Четыре воскресенья, бабочки и лимонные конфеты

Четыре воскресенья, бабочки и лимонные конфеты

Пожалуй, не стоило бы рассказывать эту историю, ведь она слишком дорога мне для этого. Она будто бы приросла к моему сердцу, и я возвращаюсь к ней снова и снова. Я храню каждый её миг, такой неповторимый и лёгкий, хотя с виду это всего лишь въевшаяся в голову мысль о чём-то далёком. Тем не менее…


Лето того года выдалось жарким и солнечным. Каждый день был пропитан ароматом свежескошенной травы и корзины с яблоками. Я решил оставить все свои дела хотя бы на месяц и уехал в родной город, надеясь встретиться со своим детством. Квартира, в которой я жил, давно была продана, а старые друзья позабыты, и мне не оставалось ничего, кроме как остановиться в гостинице. Из окна моего небольшого номера открывался вид на цветущий парк, в котором я провёл большую часть того времени, когда жил в этом городе. Поэтому я не упустил возможности прогуляться по дышащей ветхими воспоминаниями аллее. Именно там началась история о лимонно-рыжем августе. 


Я будто бы открывал для себя новые чувства, когда шагал по парку, почти забытому, но всё же такому родному. Вновь появлялись передо мной моменты детства, как фотографии из альбома, раскрывались в полной мере и отдавались в душе болезненно-нежным трепетом. Шум листвы казался радостной песней, а голоса немногочисленных людей заглушал порыв моего волнения. Я вновь почувствовал себя маленьким мальчиком. Вновь шёл меж тех же самых скамеек и значительно подросших деревьев. Перед глазами всё поплыло и закружилось в сказочном танце. Не описать словами, что я почувствовал, гуляя по закоулкам собственного сердца. Я видел там самого себя, играющего в компании таких же мальчишек на широком газоне. Где теперь все мои знакомые? С переезда в другой город я не общался с ними. И только я один чувствовал этот восторг, когда приезжаешь туда, где живут все твои наивные мечты и первые сомнения. 


Нить прошлого резко оборвалась, стоило мне взглянуть на настоящее. Случайно я заметил девушку, мирно сидящую на скамье цвета жжёного кофе. Её мандариновые прямые волосы развевались, подхватываемые лёгким нежным ветерком, скользили концами по страницам блокнота, в котором девушка писала что-то, задумчиво и не торопясь. Я, стараясь не привлекать внимания, сел на соседнюю скамейку и начал внимательно разглядывать единственного человека в парке, который не обращал внимания на чудесную погоду и даже не думал веселиться. На юном лице не отражалось никаких эмоций. Можно было подумать, что она даже затаила дыхание, окончательно погрузившись в мир записей в дневнике. И лишь в травянистых зелёных глазах блестели заинтересованность и свет, полный жизни. Незнакомка была одета в небесного цвета свитер, совершенно не подходящий для жаркой погоды. Чёрная широкая юбка до колен и такого же цвета туфли. Оранжевая ручка в тонких руках. Пухлые бледные губы. Пушистые рыжие ресницы и почти незаметные нахмуренные бровки. Я запомнил каждую деталь. В чертах девушки не было несовершенств, будто бы она была нарисована. И главное, что она была примерно моего возраста.

— Э… Здравствуйте, — неуверенно произнес я после того, как решился встать и пересесть поближе к барышне. Она мгновенно оторвала проницательный взгляд от блокнота и посмотрела на меня, сидящего рядом.

— Здравствуйте, — как-то сухо и хрипло произнесла она, а потом закашлялась и продолжила писать. Я решил не подглядывать, что она записывает, а просто продолжить знакомство. 


— Как Вас зовут? — поинтересовался я и улыбнулся. Она пожала плечами и, на этот раз даже не посмотрев на меня, пробурчала:

— Вероника. — Я был немного опечален её безучастными ответами, и поэтому задал вопрос, чтобы узнать причину её необщительности:

— Вы заняты, да? — Теперь же она и вовсе произнесла что-то вроде «Угу». Разочаровавшись, я остался сидеть рядом с ней и смотреть на ярко-зеленые деревья, обласканные горячим, но не обжигающим лимонным солнцем. Именно лимонным — красочным, с кислинкой. Я наслаждался беззаботными минутами, наблюдал за тем, как люди постепенно уходили, и как зелёный кусочек города становился всё более пустым. Лучи приобретали красноватый оттенок, всё становилось холоднее и тише. И лишь я и Вероника сидели, не беспокоясь ни о чём. Она до самого заката выводила на бумаге синие буквы. Я слышал, как часто переворачивала она листы. 


— До свидания, — вздохнул я, когда закат был в самом разгаре, и ржавое солнце опускалось за дома. В парке повеяло прохладой летнего вечера. 

— До свидания, — уже гораздо более певуче сказала она, подняв глаза на меня. Наши взгляды встретились, и я почувствовал себя так, как будто разговаривал с ней весь день, и как будто теперь мы с ней действительно знакомы. Спустя две секунды она захлопнула блокнот и тоже поднялась с места. Я думал, где она живёт и часто ли здесь сидит. Я уходил из парка с мыслью, когда же я снова приду сюда. Оглядываясь каждые полминуты, я видел, как она шла в противоположную сторону и как она становилась всё меньше и исчезала за ветвями яблонь. 


Ещё неделя — и я уже знал, что она приходила в парк только по воскресеньям, и сидела там от рассвета до заката, всё время кутаясь в свитер, как бы жарко ни было. Она была необычная, тёплая, хрупкая, милая. Я сидел рядом с ней. Страница за страницей — видимо, она писала торопливо, будто бы боялась забыть — летела, оставляя в прошлом только что написанное. И по новой. Вероника рисовала на страницах, зачеркивала без всякого страха испортить аккуратные слова, грызла ручку. Я наблюдал за ней, и каждая её повадка становилась знакомой. Мы молчали каждое воскресенье, и каждое воскресенье было наполнено словами. Словами из её дневника, которые будто бы эхом отдавались на её лице, передавались мне и оставались несказанными, но понятыми мной. Я полюбил проводить время с Вероникой, которая каждое утро говорила мне «Здравствуйте» и «До свидания», но о её личности я не знал ничего, кроме имени. 


На третье воскресенье я застал её на скамейке с ромашками в руках. Дневник лежал раскрытым рядом с ней, там же была и ручка. Я улыбнулся и присел рядом с ней. Она поздоровалась в ответ на моё приветствие, как будто это уже давно было привычным. Я глядел, как она гладила кончиками пальцев белоснежные шелковые лепестки, и как зелёный огонёк в её глазах разгорался всё пуще. В конце концов большие глаза её замерцали бессчётными искрами. Она была прекрасна и напоминала мне моё детство. Она словно была частью парка. 

—Ты любишь бабочек? — внезапно спросила Вероника, обращаясь ко мне, как к давнему другу. 

— Даже не знаю, — задумчиво ответил я. — А ты?

— Люблю, — сказала она и вдохнула полной грудью. Затем весёлым голосом предложила: — Хочешь, я покажу тебе, где их много? 


Не дождавшись ответа, она взяла меня за руку и повела за собой, удаляясь от дорожек и скамей. Перед нами возникали цветочные клумбы и полянки, но Вероника шла всё дальше. Мы очутились на пронизанной светом траве и, стоило нам окончательно выйти из тени деревьев, девушка сразу же опустилась на колени рядом с очаровательным розовым цветком. Я с удивлением наблюдал, как на руки Вероники опустилась бабочка. Затем ещё одна. Я не верил своим глазам: вокруг девушки порхали сразу несколько бабочек. Это происходило словно во сне. 

— Как ты это делаешь? — изумился я.

— Не знаю. Но брат говорил, что я сама как бабочка, и поэтому они меня не боятся. — Я мысленно согласился с её братом: это юное чудо действительно напоминало бабочку. Я хотел бы расспросить её о брате, но решил, что лучше этого не делать. Не было в этом надобности.



Четвёртое воскресенье. Она сидела на том же самом месте и писала. Я сел там же. Вновь я, расслабившись и слегка щурясь, наслаждался летним солнцем. На этот раз мне и в голову не приходило заговорить с Вероникой. Она, видимо, тоже не была настроена на беседу. Поэтому мы опять провели день молча, даже почти не глядя друг на друга. А другие люди и вовсе не существовали ни для меня, ни для моей знакомой. 


И, когда солнце стало соприкасаться с горизонтом, волна печали нахлынула на меня. Я знал, что скоро мне надо будет уезжать, и что я, скорее всего, больше не увижу Веронику. Но я не стал говорить ей об этом. Я позволил ей уйти, и  на прощание сдавленно улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и ушла, небрежно положив блокнот в карман юбки. И, когда она уходила, блокнот нечаянно выпал из кармана, а его обладательница даже не заметила. Я хотел крикнуть ей, но что-то сдержало меня. Она так и ушла без дневника, ничего не подозревая. Я поднял блокнот и тоже стал уходить, раздумывая, стоило ли так поступать.


До самой ночи я читал этот блокнот. Хорошо ли я поступал? Мне было не до этого. Я читал о том, как Вероника сильно любит бабочек и ромашки, и как она встречала позапрошлое Рождество, и как она однажды ночевала под открытым небом в июне, и как она любила брата. Почти каждое воспоминание было связано с её братом — например, как брат подарил ей синий свитер, который она старается носить как можно чаще. И как они гуляли в парке по воскресеньям. Но… Её брат умер в прошлом году. Этому была посвящена первая страница, на которой также был написан её адрес: «Если Вы нашли этот дневник, то пожалуйста, верните мне его. Вот мой адрес и телефон. Мой дневник дорог мне.» 

А на последней странице дневника, которую она как раз дописала в четвёртое воскресенье, была история о том, что брат оставлял под её дверью лимонные конфеты, которые она обожала. И от того, что их дарил ей её любимый брат, конфеты были ещё вкуснее. Так писала девушка. Причём в дневнике не было написано ничего конкретно о брате Вероники, и об остальных родственниках тоже не было ничего сказано.


Мой поезд отправлялся в восемь тридцать утра. Я купил лимонных конфет и положил их под дверью дома Вероники, не забыв оставить там её блокнот и написав записку: «Ты — самая прекрасная бабочка из всех, каких довелось мне встречать когда-либо». Больше я не нашёл, что написать. Но я знал, что этого будет достаточно.


...Тот август был наполнен бабочками, рыжим солнцем, светом зелёных глаз и привкусом лимонных конфет. Он особенно дорог мне.


(Январь 2016)