Черные сестры

Возможно, я выпил слишком много шампанского, или от терпких духов Кларисс, дребезжащего сияния люстр помутилось в голове, но джаз этим вечером – зловещая какофония, безумная истерия. Лоснящиеся лица музыкантов – уродливые, лица монстров, искаженные золотисто-коричневые пятна. Сквозь клубы сигаретного дыма и мельтешение красок – женский силуэт в широкополой, почти карикатурной шляпе с черными перьями. Длинное платье, такое же черное, скрывает слишком худое тело – обнажены лишь запястья, мертвенно-бледные, как и серьезное красивое лицо, будто вылепленное из воска; тонкий нос, глаза – темные провалы, подобные бездне – пусты и бесконечны.

Она смотрит прямо на меня, с другого конца зала, но я словно чувствую ее леденящее, гнилостное дыхание – и впервые не знаю, кто передо мной: человек или... кто-то другой. До чего же приятно.

– Это одна из сестер Блэкворд, – Кларисс пробирается ко мне, извиваясь как змея, маленькая, стройная, будто мальчишка, вручает бокал с осточертевшим шампанским.

– Больше нет ничего, – нехотя оправдывается и переводит взгляд на ту женщину – Блэкворд.

– Они живут за городом, у реки, в старом готическом особняке – такая банальность. Они все время ходят в черном, в вечном трауре – когда-то их было четверо. Потом одна умерла, утопилась в пруду от несчастной любви, был еще громкий скандал… и тогда начались странности – их все еще четверо.

Кларисс выдохнула, залпом опрокинула бокал – хрустальная струйка стекает с уголка нарисованного бордового рта.

– Кажется, наше дело. Все молчат. Четыре так четыре, кто из них кто – думать не хотят. А ведь одна мертва… и опасна. Все мертвые опасны.

– Не опаснее живых. А ты, кажется, переборщила, – Кларисс скоро станет глупо хихикать. Я мимолетом касаюсь ее щеки – горячая.

– Пойдем, пойдем скорее. Пока гости не стали разбредаться, и хозяева не прознали, что мы тут лишние… меня уже тошнит от этой, – она брезгливо поморщилась, – музыки…

Кларисс скорее тошнило от выпивки, но сестрица Блэкворд исчезла, а с ней – весь темный флер, демонический дух, и веселье вокруг – праздничная обертка для пустоты.

Прочь.

Проселочную дорогу размыло дождем. Мы остановили автомобиль на обочине, в тени раскидистого граба. Кларисс нервно барабанит пальцем по рулю.

– Как представимся? Заблудившимися путниками?

– Можно и так… – от дома, скрывающегося среди старых слив, увитого плющом, покрывшегося мхом, веет затхлостью и смертью. Это место для меня – дурман.

– Не нравится мне это дело, – бормочет Кларис, – и ты мне не нравишься. Ты за меня, помнишь?

– Уймись, – я уверено улыбаюсь. – Я просто в предвкушении…

– Это и пугает. Идем, – она проверяет пистолет в маленькой кокетливой сумочке, поправляет золотистый завиток на виске, подкрашивает губы. Будто бы ее что-то спасет. Кто-то кроме меня.

Нам сразу открывают дверь, нас приглашают внутрь и любезно выслушивают.

Мрачная гостиная и четыре сестры в черных шифоновых платьях, задрапированные в черный тюль, скрытые под черной вуалью очаровательных шляпок. При дневном свете – их лица болезненно-желты, а глаза тусклы. Одна из них кукла, но как отличить, когда от каждой сладостно смердит болотом?

Они говорят свои имена – Бэль, Ирэн, Марго, Сесиль, – и когда представляются – совершенно не похожи: ни лицом, ни нарядом, ни шепотом голоса. Но пустой разговор о погоде – и они вновь сливаются, воспоминания путаются, и разум – в тумане.

Дорога к городу подробно рассказана, скупо описаны скромные достопримечательности, выпито по две чашки ароматного травяного чая.

Кларисс теряется. Она ждет от меня знака, но мне нечего сказать.

Тягостная пауза. Уходить нам рано, а причин остаться нет – только если не проявить откровенность.

И одна сестер разбивает тишину, проявляет эту самую откровенность:

– А вы ведь лжете. Я видела вас вчера у Рейнольдов, вы, – она смотрит на меня, – не могли отвести от меня взгляд, а вы, – на Кларисс, – собирали глупые сплетни.

– Сесиль!

Точно – Сесиль. Та же глупая шляпка, тень от которой скрывает лицо.

– Ты же обещала! Клялась, что больше никогда, и вновь сбежала на вечеринку, – кажется, это Марго – самая старшая.

– Прошу вас, не ругайте ее, – Кларисс спохватывается, изображает свое самое искреннее раскаянье. – Уж лучше сердитесь на нас за этот бесстыжий фарс… просто… любопытство мой страшный грех, особенно любопытство к таким таинственным историям. И это связывает нас с Энди, – она обняла мою руку, – сильнее любых брачных церемоний. Он писатель, замечательнейший писатель, мы собираем по миру мистические истории, легенды, а потом Энди придает им литературную форму: превращает в увлекательный детектив или душераздирающую драму.

– Думаете, наша история могла бы стать основой для романа? – Марго дружелюбно улыбается. – Это в какой-то степени льстит, дорогая Кларисс. Но в нашей семье нет никаких пугающих тайн. Из тех, что можно поведать миру.

– Когда Бэль умерла, мы были вне себя от горя, – Ирэн трагично опускает ресницы.

Та, которая представилась Бэль, согласно кивает:

– Да-да, это было ужасно.

– Так больно.

– Несправедливо.

– О, – Кларисс не знает, что сказать, неуверенно поглядывает на меня. А я начинаю догадываться – и не удерживаюсь, представляю Кларисс в трауре.