философским размышлениям о том, что его окружают правильные женщины. Но не успел Василий Степанович дожевать, как из комнаты зазвонил телефон. Кряхтя и чертыхаясь, он направился к аппарату.
- Степаныч, ты? – на проводе задыхался голос бригадира Лёхи Савченко
- Ну а кто ещё, - Василий Степанович продолжал жевать, - чего тебе?
- У нас чепе! – выкрикнул бригадир.
- Какое ещё чепе?! Ты где? И у кого это у нас?
- На объекте, где ещё!
- Что ты городишь?! Я только оттуда! Ты можешь нормально выражёвываться, по существу?!
- Не могу! То есть могу, но не по телефону… - Лёха почему-то перешёл на шёпот и Василию Степановичу показалось, что рожа бригадира Савченко пустила смешок.
- Ты шо там совсем уже! Бухой?!
- Какой бухой?! Обижаете начальник! Тут……………, - шрапнель отборных матов в трубке тут же определила чепе в разряд особо чрезвычайных, сиюминутно убедив Василия Степановича оставить борщ в его первозданном виде и бежать на фабрику.
Москвич, взбивая белую пыль, вынырнул на площадку стройки, где возвышался строительный кран и нервно топталась одинокая фигура Савченко, то и дело сплёвывая себе под ноги. Прораб выскочил из машины и огляделся – ни пожара, ни потопа, ни драки… Вообще, ни души, не считая, спешащего к нему навстречу, бригадира.
- Ты совсем с дуба рухнул, меня чуть удар не хватил! – Василий Степанович схватил Лёху за шиворот.
- Не орите, тут дело того…деликатного значения! – зашипел бригадир, стряхивая с себя прораба и пепел цигарки одновременно. – Амурно-аморального!
- Чего?
Подойдя вплотную к прорабу, Лёха как на духу излил суть проблемы:
- Короче, я уже хотел уходить, ждал только Витька. Тот должен был отключить кран и спуститься. А тут она… ну Лариска, ну из табельного. Раз и туда! Смотрю лезет на кран. Я по селектору – Витьку, мол, шо за фигня, хотели же по пивку жахнуть, а тут эта нарисовалась. А он мне – та погодь, мы быстро… ну и…
- Что быстро? – не понял Василий Степанович, а Лёха закашлялся и полез в карман за новой папиросой.
- Ну это, ну дело молодое… интимное… - мямлил бригадир, пытаясь подкурить.
- Где? На кране?! – ложка борща стала в горле. – Там метр на метр! И всё видно!
- Так то, если сверху, а с земли ни фига не видно.
- Не видно говоришь… Ах вы ж засранцы…! Где они?.... Пусть немедленно спускаются! – не своим голосом заорал прораб, брызгая слюной и сопутствующими матами.
- Так не могут они! Я же говорю – чепе! Витёк застрял! Уже всё перепробовали, не может высунуть и всё тут!
Василий Степанович захлебнулся собственной слюной и Лёхе показалось, что левый глаз прораба стал косить к переносице.
- Где застрял? – наконец, выдавил из себя Василий Степанович.
- В Лариске!
- Ты идиот?! Что ты несёшь, мать твою!
- Говорю, что сам видел вот этими глазами! Я лазил туда! – прораб задрал голову и с ужасом взирал на кабинку крана. - Витёк аж посинел, каже, болит нетерпляче. Слышь, Степаныч, может это, пожарных вызвать. Они вдвоём слепленные с такой высоты не спустятся. Побьются. А Витьку в больницу надо, чтобы вынули!
- Ты в своём уме?! Ты хочешь, чтобы нас разнесли в пух и прах! Тут одним выговором не обойдётся. Нельзя пожарников, растрезвонят по всему городу, а завтра парад, люди из области…Ооо…срамота…Вот это попали, мать вашу с вашей ебл… Во, дятлы, мать вашу. Что же… в больницу говоришь… - вдруг в глазах прораба блеснула спасительная мысль, и он размашистым шагом направился в дежурную строительную будку, где находился телефон.
- Нинок, ты ещё на работе, какая удача! Выручай, родная. Ты можешь выдернуть одну скорою и приехать ко мне на фабрику. У нас чепе! Только сирену не врубай. Нужно всё сделать тихо и незаметно. Ну, напиши наш домашний адрес, и имя моё напиши. Напиши, что инфаркт у меня, или что там бывает. Сплюнул-сплюнул! Не до суеверий! Нина…Нина…послушай, это не должностное преступление…ни в коем разе… это…Нина…Нина… - в трубке слышался женский нескончаемый поток слов, - Нина! – заорал Василий Степанович и в точности повторил шрапнель отборных матов, недавно услышанную от Лёхи. На том проводе сделалось тихо, а потом коротко подтвердили вызов:
- Еду.
Через некоторое время карета скорой помощи уже пристраивалась возле москвича. Двое – фигуристая шатенка в бежевом пальто нараспашку и тощий молодой взъерошенный фельдшер в белом халате и с квадратным больничным саквояжем поспешили навстречу мужчинам. В это же время в воротах фабрики показалась крепкая приземистая мужская фигура, в центре лица которой колосились густые чёрные усы, а на голове восседала плоская каракулевая кепка. Прораб побледнел и зыркнул на Лёху:
- А шо такого? Я Агосяну тоже позвонил, он же отвечает за безопасность. А если они окочурятся, шо тогда? Я на себя ответственность брать не хочу!
- Ну ты и дурак…
Трое подошли одновременно, непонимающе косясь друг на друга. Лицо прораба приняло облик спелого помидора воловье сердце, на который нацелились сразу несколько пастей. Он крякнул и начал, как смог:
- Товарищи, ситуации нестандартная, а потому требует особого решения и… кондифициальности.