Чтобы выжить

Чтобы выжить

– Говорил мне дядя, не ходи в шахту, но куда там, мне денег много надо было, а так сидел бы сейчас в теплом кабинетике, бумажки перекладывал, – хрипел Иван. Голос он давно сорвал, когда звал на помощь, кричал, что жив. Все еще надеялся, может кто услышит. Хотя, понятно, никого не было и быть не могло. Живого.

Он вновь скрупулёзно провёл инспекцию своего тела. Пальцы ног нормально двигались, значит, не парализован. Хотя утверждать бы не стал, может ему мерещится. Башмаки твёрдые, противоударные, внутри ноге чуть свободно, но не настолько, чтоб ёрзала, иначе натрёт. Следующее действие, напряжение мышц икр, сработало. Попытался пошевелить коленями, бедрами. А вот тут уж никакой уверенности, получилось это сделать или нет, никак не понять. Может, только шорох породы, чуть слышный, подтвердил. Или это было не шуршание, а его собственное дыхание? Сколько он здесь лежит? Давно наверно. Холодно ему. И страшно.

Ещё неизвестно, посчастливилось ли ему, что остался жив. Может, лучше было сразу умереть?

Безотчётный протест всколыхнул так, что почудилось, будто подпрыгнул. Видно, и впрямь дёрнулся. От непереносимой боли в спине помутилось сознание. Иван завопил, с озлоблением рванулся что есть мочи вперёд, вверх, заревел, захлебнулся слезами, завыл.

Рухнувший на него угольный пласт не сдвинулся. Истерика тянулась не слишком долго. Бурные рыдания прекратились, из носа текло, а утереть не было возможности, всхлипывания добавляли боли в спине.

– Распустил сопли, тряпка, – прошипел Иван, кашлянул, снова дернулся и, невозможно поверить, смог немного шевельнуть правой рукой. Этот резкий рывок окончательно лишил сил, он вырубился.

Очнулся от шума. Звук был посторонний. Радость, что его нашли, мгновенно накрыла теплом, но оказалась пустой и, мало того, Иван густо покраснел. Почувствовал, как щеки заалели, стало жарко им и ушам, никто этого видеть не мог, да и тьма кромешная, но ему всё равно было стыдно. Он напрудил в штаны. Горячий ручеёк тёк по ноге в ботинок. А когда процесс закончился, он заорал.

– Какого хрена? Кого мне стыдиться? Чертей, что устроили эту дрянь или святых, которые, может быть, смотрят на меня? Эй, Николай угодник, не желаешь помочь? Мой батя, тёзка твой, в тебя свято верил, заступником называл, байки рассказывал, что ты по земле ходишь, людям помогаешь. А под землю слабо забраться, а?

В исступлении, не осознавая себя, Иван левой рукой отгребал угольную крошку и кричал, хрипел, бормотал:

– Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает, – отталкивая осыпающийся каменный уголь.

Жирный горный антрацит при выработке радовал бы шахтёров своим качеством. Он бы проблёскивал прожилками на солнце, долго бы разгорался, и затем также долго горел, давая тепло людям. Сейчас Иван боялся и ненавидел этот антрацит, эту угольную пыль, что лезла в глотку, эти зловещие шорохи, когда он замолкал, этот треск, изредка раздающийся где-то поблизости. Порода жила своей, непонятной жизнью. Да, она чаще всего поддавалась настырным суетливым существам, а когда они становились слишком уверены в себе, мстила, наказывала их, опуская каменный кулак кому-то на голову, или на спину.

Теперь он лежал без движения, обессиленный бессмысленной борьбой и едва дышал от непреходящей, невыносимой пульсирующей боли в спине и правой руке. Сил, чтобы рыдать или шевелиться не было, осталась только тоска. Сдаться надо было давно. Смириться. И сразу боль утихла.

– Не шевелись, мы сделали тебе укол.

– Как вы меня…

– Не разговаривай, береги силы, тебе они понадобится.

– Дядя? Но ты же…

– Отдыхай.

В следующий раз он очнулся от стука собственного сердца.

Иван кое-как приподнял плечи. Всё-таки его усилия не пропали даром. Оказалось, он каким-то образом смог левой рукой из-под себя отгрести немного угля. И да, ему несказанно повезло, что он упал лицом вниз, а котомку с фляжкой и тормозком не потерял.

Теперь у него появилась цель. Надо было сумку подтащить, чтоб сподручнее забрать воду. Пить хотелось, но он старался не думать о воде. Котомка тоже оказалась засыпана породой. Рукой двигал осторожно, терпел боль, почти на грани потери сознания. Дышалось трудно из-за давления пласта, и оттого, что пыль лезла в горло. Однако остановиться он не мог, боялся снова уйти в забытье и снова увидеть призраков. В прошлый раз ему привиделся умерший дядя Петя. Он ясно видел, что тот ставил ему укол и сразу перестала болеть спина, ясно понимал, что тот не один, а с другими людьми. Он слышал их разговоры, горели лампы. Не может быть, чтобы ему это привиделось.

Едва пальцы нащупали пряжку котомки, рука его затряслась, а сам он ткнулся лбом в уголь и расслабился. Иван лежал, успокаивая дыхание, уговаривая себя, «потерпи, немного осталось» и при этом улыбался.

Наверное, он задремал или забылся.

Как долго вытаскивал из котомки фляжку, не помнил, зато сильно заволновался, что надо открыть, а одной рукой несподручно. Аккуратно, медленно вращал фляжку, держа крышку в зубах, но всё же сплоховал, крышечка выпала и подкатилась под него, а он замер, боясь, пошевелиться. Выдохнул, успокоив дыхание и сделал пять глотков.

А потом долго не шевелился, опасаясь выпустить фляжку из руки. Боялся всего, вдруг он поставит фляжку неудачно и прольёт воду, или забудется и всё выпьет сразу, или больше не нащупает фляжку. Его одолел какой-то панический страх, он так и держал драгоценность, пытаясь сообразить, как ему поступить, мысли метались, пока рука не начала трястись. И тогда пришло простое решение. Он зубами зажал баклажку за горлышко, а левой рукой, чуть впереди себя вырыл для сосуда гнездо. Установил её, несколько раз спохватывался и проверял, на месте ли.

Много позже, когда жажда казалась невыносимой, когда понимал, что накатывает безумие, что вот-вот может отключиться, делал один глоток. Воду держал во рту долго, перекатывал и заглатывал. Этого глотка было мало. Очень. Он даже отворачивал голову, чтобы не «видеть» фляжку, хотя видеть ее разумеется не мог.