Чудо

Чудо

– Всё не то. Всё, – Нина тяжело вздохнула, – Марьяша, ну почему вот так, а?

Подруга, опустив голову, молча накалывала на вилку корнишон. Новогодний стол ломился от изобилия блюд, но уже час как плавно посиделки вместе со столом переместились на кухню. Муж хозяйки ушел спать, гости разошлись. Они сидели вдвоем вокруг буйства салатов и закусок.

– А всё вот имя мое дурацкое! Нина. Ну что это такое, вот мама отожгла, а я мучайся. Ни-на, как бабка столетняя, – продолжила Нина, шоколадные кудри которой уже выпали из прически и рассыпались по плечам, – Вот всё не так делаю. Совсем не то. А парни! Вот всегда у меня были парни, которые выбирали не меня. Я, значит, выбирала их, а они выбирали не меня, поганцы.

– Да, ладно, Нинуль, чё ты, – беременная Марьяша продолжала уничтожать маринованные корнишоны.

– Вот где-то не там я повернула. Где-то не туда пошла, – сокрушалась девушка.

– Ну, Ниииин.

– Нет, ну а что Нин, что Нин? Мила с Игорёхой домой ушли, за ручку, между прочим, а дома у них Санька топает и Лёля в кроватке гулит. Это раз.

Марьяша послушно кивнула головой, держа вилку с корнишоном в правой руке.

– Ты, Вавилова, со своим Солдатовым и Романычем, который на подходе – это два.

– А я чё? А я ничё, – девушка оторвалась от банки с огурцами, погладила выступающий живот и послушно кивнула головой.

– Вот и получается, в итоге бабка Нина и её кошки.

Девчонки переглянулись и прыснули в унисон.

– А вот помнишь, Марьяш, как здорово было! Нам по двадцать, Новый год, мы в капроновых колготках в коротких юбках в мороз минус двадцать под ёлкой.

– Ага. Пьем шампанское прямо из бутылки и желание загадываем!

– Да! А потом за город поехали, помнишь?

– Ой, дуры, по сугробам, да в туфлях, эх.

– А в двадцать три на лыжной базе Новый год! Сонька – Дед Мороз на лыжах. Она ещё ногу сломала. Как мы ее в травмпункт тащили, с бородой и в халате.

Опять хохот.

– Слушай, ну вот как так получилось, что в тридцать уже не весело совсем. Все замужем, беременные, с детьми. А у меня даже кошки нет.

Нина на секунду задумалась.

– Помню, что загадала тогда под ёлкой.

– В колготках и с шампанским?

Нина кивнула, а подруга продолжила:

– О, и я помню! Я замуж выйти загадала. Вышла! Видишь, вышла! Правда не за того, за кого собиралась, но ведь вышла же!

– А я любовь загадала, – Нина замолчала, отвела взгляд, – Только нет её, любви этой.

– Ээээ, ты чего? – выдохнула подруга и обняла девушку за плечи.

– Закончилась. И мне точно не досталось.

На этом Нина засобиралась, схватила собранный пакет с банками оливье и селёдкой под шубой, отмахнулась от предложений разбудить Романа, чтобы он её проводил. И в начале второго ночи в новогоднюю ночь она вышла из подъезда по направлению к своему дому.

«И больше её никто не видел» – это была бы страшная сказка. Но у нас совсем другая история.

Ниночка Пономарёва с огромными карими глазами и шоколадными кудрями жила в этом же многоквартирном доме, только в соседнем корпусе, в первом подъезде на четвертом этаже. А потому она не торопилась, а шла, не спеша, изредка поднимая голову и рассматривая яркие звёзды в темном небе. Всё правильно сказала. Всегда выбирали не её. Уходили к бывшим, знакомились с будущими. Вот только не Нина, кто-то другой рядом вместо неё. Вдруг вспомнилось, как больно было первый раз, и второй, и третий. Каждый раз боль ничуть не меньше, она просто другая. Ниночка уже и привыкла, что одна. Только иногда находит на неё какая-то необъяснимая тоска. Как сегодня. А сейчас настоящая новогодняя ночь. Пушистыми хлопьями валит снег, ярко мерцают звёзды. Даже ёлка у них во дворе растет, соседские ребятишки украсили её мишурой и серебряным дождём. Сказочная ночь. В детстве в такую ночь она ждала волшебство. А теперь ей тридцать с небольшим, и ждать уже нелепо.

Чуть замешкавшись у двери подъезда, она услышала какой-то посторонний звук. Телефон? Ключи? Она прислушалась, и глаз уловил движение. Весь в снегу, замёрзший, у входной двери в подъезд сидел котенок. Писк, попытки движения говорили, что он ещё жив.

– Ух, какой ребенок, – Нина наклонилась к нему и аккуратно взяла на руки.

Он был очень холодный, совсем малыш, видимо, совсем недавно открыл глаза. Уже дома она рассмотрела находку – обычный серый полосатый голубоглазый котейка. И по мере того, как он согревался, самочувствие его становилось хуже. Нет, к такому её жизнь точно не готовила. Если животинка придумает сейчас помереть, то Новый год для неё исчезнет как праздник. И без того жизнь развеселая, а тут ещё мёртвый котик в почти под бой курантов. Нет-нет-нет. «Гугл» в помощь, через две минуты была найдена круглосуточная ветклиника.

А ещё через десять минут Нина с кульком в руках уже мчала на такси к «айболитам».

– Здрасьте! Котик помирает! ПА-МА-ГИ-ТЕ! – громко выдала она в окно приёмного покоя. Дверь открылась, и она прошмыгнула внутрь мимо девочки в спецодежде.

Нинка рванула вглубь в поисках кошачьей реанимации, и со всего маха налетела на что-то большое, издав неприличный возглас. Девушка подняла глаза и покраснела. Врач. Она с размаху вписалась во врача. Очень большого врача.

– Позовите кого-нибудь, у меня тут Пиксель помирает! – она сделала жест, показывая, что она так-то не из прачечной с полотенцем.

– Кого позвать-то? Я здесь.

Человек-гора умеет говорить! Ух ты! Нина недоверчиво уставилась на него, переводя взгляд на руки. Руки – это мягко говоря. Лапищи.

– С пикселями это не к нам, мы по животным, – отозвалась девушка за спиной.

Тогда Нинка психанула и положила полотенце на стол, а затем развернула его. Котик был чуть живой. Громадный доктор в миг преобразился. В груди у Нины что-то кувыркнулось, и искоркой загорелась в груди нежная симпатия.

– Что с ним? – спросил врач.

– Нашла полчаса назад на улице, был ледяной.

Тут же замелькали руки, шприцы, ещё какие-то приспособления. Котейку реанимировали. А Нина молилась кошачьим богам, чтоб Пиксель не отправился к праотцам в эту ночь.