Черный завет (вторая книга)

Пролог

  Черное пламя струилось по каменным стенам. Под напором стихии Иного мира исчезали древние письмена. Уходили в небытие символы, политые кровью многочисленных жертв. Пламя, так и не достигшее ритуальных зеркал, опустилось на пол, заботливо вылизывая мраморные плиты.

  Человек неподвижно стоял посреди зала и заставлял себя смотреть на то, как в единый миг исчезают плоды стольких усилий. Словно услышав его мысли, пламя еще некоторое время выбрасывало протуберанцы, потом выровнялось и стало затухать. Вместе с ним умирала и надежда.

  Человек до крови прокусил губу, и только горячая влага, заструившаяся по подбородку, вернула его к действительности.

  - Что тебе нужно еще?! - хрипло крикнул он и удивился. Голос, которому должны были повиноваться демоны Иного мира, сейчас не испугал бы и мыши.

  Каменные своды молчали. И некому было ответить на вопрос, полный звериной тоски. Тот, кто мог бы ответить, был мертв. Обнаженный мужчина, чьи запястья удерживали железные наручники, бессмысленно таращился в потолок единственным уцелевшим глазом.

  - Что тебе нужно еще? - снова крикнул человек. Вместо того чтобы постараться придать своему голосу убедительную силу, он впал в другую крайность. Пронзительный, истеричный крик пугливо заметался между стенами и стих, оставив после себя глубокую, значительную тишину.

  Сила духа покинула человека. Он малодушно подскочил к распростертой на плахе жертве и стал наносить острым ножом одну рану за другой. На изрезанном теле трудно было найти свободное от ран место. Кожа послушно расходилась, но в новых разрывах не появлялось ни капли крови. Она давно ушла в землю - сначала медленно, капля за каплей она стекала по желобам на пол, обегала красным ручьем плаху с распятым на ней телом. Постепенно ручей иссяк и камни, обожженные колдовским огнем, жадно впитали жертвенную влагу.

   - Я исполнил ритуал! Я все сделал как надо! Чего ты хочешь? Ты хочешь крови? Я дал тебе крови! Сколько нужно еще? Хочешь, я залью кровью весь зал! Ты этого хочешь? Скажи! Скажи!

  Удар, еще удар. Отточенное лезвие вошло точно между ребер и пронзило мертвое тело насквозь. Громкий скрежет железа о камень заставил человека остановиться. Тяжело дыша, он отступил назад.

  Некоторое время он стоял, пережидая охватившее его чувство совершенного отчаяния. Потом вскинул руку, сжал ее в кулак и погрозил неизвестно кому. Если бы он знал наверняка, что это поможет, он бы затопил кровью эти стены, эти черные зеркала и мраморные плиты. Если бы он знал наверняка! Но как не было смысла в крови одной жертвы, так же бессмысленна и кровь сотен. Что-то он сделал не так - с той лишь разницей, что слова 'что-то' ритуал не знал. Он либо исполнялся, либо нет. И тебе так и не дано было узнать, в чем ошибка.

   Потом человек развернулся и пошел прочь. Потрепанные полы балахона скользили по выжженной в камне дорожке, там, где прежде струилась кровь. Человек бездумно смотрел прямо перед собой. Старческие пальцы, перевитые нитями кровеносных сосудов, сжимали ненужный теперь нож, касаясь лезвия. Боль от свежей раны хранила человека от тех мыслей, что идут рука об руку с самоубийством. Рано или поздно боль уйдет, и тогда наступит прозрение. Потому что все кончено и жизнь - теперь всего лишь прелюдия к долгожданному ритуалу - прошла зря. Остаток дней, не имеющий с вечностью ничего общего, ему предстоит провести в одиночестве, каждый день - проклятье! - заново переживая и принимая неудачу.