Что ты видишь?

Глава 1

Мне было четыре. Мамины каблуки звонко цокали по блестящему полу вокзала. Мы собирались уезжать к тете Вале, которую я никогда не видел, да и не знал о ее существовании до приезда на вокзал.

– Подожди здесь, – сказала мама. – Я за билетами.

Она посадила меня на маленький клетчатый чемодан, в котором лежали мои вещи, поцеловала в щеку и грустно улыбнулась. Мне и раньше приходилось ждать – в очереди в магазине или дома, когда мама задерживалась на работе. Но она никогда не целовала меня на прощание.

Я прикрыл поцелованную щеку рукой, чтобы почувствовать пальцами остаток тепла маминых губ. Улыбнулся. Теперь все будет по-другому – мы уедем из Москвы в деревню к тете Вале, я буду пасти гусей, наемся малины, покупаюсь в речке. По крайней мере, так говорила мама пять минут назад.

Вокруг бегали люди, слышался стук то приближающегося, то уходящего поезда, пахло едой и кофе. Я встал, огляделся, попытался разглядеть в суетящейся толпе маму. Но ее не было. В животе кольнуло – я испугался, сел на чемодан и заплакал. Прохожие стали оборачиваться, но никто не подходил ко мне.

Я долго, неслышно плакал. На улице начинало темнеть. Стук колес становился громким и пугающим, голос женщины-диспетчера беспрерывно объявлял о прибытии и отбытии поездов,  от голода кружилась голова.

«Мамы нет. Она потерялась», – была моя последняя мысль, перед тем, как я провалился в напряженный сон.

– Мальчик, ты потерялся? – послышалось где-то вдалеке.

Я открыл глаза – передо мной стояла тучная женщина в соломенной шляпе и тыкала в меня пальцем. Но ответить я не мог – губы пересохли, сил говорить не было.

– Нет, это мой сын, – ответил незнакомый мужчина.

Помню, как он вел меня за руку по вокзалу, как завел в какую-то каморку, положил на диван и велел спать.

***

Он представился Дроздом. Тогда я еще и понятия не имел, что бывают такие птицы. Думал, это настоящее имя.

– Тебя как зовут? – спросил следующим утром Дрозд. Его голос был глухим и сиплым, будто бы где-то внутри него сидел маленький человечек и говорил в длинную трубу, которая переходила в горло Дрозда.

– Павлик, – прилежно ответил я.

– Теперь не Павлик. С этого дня тебя зовут… – он задумался на минуту. –  Иурий. Юра, то есть. Теперь будешь жить со мной.

Первые несколько дней я непрерывно плакал и просил найти маму. Поначалу Дрозд утешал меня, говорил, что ее уже ищут, и она обязательно найдется, но потом, когда я уже досадил ему с этим вопросом, он сообщил, что мама не вернется и ждать ее не стоит.

Мы жили в небольшом служебном помещении при кафе, которое находилось на вокзале. Кафе это принадлежало Дрозду. Он же выполнял работу грузчика и директора. Комнатка, где мы жили, делилась на два отсека – в одном стояли привезенные продукты в холодильниках и таре, а в другом находился деревянный стол на трех ножках, холодильник, покосившая тумбочка и раскладной диван.

Я спал возле стены. Каждый день рано утром Дрозд уходил за продуктами, возвращался, гремел тарой и снова ложился спать. Недалеко от каморки находился туалет, где были раковины и бумажные полотенца для рук. Там мы умывались и чистили зубы. Иногда Дрозд устраивал банный день – мы закрывали кафе, снимали на сутки номер в ближайшем отеле, мылись и стирали одежду там, Дрозд подстригался и подстригал меня. Я любил такие дни. В отеле у нас была большая кровать, мягкие полотенца и бесплатный завтрак. Там я вспоминал свою квартиру, и, засыпая на чистой простыне, представлял, что я дома, а рядом спит мама. А вокзал, Дрозд и потерявшаяся мама – сон.

У Дрозда было две помощницы-официантки – Лена и Марина. Я подружился с ними сразу. Они угощали меня конфетами, иногда рассказывали смешные истории или просто болтали со мной. В рабочие дни они бегали из кухни в кафе, обслуживали клиентов, выполняли приказы Дрозда.

Брать еду из тары мне строго запрещалось - только из нашего холодильника. Если оставались просроченные продукты, они автоматически становились нашим завтраком, обедом и ужином.

Понемногу я забывал свою прежнюю жизнь – уставшую после смены на работе маму, портрет погибшего еще до моего рождения отца, нашу просторную, по сравнению с моим нынешним жильем, однушку. В моем чемодане были все необходимые вещи: зубная щетка, теплые толстовки, несколько брюк, белье. Дрозд вел достаточно скромный образ жизни, поэтому не покупал вещи без острой необходимости ни мне, ни себе.

Дрозд не любил разговаривать, чаще всего он молчал. От этого мне было не по себе – я не знал, что творится в голове у моего нового опекуна.

Я не задумывался, почему он не повел меня в полицию, почему представился моим отцом и забрал к себе. У него были короткие жесткие волосы, хмурое лицо и густая борода. Одевался он всегда однообразно – рубашка в клеточку и джинсы. Зимой иногда накидывал какую-то меховую безрукавку.

Первые десять лет своей вокзальной жизни, в основном, я бегал по вокзалу, играл со случайными детьми, которые вместе с родителями ждали своего поезда, иногда выпрашивал у них игрушки или еду. Нет, я не голодал. Дрозд никогда не жалел для меня горячего чая с вчерашним бутербродом из его кафе или полноценного обеда в привокзальной столовой. Наверное, я просто завидовал этим детям, их счастливым улыбкам, возможности расти, как нормальные люди, ездить в отпуск, купаться в море, получать подарки на Новый год под елкой. Оттого и хотел зачерпнуть хоть немного их жизни для себя. Только тогда я еще не понимал, что даже самая желанная машинка на управлении или домашние пирожки сами по себе не принесут счастья, если нет теплого дома и семьи.

Дрозд ни к чему меня не принуждал, только просил не выбегать из вокзала, особенно на перрон. Все работники вокзала знали меня – и тетя Люба из кондитерской лавки, и кассирши, и даже полицейские. Дрозда все знали, а он придумал историю о том, что я его сын, которого привезла его нерадивая бывшая жена и уехала жить за границу, обещая платить алименты. Мы даже отмечали мой день рождения. Это был тот самый день, когда Дрозд забрал меня к себе.