Чистилище

1.

Полночи молния  била в одно и то же место в море. Я понадеялась, что она оглушила достаточно рыбы, что нам хватит и на продажу, и на пропитание. Как только закончилась гроза, я пробралась в доки и без проблем собрала всплывшую еду. Когда я принесла улов, Олка устроила истерику. Ведь я сделала то, что не положено. Нас наверняка оштрафуют и из-за моей вылазки пострадают все, ведь с каждым штрафом увеличивается мзда, которую приходится платить за каждого члена семьи. 

Олке долгое время удавалось невероятное: примерным поведением удерживать штрафной побор на самой минимальной, почти неощутимой для бюджета отметки. Но недавно все пошло наперекосяк. Хоть по словам Олки это случиллось не далее лугны назад, я ничего не помню. Мне кажется, она постоянно преувеличивает и специально придумывает страшилки про комендантов, чтобы и дальше никуда нас не выпускать и заставлять питаться  одной ее баландой.  Возможно, Олка не так плохо готовит, но из того дерьма, что нам положено, даже лучший повар на свете не сотворит  чуда. Но теперь у нас есть рыба, которая стекает на пол, пока Олка заламывает руки и считает, на сколько раковин каури больше теперь придется платить из-за меня. Я всех подставила, говорит она.
 

Олка - старшая сестра моего мужа Ингвара и их младшего брата Ника, моего шурина. Мы живем вместе в двух комнатах, которые запираются на хлипкие засовы, легко выходящие из пазов, если слегка надавить на дверь. Следовательно, никакой личной жизни быть не может. Когда мы с мужем пытаемся уединиться, в комнату всякий раз как будто случайно входит Ник и ничуть не смутясь ищет на полках какую-то ерунду. Иногда мне кажется, Ник - шпион комендантов, соглядатай. Но мне никто не поверит, и я молчу.

Никто не дает мне положить этому конец, потому что нормальные замки на дверях запрещены. Мы итак уже платим по 10 каури в день с носа, говорит мне Олка. Учитывая, что работы нет в принципе, это практически неподъемная для нашей семьи сумма. Деньги добываются обменом разных вещей или пищи, которых можно найти во внешнем мире. Вот только все это считается собственностью комендантов и собирать что бы то ни было  запрещено. Но когда запрещено практически все, значит, запреты нужно нарушать, другого выбора нет.

Я достаю скомканный кусочек бумаги, пишу на нем, зажимаю послание в кулаке и иду к Ингвару. Мы отходим в сторону, и я протягиваю ему бумажный комок. Там написано: “Молния била в какой-то предмет на дне. Хочу знать, что это”.

Ингвар вздыхает и молчит, но я давно выучилась читать по его лицу. Он думает, что я предлагаю самоубийство. Затем   забираю записку и отправляю в рот. Я не могу ее сжечь, потому как сейчас утро, а свечи можно жечь только когда темно.

Скоро начинается просвет в два часа, когда можно безнаказанно выходить из дома и собираться в толпы. Я как обычно выхожу чуть раньше и бегу на рынок, чтобы избежать очередей и лишних глаз. На пороге на меня набрасывается Олка, повисая на мне всем телом.

- Ты всех нас погубишь! Куда собралась? Может сразу красную табличку “Нарушители тут!” на дверь прибьем? Любой торговец тебя сдаст, едва завидит эту рыбу! Ингвар! Ник! Не позволяйте ей…

Я бегу к проверенному чернокожему Ларри. Я знаю, что его дети уже начали болеть от того дерьма, что нам положено есть. Когда он улыбается, я вижу что он недосчитался двух зубов. Только безумец сдаст того, кто помогает порадовать семью ужином из свежей здоровой рыбы. Но Олке это бесполезно объяснять, поэтому я с сожалением выкручиваю ей запястье. Она охает от боли и отступает. Это стандартный утренний моцион, от которого давно устали и Ингвар, и Ник, поэтому никого из них не станет мешать.

Ларри благодарно сопит и протягивает мне заранее приготовленный мешочек с каури - местной валютой из специально отшлифованных и окрашенных раковин. По весу в мешочке явно меньше, чем стоит рыба, но нет времени проверять или торговаться - такие сделки приходится делать быстро, чтобы не привлекать лишнее внимание. Верю, он дал мне все, что мог. Покупаю на рынке фонарь и трос. Ингвар - проходчик, поэтому такие покупки не должны вызвать подозрений.

Он работает за еду и жилье на кристальных шахтах, Ник отправится туда же, когда подрастет,. Судя по всему, и я тоже, если ничего не придумаю. Что ж, может нам с Ингваром хотя бы разрешать работать вместе в одной бригаде.

Каждый совершеннолетний обязан посвящать весь световой день общественно-полезным работам. Два вольных часа даются на то, чтобы получить все необходимое для существования и добраться до места службы, которую нельзя покинуть до ночи. Олка месит баланду, которая потом распределяется как паек по другим семьям.  Я разливаю месиво по бочкам, которые никто никогда не моет. Затем мы с дружинниками катим их к распределителю, откуда одинаковая для всех еда отправится к семьям. К концу дня руки просто отваливаются, но мне хочется верить, что как плюс я не слабее любого дружинника.  Я  смогу самостоятельно дотащить небольшую лодку до воды и прилично грести.

Ночью в условленном месте мы встречаемся с Ингваром. Его кожа немного светится - побочный эффект от работы в шахте, красивый и, боюсь, опасный для здоровья.
- Мы можем поговорить? - тихо произносит Ингвар, наверное, имея в виду прослушиваемость этого места, а может и что-то другое. - Объясни, зачем мы это делаем.

Я фыркаю:
- Непонятно, почему это не очевидно для тебя. Ты вообще помнишь вкус сочной жареной рыбки? А бочки с баландой никогда не моют, свежее месиво наливает прямо поверх сырья, которое там было. Жуки, жировики, листья и гниющие фрукты. Вот, я не хотела тебе говорить. Когда не знаешь, из чего оно, еще можно как-то есть.

Мы идем к берегу, где, как я уже знаю, ожидает лодка. Я подготовила ее заранее.

- Никогда не поверю, что тебя толкает на это только желание вкусно поесть. - Сильным движением он ставит лодку на воду. Признаю, что у него это выходит лучше, чем у меня вчера. Пожимаю плечами: