Цвет глаз моих ветров

Цвет глаз моих ветров

I

Жить

Я шла по своей ночной тихой улице, шла домой. Чаще всего счастье меня накрывает именно в дороге, именно в движении по улице…
Я вдыхаю воздух, смотрю на асфальт, на кроны деревьев и крыши домов... Смотрю на людей, на строгие линии зданий, на парящих в небе птиц… И мне хочется жить, и это…
Жить!
Жить!
Жить!
Я так остро ощущаю это в воздухе: все вокруг пропитано живительной влагой жизни. Да, именно так. А потом счастье накрывает теплой волной, материнскими руками... Улыбается доброй нежной улыбкой, уголками губ…
И, кажется, что я и есть сама жизнь, сама счастье, сама мир…
А потом я побежала. Просто начала бежать… Потому что хотела еще больше жизни… Чтобы горло загорелось холодным ночным воздухом, дыхание сбилось... И я судорожно начала глотать...
Еще!
Еще!
Еще!
Еще этого мокрого асфальта, мокрых губ, волос, влаги на траве, ладоней, вечеров…
Жизни!
Еще больше жизни!
Это самое невероятное, что дано нам, и ради этого стоит жить.
Жить ради жизни.

II

2015 год, мои 24 года

Мне кажется, что когда я состарюсь, то буду старушенцией с коротким и седым ежиком на голове, в застегнутой на все пуговицы рубашке с кружевным воротничком и такими же манжетами. В пиджаке строгого, словно мужского покроя, грубых ботинках на толстой подошве и с зонтом-тростью в руке, чтобы отпугивать наглых голубей и курящую молодежь.

Этакая старушка «в футляре», немного брюзжащая, но с зорким глазом и заразительным хохотом. У меня не будет собаки или кошки, потому что всякая живность будет раздражать, и окажется, что мне совсем не до нее. Так как целыми днями я буду шататься по улицам, дышать городской суетой и горячим эспрессо.

Я буду все также писать непонятные стишки и рассказывать, что когда-то была молодой, красивой и глупой, и что жизнь меня безумно любила, впрочем как и сейчас.

Вечерами буду смотреть в окно, добавлять своей старческой рукой в бокал с ромом лед и мечтать о молодом пареньке с лицом Джони Дэппа, или какого-нибудь нового голливудского актера, который придёт на замену теперешним секс-символам, это не так уж имеет значения.

И единственного мужчину, которого буду любить – это будет мой сын, ну и, может еще, Ван Гог. Сыну я придумаю, конечно, особенное имя типа Феликса или Стефана. Он разбогатеет и уедет жить в Лондон или Чикаго, будет звонить по скайпу (черт знает, что там будет в этом будущем) и, возможно, отправлять денежные переводы.

Я не буду на него злиться, ходить в церковь и ставить свечу за здравие, или одинокими вечерами смахивать старческую слезу, рассматривая его детские фотографии. Признаю, что сын эгоист. Что не уберегла, недодала любви, но, видимо, все-таки кое-чему научила.

Ко мне будут приходить подружки-соседки, попить чайку, посплетничать... А я буду кивать в такт их словам (а, может, иногда и не в такт), и думать, думать... О своем.

III

Первые воспоминания

Лет в 12 я могла прийти к маме и спросить: «Почему люди так внезапно умирают?», «Почему женщине нужен мужчина?», «Почему душа живет вечно?». Мама сходила с ума от этих вопросов, ведь ребенку положено думать о куклах и оценках в школе… А мы говорили о вечных вопросах мироздания, и у нее волосы шевелились на голове: откуда ребенок это знает? Что натолкнуло его на такие мысли?

Я не просто чувствовала, как дети чувствуют к чему-то любовь, к кому-то неприязнь и тд., я не понимала, что со мной происходит. Но что-то внутри (в солнечном сплетении) загоралось или потухало, что-то вело меня, и это что-то приоткрывалось и с интересом наблюдало за этим миром, за людьми, за естественными процессами жизни.

Я слишком долго смотрела, как качаются ветки березы за окном, как блестит роса на утренней траве... Следила за мимикой взрослых, уделяла особое внимание мелочам, слишком остро на все реагировала, да, ко мне с самого детства уже примерялось это слово «слишком». В мою голову с ранних лет приходило слишком много сложных вопросов, я слишком громко говорила и смеялась, слишком самозабвенно всему отдавалась, слишком дружила или любила, слишком тосковала или страдала…

Я тоже, как и все, по жизни совершала глупости (иногда достаточно много) и ошибок, необдуманных действий, проявляла свой эгоизм, невоспитанность (да и сейчас бывает, чего скрывать)… Но я пишу не о плохом и не о хорошем. Я лишь пытаюсь рассуждать о том, что я чувствовала, и как это чувство вело меня по жизни…

И, наверное, с самого рождения, я обладала этой литературной образностью. Я помню всё до мельчайших подробностей, до этой синей и мятной (чувствую этот вкус) жвачки, прилепленной к одной из дощечек в холле нашего общежития. Сколько же мне было два, три года?

Мы играли (Алена, Саша, Андрей), и тут открылась тяжелая массивная дверь, и вошел пьяненький мужичок. В шапке-ушанке (причём эти самые «уши» торчали в разные стороны), телогрейке и советской авоськой в руке. В которой пристроились пара бутылок непонятно чего, а, может, они и вовсе были пустые. Я почему-то испугалась, а мужичок, как ни в чем не бывало, прошел мимо нас по коридору. Откуда не возьмись достал раскладной стульчик и пристроился рядом с дверью именно нашей комнаты. А потом выбегала мама, поднимая шум, и выгоняла мужика веником. Звала меня, протягивая на столовой ложке молоко с зубчиками чеснока (теперь во рту именно этот вкус) - ежедневное профилактичекое средство от глистов. Я быстро проглатывала и убегала дальше играть…