Con фликт

CON фликт

 - Как там, за окном?

  - Мяу.

  - Угу, знакомый ответ. Ты так же многословен, как и он, - она лежала на постели, разложенной на полу.
  Жизнь на полу была ею любима и обожаема. Постель без конца и без края, начинающаяся тонким матрасом, и заканчивающаяся там, где стены устремляются в небо, давала ощущение свободы перед условностями и общепринятыми нормами поведения, когда если бифштекс, то только с вилкой или юбка только под туфли, ещё и с колготами.
  Колготы её убивали особенно - эти липкие, похожие на Венома, макароны, пытающиеся то задушить хозяйку, то соскользнуть и задушить ни о чём не подозревающего прохожего. И даже ахающие, словно астматики, мужчины, видевщие раз в пару лет её бесконечно длинные ноги в  облачении этого любимого ими же предмета женского гардероба, не могли убедить её в том, что колготы лучше джинсов или, что есть в этом мире столь веская причина, чтобы умереть от дискомфорта, одевая  на себя сию дрянь чаще батискафа.
  Свобода, как стиль жизни и форма взаимоотношений с окружающим миром и окружающими людьми, была прописана ещё Создателем на стадии папиных с мамой невинных поцелуев. При крайней потребности во внимании и общении, она так же остро требовала и своего мира, в который не мог входить никто, - никто кроме, как оказалось, него. Этот тип абсолютно непонятным образом умудрился не просто втереться в доверие, а стать вторым её Я (иногда казалось, что лучшим Я). Хотя, откровенно говоря, в её мысли приходил время от времени огромный вопросительный знак "А как бы я относилась к его присутствию, будь он рядом каждый день и каждую минуту?". Как там говорил великий Байрон: "Если бы Лаура была женой Петрарки, разве он писал бы ей сонеты всю свою жизнь?". Ответа не было. Жить, мечтая друг о друге, и жить, принадлежа друг другу - это две разные вселенные. И какая из них создана жить, а не выживать - огромный вопрос.

  Она заварила утренний кофе, пришла и снова легла на свою территорию покоя. Кот сидел у окна и смотрел вдаль - туда, где облака, рисуя неописуемое великолепие своим непостоянством, материализовали в высших слоях атмосферы его глубокие мысли, навеянные японским мудрецом Котэ…
  - Да, ладно! - сказала она вслух и отмахнулась, - сидит и думает, где бы мне ещё напакостить. Где Котэ, а где он?! Все мужчины, как один! Все, вроде, по образу и подобию, но образу и подобию не того, кто творил! Вот, кто тебя творил? Вряд ли кошачий бог. Таких демонов штампуют на другой ферме, в преисподней, а потом подкидывают ангелам для равновесия, нет, равнобесия в природе! Только мне "повезло" дважды: с тобой и с ним!

  Она снова рассорилась со своим, как иногда казалось, лучшим Я, и в этот раз, вроде как, навсегда. Слёзы закончились ещё намедни, гнев и проклятия и того раньше. На сегодняшнее утро остались лишь добрые воспоминания, разбавленные горечью и сожалением, а так же непонимание его взгляда на её видение правильно выстроенных взаимоотношений. Почему-то мужчины не хотят и не умеют рассуждать, как женщины. Не хотят чувствовать сердцем женщины простых человеческих истин. Не хотят видеть хорошее в хорошем и плохое в мужском. Скорее всего, Господь, создавая мужчин, сэкономил на влажности, словно месил тесто для слоек. То есть, маслица не экономил, судя по их животикам, но капель сострадания недодал, отчего они и вышли сухими, чуть присыпанными сахаром, слойками.
  Кот сидел всё так же прижмурясь и мысля о высоком. Он тоже был свободным и ценил эту свободу. Он мог есть, когда угодно; лежать, где угодно; мог лежать и есть что угодно. Правда, потом хозяйка носилась с ним по ветклиникам, где его пилили, резали, шили. А через время в него снова попадало нечто из неправильно лежащего в доме, и хозяйка снова несла свой "пылесос" к хирургу на чистку. В общем в доме было нескучно и без второй половинки, так и не ставшей по-настоящему второй.
  Хотя, я думаю, что её желание быть столь же любимой, сколь и свободной, путало карты судьбы на протяжении всей до сегодняшнего дня жизни с перспективой на потом. Она того не видела. Это не выглядело абсолютно буквально, но читалось между строк её судьбы. Задыхаясь в долгом тесном общении, ей хотелось бежать душой, телом и сознанием туда, где кроме тишины лишь белый свет. Это иногда получалось в медитациях, если только не кот или грохот падающих на пол пылинок, похожий на камнепад.

  Утро выдалось хорошим. Она не имела ввиду погоду, так как с этим элементом красоты окружающего мира проблем не было. Даже не так! Было бы лучше, если бы такие частые солнечные дни хоть изредка чередовались с дождливой серостью, располагающей к лёгкой хандре, но зато без удушья. Сейчас она подразумевала именно внутреннее состояние: спокойное, слегка приподнятое и с ленцой. Вчера, а Солнышко это делала ежедневно, ей выпала карта дня Tabula rasa, что она расценила, как знак неба к обновлению. Обновлять можно было что угодно от мебели до гардероба, но она решила, что из всего вышеперечисленного правильнее всего обновить его и взаимоотношения. Они  - взаимоотношения, длились давно, но с неопределённостью до бесперспективности, с частыми встречами и частыми ссорами, изнашивающих и испепеляющих их обоих. Было хорошо, тепло и уютно, но в разы меньше, чем горько, больно и обидно. А потому она снова сказала себе: "Хватит!", и тут же расплакалась, ощущая острую нехватку его взгляда, голоса и рук, к которым привыкла до материнства. Это чувство оказалось очень приятным, потому что о нём действительно хотелось заботиться в ответ на его заботы, и ему действительно хотелось принадлежать, как мужчине с большой буквы. Нет, двух больших букв: Забота и Упёртость. Последняя просто растворяла в себе первую, как бочка дёгтя. Нежелание обсуждать и решать шероховатости острых углов своим "У меня всё хорошо!" и "Я всегда прав!" сводили на нет все его мужские и человеческие качества. Она не понимала его нежелания сразиться на чашках и тарелках, он не понимал, зачем вообще сражаться каждый раз, когда им случалось быть вместе. Это было не главной проблемой, но значительной.
  А коту было всё фиолетово. Его медитация была похожа на левитацию. Солнышку захотелось даже метнуть в него подушку, чтобы определить ему точку опоры на стене, раз он не хочет опираться о пол:
  - Вот зачем я тебя подобрала? Ты мне обошёлся уже в слиток золота! И если бы я не была столь мягкосердечна, то вместо тебя купила бы зрелую корову, и она в итоге обошлась мне дешевле! Ты спрашиваешь, зачем мне корова? А зачем мне ты? Зачем мне ты, напоминающий о нём? Такой же пушистый и бессердечный!
  Кидать подушку было лень, а потому она поставила чашку и потянулась, выгнув спину и оголяя своё тело перед тоненькими лучами солнца:
  - Ладно, живи пока. Это твой день.
Кот украдкой бросил на неё свой взгляд и снова выключился, но она заметила:
 - Ага! Вот! Оба, как все! Этого вы никогда не пропускали. Мои просьбы и замечания мимо, а как только что-то мелькнуло вкусненькое, так взгляд и прилипает! Ты же кот, а всё равно кобель!
  Она снова вспомнила его, села, поджала коленки, обняла их, прижавшись головой, и окунулась в рассуждения: "Странный человек. Сколько люблю его, столько поражаюсь ему: мягкий и чёрствый, нежный и непробиваемый, страстный и леденящий. И всё это может проявиться в нём в течение дня, будто он калейдоскоп, то есть после встряски или прокрута совершенно иное состояние. Как к этому привыкнуть или как с этим смириться? Как в конце концов не выстрелить в него с утюга в критический момент!"