Цветок по имени Монстр

День первый

Последнее время меня тревожил только один вопрос, когда, наконец, в моей жизни наступит хотя бы относительный покой. Мне казалось, что тот разбег, который я взяла после окончания школы, увеличился во времена студенчества и после него всё никак не закончится. Я бегу, бегу… Бегу и в прямом и переносном смысле этого слова. Мне иногда кажется, что мой ритм жизни изменил и мой характер, внешность.
Характер, потому, что вместо того, чтобы кого-то выслушать, поговорить с подругами, не о насущных делах, не о своей не очень удачной работе, а просто так ни о чём, на разные абстрактные темы, у меня не хватает времени. Разговоры с ними стали короче, пробелы между встречами длиннее, я стала замечать, что становлюсь невнимательной к своему окружению, невнимательней к себе, к своему внешнему виду, на поддержание которого времени катастрофически не хватает. И если я из дома выхожу, иногда выспавшись, с макияжем и свежим маникюром, в хорошо сидящем на мне платье, то к вечеру превращаюсь в уставшую «не пойми, что». Странно, но это именно так.
А я всё бегу, бегу… Постоянно боюсь опоздать. На учёбу, на работу, на автобус, которого придётся ждать часами, если не успеть подойти к остановке в определённое время. Я бегу и не могу остановиться.
Некоторые друзья называют меня целеустремлённой. Но они ошибаются. Особых невероятно сложных целей у меня нет. Я не карьеристка, медали за учёбу в институте мне не светили. Мама считает, что я излишне ответственная. Перед кем? Выходит перед самой собой. Это есть. Спать не смогу, если не сделаю то, что наметила сделать за день. И чтобы не забыть все свои дела, я записываю их в ежедневник и мучаюсь потом, если что-то не успею сделать.
Лучшая моя подруга, познакомила меня с товарищем своего мужа. Почему, то она решила, что замужество изменит ход моей жизни, и я не испорчусь до конца.
– Тебе надо кардинально поменять свои ориентиры, поменять всё: работу, причёску, одежду. Забыть за спешку. Куда ты несёшься постоянно?
Мама решила, что изменить причёску и вещи, которые я ношу выбросить на свалку своевременный совет, но для меня это полумеры.
– Тебе надо остановиться. Да и вообще, никогда не надо излишне торопиться. Делай всё постепенно с расстановкой, пытайся обдумать каждый свой шаг. Ты превратилась в робота. Поэтому даже не знаешь, для чего ты несёшься туда, куда непременно решила попасть. Зачем тебе это нужно?
– Для собственного удовлетворения.
– А зачем оно тебе нужно, такое твоё удовлетворение? Ты пробегаешь мимо важного в твоей жизни. Суетишься, спешишь и не замечаешь многих важных для себя моментов.
Вот почему-то ты решила непременно в августе выйти замуж. Вы знакомы без году неделя. Ты совсем не знаешь этого человека. И я вижу, ты совсем не любишь его.
Но носишься по магазинам, выбирая себе платье, потому, что у тебя записано, в этой твоей дурацкой книжечке, что свадьба в августе. Лучше бы ты и правда начала с парикмахерской. С изменения своего имиджа. В конце концов, поменяй работу и до свадьбы отдохни. Остановись. Поезжай туда, где не была раньше.
Слова мамы меня задели. Она права, зачем жить, если эта жизнь, в которой я пребываю каждый день, мне не нравится?
Новую жизнь, я решила начать с пересмотра всех записанных дел в моём ежедневнике. Поразмыслив над вопросом «зачем», большую часть записей я вычеркнула. Уже не бегая, а просто шагая по оставшимся делам, а надо заметить, что все эти дела, в большей своей части касались моей работы, я решила продолжить изменения в своей жизни, и подала заявление на увольнение. Мастера из Салона красоты, сменив мне цвет волос, стрижку и макияж, сделали из меня то, что в кругу моих знакомых произвело если не фурор, то одобрение и приятные комплементы. Новый облик прибавил мне энтузиазма и, купив билеты на поезд в родной город мамы Владивосток, в котором, кстати, я и была зачата, я сообщила своему жениху об отъезде и о пересмотре даты нашего бракосочетания.
Сообщение его расстроило. Тем более что мой новый вид ему пришёлся по душе. Я была совершенно уверена, что до моего изменения он собирался жениться на мне так же, как и я, по совету товарища. Потому, что уже время пришло, надоело одному варить покупные пельмени. Но всё же сдерживал своё отречение от свободной холостяцкой жизни, поэтому и не делал мне ни пылких признаний в любви, ни внятного предложения руки и сердца. Теперь, моё преображение так повлияло на него, что он стал настаивать на прежнем сроке бракосочетания и даже преподнёс мне милое колечко.
Но идея перемен захватила меня полностью. Я не стала обижать пылкого влюблённого, но и своих планов не изменила. Оставив кольцо не тронутым дома, я на радость маме, собрала свой новый гардероб в чемодан и сумку, наполненную мамой непонятно чем, и уехала в аэропорт. В Москве мне предстояло уже поездом добираться в такой далёкий и неизвестный мне край.
Совет мамы лететь самолётом из Москвы во Владивосток, я отвергла сразу. Сама советовала не спешить. Я решила, что в спальном вагоне поезда, мне будет, о чём подумать, выспаться за долгий в несколько суток путь. Отдыхать, так отдыхать. Тем более что от просмотра прекрасных пейзажей мелькающих за окном вагона, меня никто не будет отвлекать.
На перроне Ярославского вокзала царила суета. Провожающие спешат, боясь опоздать на поезд. Кто-то старается первым занести поклажу в своё купе, расставить баулы, сумки, чемоданы. Кто-то оставшееся время перед отправлением, громко говорит через наглухо закрытые окна вагона провожающим на перроне, повторяя одно и то же: целуйте всех, звоните. Кто-то напоследок обнимается у самого входа в вагон и, помогая уезжающим войти на площадку тамбура, шлёт воздушные поцелуи. Наконец закончились прощальные обещания друг другу о скорой встрече, об обязательных «напишу», «позвоню». Тамбур вагона освободился, и я подгоняемая проводницей, попыталась в него войти. В тамбуре курил парень. С лёгкостью подхватив мой чемодан, он отнёс его к нужному мне купе.
– А я уж думал, что вы так и останетесь на перроне, – сказал он, с улыбкой глядя на меня.
– А почему, это должно было вас волновать? – по привычке, мне сразу хотелось прервать лишние разговоры, знакомства, но вовремя вспомнив о начале новой жизни, да и ехать нам в одном вагоне придётся не один день, я сменила «гнев на милость», – я ждала, когда будет вход свободный. Не хотелось мешать людям, – ответила я ему.
Мы поздоровались с сидевшей в купе пожилой женщиной, и парень помог расставить по местам мои вещи.
– Теперь давайте знакомиться, – он протянул мне руку, – меня зовут Трофим, кстати, мы с вами летели в одном самолёте.
– Интересно. Но имя ваше ещё интереснее. Удивительное имя, а меня зовут проще Наташа.
– Извините, а вас как зовут, – обратилась я к своей попутчице.
– Мария Ивановна, – тихо ответила она.
Состав дёрнулся несколько раз и, громко скрипя колёсами, медленно тронулся, постепенно набирая ход.
– Теперь почти на целую неделю я ваш сосед. Или вы раньше выходите? – мне показалось, что Трофима волновал этот вопрос.
– До конца, – улыбаясь, ответила я.
– Прекрасно, тогда мы ещё успеем ближе познакомиться. Не буду вам мешать. Но если понадобиться моя помощь, вы только в стенку постучите, я в соседнем с вами купе, сразу прибегу.
Закрыв за новым знакомым дверь купе, я с облегчением вздохнула и села ближе к окну. Состав ещё несколько раз дёрнулся и стал набирать свой ход. И вот вдалеке остались всё ещё стоящие на перроне провожающие, и сам перрон, и вокзал, и город, и часть жизни прожитой, в моём, уже далёком отсюда городе.
Вскоре я очнулась от своих мыслей и посмотрела на старушку, которая тихо убрав небольшую дорожную сумку, так же тихо, как мне показалось даже обессиленно села на своё место напротив меня.
Её седые волосы прикрывал лёгкий чёрный шарфик, какие носят в дни траура. Попутчица, так же как и я, неотрывно смотрела в окно и, наверное, так же, как и я была поглощена своими мыслями, нервно перебирая тонкими пальцами маленький носовой платочек.
– Наверное, едет с похорон или, наоборот, на похороны. В СВ, чтобы попутчики не донимали своими расспросами, – глядя на неё, подумала я, боясь потревожить попутчицу неуместным вопросом.
– Ваши билетики? – в купе шумно вошла проводница, – чай будете?
– Не хотите чаю? – тихо спросила я у попутчицы и дотронулась до неё рукой, этим выведя её из глубокой задумчивости.
– Что? – женщина подняла на меня наполненные слезами глаза.
– Давайте попьём чайку, – предложила я ей.
– Попейте, попейте, чай горячий, хотите кофе имеется растворимый, – продолжала щебетать проводница.
– Да нет, лучше чайку, – чуть слышно ответила женщина.
– У вас что-то случилось? Похороны? – осторожно поинтересовалась я, когда мы остались одни.
– Похороны? – старушка вопросительно посмотрела на меня, не поняв вопроса. Но тут, же взгляд её изменился, и она, словно убеждая себя, ответила.
– Да, милая, выходит так, похороны, – и она ещё ниже опустила голову.
Выложив на столик домашнее печенье, взятое в дорогу, я предложила ей выпить чай, пока он не остыл.
– Угощайтесь, попейте, пока горячий, вам легче станет, – пыталась я как-то подбодрить попутчицу.
– Легче? Легче мне, детка, уже никогда не станет.
– Терять близких людей очень тяжело, но возможно время затянет вашу рану, – мне неловко было продолжать беседу в таком же духе, но подсознательно я представляла, как сейчас болит её душа. В таких случаях надо бы ей выговориться, освободиться от этой невыносимой боли. Плохо бывает с теми людьми, у кого нет такой возможности вовремя просто высказаться. Сердце может не вынести пережитого.
– Вы пейте чай, вам надо что-то горячего, а то на вас лица нет, – сделала я ещё одну попытку разрядить горестную обстановку и хоть как-то отвлечь её от тяжёлых дум.
Мария Ивановна сделала несколько глотков из стакана. Было видно, что от спазм сдавивших горло, ей тяжело проглотить даже чай. Поставив стакан на стол, она так и осталась сидеть, чуть сутулясь, и смотреть в одну точку. Кисти её рук, лежащие на коленях, были сжаты в кулачки.
Действительно, атмосфера в купе не располагала к чаепитию с беседами. Поэтому я удобно пристроилась у окошка и решила больше не тревожить свою попутчицу. Вскоре мерное покачивание поезда и стук колёс, привёл меня в полусонное состояние. В вагоне началась небольшая суета. Люди готовились кто к ужину, кто ко сну и сновали по вагону, звеня пустыми стаканами.
– Пожалуй, я тоже лягу, – сказала Мария Ивановна.
Я предусмотрительно вышла из купе, дав ей возможность спокойно расположиться на ночь. Наблюдая за мелькающими огоньками, я не заметила, как около меня оказался Трофим.
– Не спится? – спросил он.
– Напротив, почему-то глаза слипаются. Соседке не хочу мешать.
– С Марией Ивановной, наверное, что-то нехорошее произошло, – скорее сказал, чем спросил он.
– Я тоже так подумала, но спрашивать неудобно, но надо бы.
– Почему вы так считаете? – спросил меня Трофим.
– У меня мама долго находилась в таком металлическом состоянии, когда папа умер. Я думала она уйдёт следом за ним.
– И как она вышла из такого состояния?
– На сорок дней приехала её сестра, как раз из Владивостока. Она не могла приехать на похороны. Вот она медленно, день за днём, её и разговорила.
– День за днём это сколько?
– Недели три точно. Потом мама разрыдалась. Наверное, тогда, как говорят, все слёзы и выплакала. После смерти папы, я больше не видела её слёз.
– Ваша тётя просто психолог.
– Нет, она домохозяйка. Перенесшие горе люди, знают какое надо лекарство в такой ситуации, лучше психологов.
– У неё тоже муж скончался?
– Нет. Она сына потеряла. Давно это было. Он был совсем маленьким. Попал под машину. Гулял с мужем и вот такая беда. С мужем они потом развелись, так тётушка и осталась одна.
Трофим вытащил из пачки сигарету, и я заметила, как задрожали его пальцы.
– Вы едите домой? – сменила я тему разговора.
– Нет, я из дома еду. Мы с вами из одного города. Во Владике я работаю. А вы, наверное, в гости к тётушке?
– Да. Вам, наверное, покурить надо? – я заметила, как нервно Трофим мял сигарету, то прикладывая её к губам, то вынимая, – идите, идите.
Мне тоже не очень хотелось продолжать беседу. Выглянувшая из купе Мария Ивановна спасла меня.
– Наташенька, вы спать хотели, а я своей суетой выгнала вас из купе.
Пожелав своему новому знакомому хороших снов я, устроившись на своём месте, вскоре уснула под стучащей колыбелью вагонных колёс.